Ю_ШУТОВА — о писателе

Даже то, что фамилия, доставшаяся мне, была не отцовой, а дедовой, говорит в пользу случайности моего появления на свет. Дед, Сергей Алексеевич Шутов из давно исчезнувшей деревни Шутово за дальним берегом Шексны через головы трех своих дочерей передал мне свою фамилию. Но я не сохранила ее, утратила, выйдя замуж. Фамилия для женщины, как платье — надо же иной раз и переодеться. Исчезнувшая в замужествах фамилия вернулась, превратившись в литературный псевдоним.
И место моего рождения, город Новгород, нынче выдернувший из седой древности забытый эпитет «Великий», тоже от деда. Инженер-водник, помотался он с семьей по рекам: Шексна, Сухона, Двина, Вологда. Последним был Волхов. Здесь дед осел до конца жизни, здесь выросли его дочери, а потом и мы, внучки.
За рождением, как у всех, кроме разве что Бенджамина Баттона, последовало очень долгое детство. Если сопоставить с другими периодами жизни, детство действительно было долгим, практически бесконечным. Каждый день сравним с геологической эпохой. Но это свойственно всем людям. Никаких событий, про которые можно было бы сказать: «Вот, здесь проходит водораздел... Это явно был поворотный момент... Именно от этой точки...» не произошло. В пять лет я нативно постигла буддийские истины о переселении душ, о чем не преминула поделиться с мамой. «Знаешь, мама, люди живут бесконечно. Рождаются, умирают и снова рождаются. Только не помнят ничего». Когда же мама выразила недоумение: «Что же они ничего не помнят-то?», я с мудрой беззубой улыбкой ответила: «Хорошенько бы было дельце. Представь себе, что раньше ты была Гитлером. Хотела б ты это помнить?» С тех пор я знаю, что буду жить вечно.
Десять школьных лет тоже не отмечены внешними событиями. Если бы моя жизнь была летописью, стоило бы написать: «До 1983 года ничего не происходило». Но память за неимением значимых свершений перебирает мелкие бусины воспоминаний, пестренькие гладенькие стекляшки. Полбуханки теплого хлеба, купленные в гастрономе — разломить, вдохнуть теплый чуть кисловатый запах из самой серёдки, сжевать корочку, а мякиш протянуть на ладони Орлику, старому коню, возившему на телеге бидоны и ящики. Большие железные качели во дворе. Раскачаться, прыгнуть и долго-долго лететь. Время растягивается как жевательная резинка, давая возможность прочувствовать полет. Заледенелая река, бесконечная лыжня от города мимо Юрьева монастыря к Перунову скиту. Снег скрипит под лыжами. Черно-белая фотография: белеет снег, небо, монастырские стены, чернеет длинная дымящаяся полынья в середине реки.
В 12 лет я оказалась в перенаселенном, нас было 42 человека, спортивном классе. Почти сутки в едином строю: утренняя тренировка, уроки, продлёнка, вечерняя тренировка. Дома только поесть и рухнуть в кровать — спать, спать... И все равно не выспишься. Я научилась быть одна. Всегда в толпе, всегда кучей — но я одна. Как-то не удалось особо ни с кем сдружиться. Благожелательное равнодушие улыбалось мне в лицо. Я научилась платить той же монетой. С тех пор люблю толпу. Особенно на Невском. Много людей, плечом к плечу, открыты лица, распахнуты глаза, готовые удивляться чудесам российской экс-столицы. Но каждый отдельно, каждый в одиночку. Просто идут, просто смотрят, гуляют. Не видят друг друга. Такая толпа сродни лесу — сплошной строй стволов, но каждое дерево живет само по себе.
Читала я всегда много. Когда научилась, не помню. Бабушка, читавшая мне в детстве, сама закончила всего два класса, но передала мне свой пиетет перед книгой, перед этим толстым твердым кирпичиком, вытащенным из шкафа, из ряда широких разноцветных корешков «Подписных изданий». Самым зачитанным, затертым сначала ее, а потом моими ладонями был седьмой том Алексея Толстого, хранивший под бледной желтенькой обложкой «Буратино». И другие сокровища. Детская библиотека, кремлевская публичная, да, в новгородском кремле была библиотека именно с таким названием. Я читала полками. Полка русской классики — давно всеми забытые авторы, замурованные в толстые красные антологии: «Первая половина XIX века», «Вторая половина XIX века»... Итальянцы: Гоцци, Гольдони, Бокаччо, Сабатини, Коллоди. Испанцы и испанопарланте: Лопа де Вега, Тирсо де Молина, Сервантес, Маркес, Кортасар, Карпентьер, Борхес. И дальше, дальше, вдоль уставленных книгами стеллажей. Так что могу сказать вслед за любимыми авторами Брэдбери и Пратчеттом: «Образование, ну по крайней мере, первое свое образование я получила в библиотеке».
С детством можно заканчивать. Лишенное драм, трагедий и патетики, оно тем не менее сформировало меня. Последним моим детским ощущением была теснота. Родной город стал мне мал, я выросла из него, как из школьного платьица.
И я уехала. Уехала, как оказалось, навсегда.
Правда недалеко, всего три часа на автобусе, и я вышла в другой мир. Ленинград. Ленинградский университет, нынешний СПбГУ, исторический факультет. Пять прекрасных лет с 1983 по 1988 год.
Не скажу, что влюбилась в город с первого взгляда. Пожалуй, все же со второго. Полгода привыкала к тому, что живу в узкой каменной коробке — камень слева, камень справа, под ногами тоже камень. Лишь над головой небо, крышка с коробки снята. После утопавшего в зелени Новгорода, с его широкими улицами, непременными газонами между тротуарами и проезжей частью, деревьями во дворах, разрывами между домами, привыкнуть к непрерывности питерских фасадов было непросто. Но как-то незаметно Васильевский остров, на котором было наше общежитие, проник в душу. Смоленкой и кладбищем в незабудках, крохотной кафешкой со смешным прозвищем «Деревяшка» напротив метро, выгнутыми хребтами мостов.
В университете я прошла первый писательский тренинг. Мой научрук, профессор Комиссаров, большой специалист по истории Бразилии, говорил: «Даже научная статья должна звучать красиво». Именно звучать, потому что, читая, мы проговариваем слова и слышим их внутренним слухом. А он, в отличие от музыкального, у каждого абсолютный.
Едва я окончила учебу, страна изменилась. Вздыбилась волной Перестройки и рассыпалась, окатив нас всех с головы до ног холодными водами новой реальности. Я устояла. Много лет занималась бизнесом с переменным успехом, падая и поднимаясь. Бизнес девяностых, что это было? Надо было держать ответ и удар, учить постоянно менявшиеся правила игры, чтобы знать, где и как их обойти, чувствовать драйв в перманентной ситуации «Пожар на палубе».
С 2006 года жизнь позволила бросить бизнес и заняться другими делами. Постепенно подвела меня к литературе.
И что же в активе? Что за спиной образует крепкий надежный тыл? Университет, муж, тоже кстати, писатель, выросшие дети, дом и его новый хозяин, рыжий кот. Это арьергард. А что в авангарде? Книги. Написанные, те, что пишутся, и те, что лишь проклюнулись на задворках разума, где-то между глазами и затылком. Надежды и планы.
Как уже стало понятно, никакого специального, связанного с литературой образования у меня нет. Книги свои публикую в основном на платформе ЛитРес в электронном виде. Регулярно публикую рассказы в литературно-художественных журналах «Рог Борея» и «Сфинкс», в сборниках издательства «Перископ-Волга». Там же прямо сейчас выходят две печатные книги: «Амалия и мы» и «Все зависит от кошек».
Что касается наград, то их немного: Премия Электронная Буква 2020 за книгу "Дао Евсея Козлова", победа в конкурсе "Перепиши 2020" с повестью "Все зависит от кошек", лонг-лист премии Электронная буква 2021 (книга «Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать»), финалист премии имени С.Есенина «Русь моя» (рассказ «Вот вы и вернулись»), шорт-листы ЛитРесовских конкурсов космических рассказов 2021 («Орбит без сахара») и рассказов о московском метро 2021 («Спасайте Вишню!»).
Пишу прозу в жанрах: фантастика, современная проза. Есть рассказы, роман, повести, даже что-то вроде дневниковых и путевых заметок. Посещаю секцию фантастики в Петербургском Доме писателей и семинар "Полдень".

Что сбудется — поживем, увидим. Черточка пока тянется.