– И чем этот гипс замечателен?
– Главным образом своей стоимостью. Гипс ценится даже выше, чем балтийский туннель. В смысле поздний прибалтийский соцреализм, а это очень редкое и дорогое искусство.
– Насколько все это дорого?
– По-разному, – ответила Мара. – Но обычно суммы сделок исчисляются миллионами.
"IPhuck10" Пелевин
- Разве не вы, доктор Андерсон, сказали однажды, что вся театральная энергия викторианской Британии ушла не в драму, но в роман?
"Лжец" Фрай.
Это для себя, зарубка на память. И как констатация совпадений, с которыми сталкиваешься в читаемых одновременно (или почти одновременно) книгах. Пелевинский "Айфак" прочла пару недель назад, а совсем только что "Лжеца". Между книгами языковое, географическое и временное в четверть века расстояние. И у героев ничего общего, за исключением несколько экзотических (хотя приемлемых по нынешним временам) сексуальных экспериментов; интеллекта много выше среднего; и некоторой доли участия в происходящем искусственного разума.
В обеих книгах имеет место подделка артефактов. которые могут быть оценены в астрономические суммы. У Стивена Фрая это скорее носит характер литературной мистификации: куратор ГГ, профессор Трефузис, поймав студента на попытке плагиата, дает ему задание сделать что-то свое, что можно было бы оценить, как оригинальное и яркое. Неважно в каком жанре. на какую тему и какого объема. Главное - чтобы такого прежде никто не делал. Адриан пишет ни много ни мало роман "Питер Флауэрбак", который выдает за чудом найденную рукопись Диккенса. Акценты в произведении сильно смещены в направлении гомосексуальных привязанностей между персонажами, что неминуемо должно поставить под сомнение авторство. Однако это настолько безупречная стилизация под диккенсов стиль, что научный мир на какое-то время введен в заблуждение. А торжествующий автор под шумок затаскивает в постель молодого человека, в которого давно влюблен и позаботился вывести его в своем романе в качестве мальчика-проститутки - силами студенческого театра произведение немедленно адаптируют к постановке, ставят, и главная роль достается авантюристу Адриану (не нужно уточнять, кто играет жертву викторианского мужеложества?)
У Пелевина несколько иная картина. Тут безупречно спланированное и технически оснащенное предприятие по производству подделок "гипса" - так в романе называют современное нам искусство, все эти перфомансы. мобы. инсталляции и иже с ними. Действие в недалеком будущем, когда, как следует из эпиграфа, гипс стоит баснословных денег. Вдохновительница авантюры Мара Гнедых (Маруха Чо) с компанией единомышленников, талантливых программеров, создает виртуальную вселенную. куда помещается искусственный интеллект, подвергаемый жестокими творцами многим моральным пыткам (а хотите я его стукну и он станет нежно-фиолетовым в крапинку), чтобы страдание переплавлялось в творчество, аутентичное столь дорогому гипсу. Стоит уточнить, что персонификацией ИИ стала девушка. с которой беспринципная Мара вскоре вступила в сапфическую связь.
Вот как-то так. Удивительно все совпадает. Любовь, гомоэротика, подделка артефактов.
Начало книжки было очень любопытное, легкое и ... как оказалось затягивающее. На отдых взяла её с собой, в надежде прочитать не спеша и с удовольствием, но ничего не получилось. Прочитала несколько безобидных глав, отложила книгу.... а все мысли в голове сводятся к тому что я Обязана!!! знать, что будет дальше. Так я и не смогла оторваться от неё, читала любую свободную минуту, а на следующее утро она закончилась. Время вот идет, а книга всё-равно постоянно на ум приходит, уже и перечитывалась два раза, и с каждым разом всё больше понимается, и всё глубже просачивается в подсознание.
"Мир прекрасен и совершенен... но так сложно помнить об этом, когда люди превращают существование в бессмысленную череду унижений.
Как всегда легко и увлекательно представлять ад, каким красочным и правдоподобным кажется кружение по его спиралям! И не потому ли, что все возможные и невозможные страдания уже опробованы на себе или близких.
Ничто не ново - тысячелетиями одни старались сохранить достоинство (честь, покой, свободу, достаток, жизнь...), другие - отнять. Всё или хотя 6ы часть. Осмысленно или нет. По собственному влечению, по приказу или потому что так принято. Во времена потрясений или в быту, в салоне автобуса. Чтобы не помнили о совершенстве мира, лучше - вообще не догадывались.
Но те, кто почувствовал или вспомнил, ищут убежище. В отшельничестве, безумии, смерти. В любви, милосердии, в бесконечных попытках сеять доброе, вечное... В себе и в других, в деятельности и в отказе от таковой. В словах и молчании. В искусстве, позволяющем видеть
...в маленькой капле света
память всего мгновения...
Прекрасных вам мгновений, дорогой наш читатель!"
Эти слова принадлежат замечательному человеку, Ольге Борисовне Марковой, которая писала так, чтобы человеку на душе становилось легче. Она была инвалидом 1 группы, прикованной к креслу. Она не могла выйти на улицу без посторонней помощи. И она боролась за жизнь, как могла! И до последней минуты писала о том, как хороша жизнь. Ей не дали дожить и до пятидесяти...
И пусть будет стыдно тем, кто только и старается вбить людям мысль о том, что жизнь - это ничто, все чувства и слова ничего не значат... Спасибо тебе, Ольга, что ты была в моей жизни!
12 дек 2018 начало. Не дочитав пол книги, у меня появились приглашения на спектакль в постановке Константана Богомолова «АЙ ФАК.Трагедия» по роману Виктора Пелевина «iPhuck 10».
«Человек в наше время одинок - и часто хочет, чтобы его пережили хотя бы любимые электронные игрушки»
Главные герои Порфий ( Игорь Миркурбанов) и Мара ( Дарья Мороз) наподражаемые «Брусникинцы» отыграли в золотом 75 этажном небоскребе «Меркурий», в московском Сити... 
Дарья Мороз, была той немолодой женщиной. У «девочки во взгляде отсвечивало больше БДСМ-шипов, чем на одежде» с короткой стрижкой, и огромной красной чёлкой, «баба с яйцами» подчиняющая себе алгоритм, в виде Порфия.
Виртуальный полицейский Порфий Петрович, изображающий «типичный российский искусственный интеллект второй половины 21вв, окрашенный в контрастные тона нашей исторической и культурной памяти» Игорь Миркурбанов - детектив, говорящий с Марой всей мировой литературой.
Первые два акта, они соприкасались между собой только экранами за спинами друг друга. Для нас зрителей, был ракурс одного из героев, относительно мест билетов.
« я подключился к камере на микроволновке, некоторые идиоты ещё спрашивают, зачем там камера»
«-Порфий Петрович?
- Так точно, сударыня. Он самый прибыл для прохождения службы»
«Открытый ею канал вел.. прямо в айфак-10, лежащий на кровати в её спальне. Дорогущий тёмно-пурпурный айфак, в женской стрейт-сборке ( то есть с пристёгнутым дилдаком), со ртом типа два-шестнадцать-практически таким же, как у моей экранной проекции. Рядом валялись огмент очки» По итогу: Маруха Чо пожизненно арендовавшая и пристроившая Порфия к написанию порно-сценариев для iPhuck-фильмов.
Постановка размазала зрителя своим бесконтактным способом. Люди, пора учиться жить нам по новым правилам иллюзорности присутствия)
Пелевинская реальность, с изящной цепочкой нагибательных отношений ( в этом всегда Пелевин на высоте, умеет задать нужный тон, выточить искру в отношениях, и ещё обязательно «надрать задницу»). Режиссер К. Богомолов изящно передал нам драму, своими актерами (не залезть при этом в трусы, но накалив атмосферу в зале до уровня сауны).
Выплыла я из зала, в пьянящем обожании, с широко открытыми глазами, (так возможно?!)
Я ещё долго не стремилась к бумажному источнику, мои образы фундаментально подкрепились Богомоловскими.
К рецензии на книгу вернусь, там столько фраз, ставших уже афористичными ( даже если вы всё ещё не читали).
С любовью, Кат ( к Пелевину, естественно)))
"О видах любви" - называлась лекция, на которую в старом анекдоте граждан заманивали, чтобы в очередной раз рассказать о любви коммунистической партии к советскому народу. Теперь иные времена: любовь женщины к женщине (пришедшая к нам, по версии лектора, с порочного востока), мужчины к мужчине (с порочного запада), всевозможные методики самоудовлетворения и некоторые совершенно экзотические - утратили статус табу, говорить о них можно свободно. Да что-то не хочется. Вернее не так: говорить можно, за это тебя не побьют камнями, но не нужно. Как испокон веку не принято обсуждать интимных подробностей происходящего между людьми.
Приняв право других выбирать сексуального партнера по обоюдному согласию, мы естественно приняли и практику умолчаний, возможно даже более отстраненное отношение, чем в случае традиционного партнерства. Потому что существует ведь целый пласт литературы, основная задача которого подробно осветить на какое место ее фигуры упал его пылающий взгляд, по какому скользнула жаркая рука и как она прильнула к его восставшей плоти. Я о дамских романах, в которых сюжетные коллизии на вспомогательной роли, рулит софтпорно, что не мешает им оставаться в зоне легитимности. Серьезной литературе тоже случается заглядывать в спальню, но ненадолго, в особо напряженные моменты и без оглушительных подробностей.
В книгах о любви однополых партнеров и такой уровень откровенности чрезмерен, а интерес воспринимается похождениями слона в посудной лавке. Очаровательный пример - сцена из "Белых зубов" Зэди Смит, в которой в дом супругов-писателей приходит тетя друга их детей со своей партнершей (подругой, возлюбленной?) Визит с целью обсудить перспективы образования детей; в определенный момент что-то идет не так и мама-писатель брякает: "А как вы занимаетесь любовью? Кто сверху, кто снизу, какие-то приспособления используете или так обходитесь?" И у всех присутствующих одна мысль: "Вот идиотка!"
Это привычное положение вещей, не станем учитывать недоброй памяти Уильяма Берроуза, который один по среднестатистическим показателям перекроет всю гей-литературу как бык овцу (но его писания назвать порнографией - обидеть порно - визг бешеного пса). Так вот, тем более неожиданно было встретить в трех книгах, читаемых одновременно, откровенные подробности. Iphuck10 Пелевина, глава "Бейонд", исполненное томительных страстей описание совращения офицера вермахта французским режиссером Франсуа Трюффо с использованием (ужас-ужас!) в качестве примнки Жана Марэ.
Стивен Фрай "Гиппопотам" сцена застольного разговора в имении Логана, где старый педераст Оливер с невероятной скабрезностью смакует описание своих похождений на венецианском биенале: "У него была такая - все застыли от неловкости - Елда" (оркестр, урежьте марш). Клайв Баркер "Книга крови", эпизод In the Hills, the Сities, два приятеля-гея путешествуют по Югославии, один страстно любит осматривать церкви и монастыри, второй предпочитает более прозаические радости местной кухни и городские увеселения. Напряжение, вызванное взаимным недовольством, снимают спонтанным сексом в придорожном лесу. И, в общем. без ханжеских умолчаний.
Я тут сейчас так подробно о гей-теме, но есть еще кое-что, объединяющее три книги, написанные в разное время и в разных странах безусловно талантливыми харизматичными людьми. Зоофилия, о.боги мои, видно я недостаточно продвинутый пользователь, нет человеческих сил на подробности. Пелевин - "Блонди" - Фюрер и его пес; Фрай - эпизод на конюшне и неявная, но пронизывающая порочная сексуальность в Pig Blood Blues Баркера. Довольно, пожалуй.
Дочка купила книгу. На неё сразу посыпались просьбы почитать.
Да, я дам всем вам почитать.Только пусть папа не забирает её в туалет, а то туда и так весь Лукьяенко переехал !
Самым первым упражнением учащихся необычной школы, куда попала Саша Самохина из книги Vita Nostra было запоминание непонятной абракадабры букв, от прочтения которых ехала крыша. Мы все в своём сознании имеем т.н. "инвентаризационный список". Это своеобразный иллюстрированный словарик, где каждому образу соответствует своё слово. Наблюдая окружающий мир, мы анализируем его, т.е. разбиваем на отдельные предметы и действия, где каждому предмету и глаголу соответствует своя картинка или клип из списка. И мы фактически наблюдаем не окружающий мир, а набор этих абстрактных картинок. Так и создаётся иллюзия окружающего мира.
Упражнения с абракадаброй слов нацелено на нарушение работы тоналя, создающего иллюзию и напоминает работу с дзэновскими коэнами. Абракадабра слов - это типа вируса, который портит текстовый редактор инвентаризационного списка.
Мне кажется, что с некоторыми из нас во снах проходят похожее обучение. Но мы про таковые просто забываем. В одном из снов у меня были похожие упражнения. Вот описание этого сна.
Странные сектантские практики
"Сижу с группой единомышленников в нашей школе из города детства. Один из классов переоборудован под кафешку. Мы сидим за столиками, потягиваем кофе и слушаем наставления нашего гуру. Это была какая-то группа по интересам или секта, не понял. У них существовала довольная странная практика: нужно было набирать определённые номера телефонов и повторять слова, которые говорили на другом конце провода. Я уже не раз проделывал подобную практику. Тебе называли с определённой скоростью набор ничего не значащих слов или цифр, и ты должен чётко и правильно их повторять. Единственно, что мне нравилось в этой практике - куда бы я не позвонил, люди не представляясь и не спрашивая кто я такой и откуда начинали надиктовывать набор слов. Но на этот раз, когда гуру предложил мне попрактиковаться было совсем по другому. Я позвонил на указанный им номер и растерянный голос парня спросил.
- Какой у тебя уровень?
Понятия не имел об уровнях и наугад сказал.
- Средний. - подумал, наверное, чем выше уровень, тем быстрее надиктовывают пустой набор слов.
- Так ... медиум, значит. А как вас зовут?
Вопрос меня совершенно ошарашил. Никогда раньше в подобных практиках телефонных звонков никто на задавал мне подобных вопросов.
- М-михаил, - уже я растерялся.
- Подождите минуточку.
Минуточка прошла и в трубке раздались телефонные гудки. Но вот неожиданно в кафешку вошла женщина. Она громко, быстро и много говорила. Говорила вроде на русском, но понять её бред было невозможно.
- Это что? Весь этот бред я должен буду повторить? И это у них называет средним уровнем?
Женщина ходила между столиков и явно кого-то искала. Тут она замолкла и, наконец, произнесла внятную фразу.
- Паспортный контроль. Приготовьте, пожалуйста, паспорта.
Все повытягивали свои документы. Никого не удивило, что это не граница и не таможня, а всего лишь кафешка.
Проверяя у каждого паспорт женщина спрашивала.
- Вы не Михаил?
Я понял, что дамочка ищет меня и крикнул ей.
- Я - Михаил.
Удостоверившись по паспорту, что я - это, действительно я, дама очень обрадовалась и предложила последовать за ней. Я пошёл за дамой. Та привела меня в какую-то халупу, настоящий притон для бомжей: тёмная, грязная квартира, начисто лишённая уюта. Старые пыльные вещи громоздились по грязным углам. Единственный свет горел на кухоньке. Запомнил огромный, пустой и пыльный аквариум, заляпанный сотнями пальцев. Меня попросили пройти в другую комнату. Там также было грязно и темно.
Комнату тускло освещал экран навороченного телевизора(или компьютера?). На экране толпа обнажённых манекенов куда-то тупо бежала. Именно манекенов: лиц не было и движения были механистичные. У экрана стоял, вроде, мой брат и тупо смотрел на забег манекенов. Довольно долго следил за экраном, но там ничего не менялось - лишь тупой однообразный бег манекенов. Тут моё внимание привлекла мелкая шавка - единственное живое существо в этом притоне, которое мне понравилось. Собачка была привязана к настенным часам и бегала по стене, нарушая все законы гравитации. Она громко тявкала, пытаясь освободится от часовой привязи. На этом проснулся. "
Посмотрел еще биографию этого казакова - типичный мегабайтник ("четыре романа в год"), автор коммерчески-развлекательной ерунды, ученик Никитина. Это нормальный заработок, такое чтиво пользуется спросом. Но его вслед за "олдями" тянет на "серьезное". Зря. Истории он просто не понимает.
Я очарован:) море впечатлений:) новый для меня автор и такая удача:) Стругацкие плюс Булгаков плюс Набоков- мне так кажется:)
Обсуждаю с другом "Мигранта" Сергея и Марины Дяченко. Я- в процессе чтения, друг - уже прочитавший, оценивший и, собственно, посоветовавший эту книгу.
Я: Вот читаешь... и чувствуешь - десять звезд.
Друг: Не торопись, дочитай до конца. А то как бы твои звезды не рассыпались по завершению книги.
Когда я покупал эту книгу, она была лишь очередным произведением известного писателя. А вот когда начал читать, она стала уже его последней. Странное ощущение.
Учился я в учебном заведении, типа университета, но даже больше на школу похоже. Лекционные залы, все пишут, строчат тексты преподавателей. После лекции зашел физрук (в мединституте моем) и сказал: "Желающие пройдите в спортзал, там заполните анкету по соц опросу". Захожу в спортзал, а там простынями-перемычками отделены маленькие помещения со столами. На столах расположены чистые листы бумаги и ручка. Вокруг тишина и белые стены из ткани. Начинаю писать. Вопросы как будто в голове возникают, на разные жизненные и научные темы. Заполнил, отдал на выходе.
Спустя где-то неделю подходит ко мне физрук тот, хитро ухмыляется, говорит: "зайди в зал, есть разговор". Захожу, а там в одной из белых миникомнат за столом сидит женщина с загогулиной на голове. Поверх узких очков взглянула на меня и жестом пригласила сесть за стол. На столе лежали газеты. Показывает на газету: "открой, посмотри результат". В газете были опубликованы результаты того теста. Оказывается этот тест был не на знания и даже не на социологическое мнение. Таким образом организация определяла сверх людей. Если вообще людей. Вопреки канонам литературы я оказался не в рубрике "Самый лучший". Но я оказался первым среди номинантов "Дебют\прорыв года". "Что это значит?" - спрашиваю я. "Газету эту никто не увидит. Закрытая тема для некаждых. Ты будешь продолжать учиться в своем институте. Можешь даже получить гражданскую профессию. Это тебе не помешает. Но знай, что ты не совсем человек в привычном понимании. Ты - идея. О твоем существовании в материальном плане можешь не беспокоиться. Для тебя теперь это будет лишь хобби. Если твой дебют состоялся, то разучиться ты уже не сможешь, забыть всё и бросить не сможешь. Помнишь как в книге? Ты теперь слово. Вопреки всем твоим противостояниям ты будешь только усиливать свои способности. А теперь иди и знай".
Вышел из спортзала. Физрук мне добро улыбнулся с каким-то знанием в ясных глазах. Когда я остался один в коридорах с бегущими людьми, я понял свою особенность. Стало как-то легко. Я сказал себе "а вот сейчас если захочу я проснусь". И проснулся. Выспавшийся, с ясными мыслями о том где я сейчас был. Подумал "Рано же, я теперь могу всё". Заснул на 10 мин и проснулся, заранее устанавливая в голове таймер. Затем еще раз попробовал - получилось. Пора уже на работу. И с мыслью о том, что я всегда могу вернуться, с легкостью я встал с кровати.
Констатация фактов. Передача информации о себе при помощи слов - один из самых древних, медленных и вообще бесконечно удаленных от оптимальных методов. Если разобраться и попробовать измерить энергию, затраченную на акустические преобразования, а также сопоставить эти затраты с информативным разнообразием, не секрет что история нашей жизни хоть и претерпевает незначительные изменения при каждом следующем пересказе все же остается статичной, можно наверняка прийти в уныние. Вспоминая книгу Дяченко на досуге задумался о путях и способах улучшения обмена данными между людьми.
Рукопожатие как средство. Представьте на мгновение, что все наши воспоминания, а соответственно история нашей жизни, могла бы передаться оппоненту путем, скажем, рукопожатия. Пожал руку новому знакомому и в мгновение узнал его действительно, по-настоящему, причем воспринял биографию человека его же глазами, почувствовав его переживания, его мысли по поводу всего происшедшего, его страхи, опасения и желания. Такое знакомство можно было бы окрестить – быстрым и ёмким обменом информацией о себе. Можно ли назвать такой обмен оптимальным? Едва ли. Оптимальность включает слишком много факторов, чтобы жонглировать ими с такой легкостью. Как учесть желание рассказывать о себе каждому встречному и поперечному? Как ограничить эту информацию, ее детализацию и достоверность? Как учесть желание оппонента воспринимать твой внутренний мир настолько подробно? Больше минусов, чем плюсов?
Двойная связь. Не стоит так же забывать такой немаловажный фактор, как участие собеседника в Вашем рассказе о себе. Его интерес, живое любопытство, жажда деталей, вопросы, о которых Вы и сами никогда не задумывались. Ваш словесный портрет – это дорога, имеющая бесконечное множество ответвлений, развилок, перекрестков и тупиков. Точка назначения может отличатся от собеседника к собеседнику и вовсе вести в никуда. Без участия оппонента, монолог о себе стремиться скатиться к симптому душевного расстройства.
Вывод? По-моему, он очевиден. Устаревший, не эффективный и трудоемкий способ передачи информации о себе проклят сохранять свою форму сквозь века и эпохи независимо от стадий и витков развития человечества. Роль слов в нашей жизни очень точно определена авторами произведения, они и есть наша жизнь.
Из благополучия некуда бежать. Потому в благополучных странах и городах так высок уровень суицида. Суицид происходит, когда не остаётся путей к спасению. Когда твой мир тебе невыносим, но нет мира лучше, чем твой.
Из цитаты не очень понятно, что автор имеет в виду под словом благополучие, материальное благополучие не имеет значения, если ты в моральном, нравственном.... тупике.
Когда решены проблемы с хлебом насущным, естественно, что мозг требует духовного питания, человек ищет свет, но не найдя его источника, приходит в отчаяние, тогда ему не остается другого выхода кроме суицида.
Давно думаю, но вот, прочитав Пелевина, можно и попробовать сформулировать. Тут несколько пунктов, попробую понятно все связать.
Отечественная литература нулевых стала стремительно утрачивать территорию, или genius loci — дух места, недаром, допустим, пелевинский же Чапаев — “роман, действие которого происходит в абсолютной пустоте”, т.е., иными словами, хронотоп будто распался, оставив литературе только хронос и утратив отчего-то топос. О причинах говорить не будем, но пред нами свершившийся факт. От нулевых к десятым — рефлексия по поводу времени, сначала современности, потом истории, а теперь и будущего.
Подобный дисбаланс, конечно, сказался на структуре литературы. Фокус с содержания перместился в календарь: премия-выставка-новыйсорокинпелевин. Процесс литературы стал важнее всего остального, так, в общем, утрачивается самостоятельность ландшафта культуры, его, если угодно, самость. Но что же стало с топосом? Я решил составить компас русской литературы и пометил каждую сторону света точкой имени автора. Вот что у меня получилось.
Три стороны сложились идеально. Север — Сорокин. Юг — Лимонов. Запад — Пелевин. На Восток я изначально ставил Бакина, но этот автор явно больше полюса. И в отличие от названных трех уже неподвижен. Бакин — это фокус полета, стихия нисходящего языка, а нас интересует язык локуса, его почвы. Я назову Бакина богом литературы, и даже не побоюсь ошибиться.
Кто же тогда? Юзефович, хм, да, но вряд ли, это писатель сложной, но не общей лакуны, мне так кажется. Голованов? Точно меньше полюса, хотя его внимание к локусам очень ценно, а роман “Остров” — действительно очень сильный роман. Тогда — Чижов. Но. Есть сомнения. Прежде всего, потому, что пока Чижову не дали раскрыться, а полюс — это всегда распахнутость и очевидность. Т.е. самая сложная комбинация.
Больше подходящих кандидатов я не нашел — и компас получился почти на четверть испорченным. Так подтвердилась еще одна моя давняя мысль: восточные практики, особенно китайской литературы (в частности, проза сяошо — но тут нужно спорить) — это универсальный рецепт для оживления литературы, способа ее воскрешения. А пока же названная конструкция вынуждена будет, увы, валиться в сторону северо-запада.
-- Виктор Пучков
Текст создан в рамках проекта СОЛОМА.
@solomatoday во всех соцсетях и Telegram
Книги всегда делю на 2 категории: въелась в память, осталась там надолго или не въелась, прошла мимо. "Vita Nostra" запомнилась, я вспоминала её сюжет, анплизировала, и честно, она произвела на меня впечатление. Скорее всего это всё украинский язык, так как читала я её как раз на моём родном. И вот всегда, как только мои мысли идут к этой книге, обволакивают её содержание, то становится невыносимо страшно и больно. Не знаю, не знаю, не понимаю как так, что эта книга делает с моим разумом... Читать страшно, но читаю. Думать боязно, но думаю. Анализировать панически невыносимо, но я делаю это! И всегда как заклинание "остановите меня!" звучит в моём разуме, но нет. Не останавливайте , (не надо). Бесконечно люблю эту книгу, спасибо.
В 2003 году этот рассказ вышел в журнале "Если". Для меня это было первое знакомство с автором, и было это хорошо! Была в абсолютном восторге, не терпелось поделиться с друзьями, и поэтому я не просто дала им журнал почитать, а в первый (и в последний) раз уговорила их почитать вместе.
Мы сидели на пустой детской площадке в парке Кусково и по-очереди (потому что пересыхало горло) читали рассказ вслух, перемежая чтение смехом и комментариями вроде "Во дает!"
Anais-Anais написала историю про однофамильца на складе в офисе.
У меня же другая история, я познакомился с юношей 14-16 лет по фамилии Пелевин, и только я хотел ему сказать, что-то из миров ещё не известного (скорей всего) ему автора, как я заметил лёгкую тень смущения, вызванную, очевидно, постоянными намёками-отсылками.
Жаль, что познакомится короче не получилось. Очень интересно было бы узнать, как формируется ум юного однофамильца, наверняка, его любопытство заставило уже ни раз заглянуть в эти книги 18+
Налет былой романтики. Однажды, на просторах сети встретил высказывание так же часто фигурирующее в художественной литературе романтичного направления: «все проявления любви прекрасны!». Будучи циником в глубине души, где-то очень-очень глубоко, был вынужден не согласится. Не спорю, любовь – это прекрасно и благодаря ей, как правило, в людях пробуждаются положительные качества и эмоции. Как правило, но не исключительно. Написание рецензии на книгу Дяченко «Долина Совести» напомнило в очередной раз и об обратной стороне луны.
Обратная сторона. Художественная литература балует своим безграничным внимание видимую сторону любви, подробно демонстрируя все ее прелести, стыдливо скрывая при этом ее обратную сторону. А сторона эта изрыта язвами, как кратерами, обезображена оспой и уродливыми бородавками. Эту свою сторону любовь и сама предпочитает прятать в тени, скрывать от пытливых взоров за глухими заборами, удерживать веками в высокой неприступной башне дабы уберечь ищущих любви от роковой встречи. Одержимость – вот одно из болезненных проявлений любви, напрочь вычищающее из сознания жертвы все чувства и эмоции, оставляя только неутолимое желание обладать, гипертрофируя и доводя его до абсурда. И если любовь порой способна и сама подставить подножку или подтолкнуть человека к скверному поступку, одержимость в свою очередь с легкостью выжигает все человеческое внутри своей жертвы, управляя ею как марионеткой, толкая нередко на поступки, одни мысли о которых вызывают холод в спине. Вот о каком проявлении любви не стоит забывать.
Буревестник. Не пытаясь отыскать тропинку в непроходимых и дремучих дебрях человеческой психологии, рискну предположить, что одержимость – это некая тяжелая форма зависимости, резвившаяся на фоне шаткого душевного состояния. Подобно всадникам апокалипсиса, предвещающим конец света, выступает патологичная зависимость глашатаем одержимости. Была ли неразделенная любовь тому причиной, одностороннее окончание отношений или безудержное желание контроля – цепкие ледяные объятия могут прочно сковать душу страждущего, оставляя от хрупкой алой розы только шипы.
Точка обзора. Только одна мысль не дает мне покоя. Воспоминания об обязательном атрибуте романтичной литературы – борьбе за руку и сердце. То, что один назовет «добиваться сердца красавицы», другой может обозвать «преследованием одержимого чудовища». Где та тонкая и хрупкая грань, отделяющая желание завоевать любовь от желания обладать любимым? Когда стоит бороться за свои чувства, когда остановить свои попытки, а когда не пытаться вовсе? Что есть желание отпустить любимого – символ безграничной любви или банальное малодушие? Струится ли желание удержать любимого из сердечной глубины или оно всего лишь обусловлено боязнью одиночества? Кто прав, тот кто говорит:
самое ценное, что вы можете сделать для любимого человека – подарить ему свободу
или тот, кто призывает:
с любимыми не расставайтесь, всей кровью прорастайте в них
Вопросы, над которыми стоит подумать!
Честно говоря, я не собиралась читать новый роман Пелевина: "объелась" им в нулевые. Но в недавнем выпуске "Собеседника" прочитала интервью Егора Кончаловского, где интервьюер-женщина косвенно цитирует роман, а Егор с ней соглашается.
Ирония заключается в том, что Егор Кончаловский - один из упоминаемых в романе персонажей. Точнее, не он сам, а его родственник. И даже не персонаж...
Почему-то мне это произведение напомнило Моцарта и Сальери.
И у Анжелы, и у Влада есть Дар, но каждый им распоряжается по-своему - кто-то во благо, а кто-то во вред.
Интеллигенция должна выгуливать традицию. Ее инструмент — совок и поводок. Не будучи потомственным интеллигентом, я следую именно этому правилу в надежде, возможно, тщетной, быть допущенным до платана, подобно флоберовскому Мато. Мне хочется в это верить. Не обличать и лицемирить, как номенклатурная пристройка на воле нашего отечества, а водить и показывать — к этому стремились все помыслы мои и просьбы к провидению.
Пищей современности нашей явилась журналистика, прикрытая литературой. Жажда общения со словом иссякает, маргинализируется и становится стилем. Меня увлекают технологии. Я произношу слово “контент”. Мне кажется, — говорит мне Н., — в критике уже нет настоящего читателя, поэтому когда в ты натыкаешься на канал в Телеграме, который ведет именно такой читатель, вдумчивый, серьезный, отзывчивый, — она делает сообразную этим эпитетам паузу и продолжает, — это, наверное, счастье. Я не согласен, конечно, особенно со словом “телеграм”, но когда происходят совпадения, я теряюсь. Так было и тут. Я выключаюсь на слове “счастье”. Слушать Быкова — это счастье, вспоминаю я комментарий одной неизвестной мне особы к одной известной мне лекции. Такова предыстория всех моих опытов со словесными танцами. С перекрестка случайно хлопнувших в ладоши фраз. Так я решил стать читателем-счастьем, его эквивалентом.
Технология — путь раскрашенной очевидности. Современность называет это сервисом. Счастье в таком случае — тоже сервис, только ментальный. Наш разговор и встреча с Н. пришлась на мои отношения с голосовым помощником Алисой и ее братом по ИИ репликой Оккие-Доккие, к сожалению, не знавшим русского языка. С их помощью я хотел написать рецензию на последний роман Виктора Олеговича Пелевина. Но моя затея не удалась. Реплика не интересуется книгами, а Алиса выдала за себя Галину Леонидовну Юзефович, в чем, конечно, была мной уличена. Желание мое объяснимо: как вы знаете, главный герой романа — текстовый алгоритм. Затереть неудачу пришлось осторожно: я стал читать "Июнь" Дмитрия Львовича Быкова, автора самого большого выпущенного в Виктора Олеговича ежа. Так мысль об одном событии пересекает движение другого, совпадение событий обучает тростник речи. “Паттерн,” — поправляет меня Порфирий Петрович. “Отчет,” — произносит Корастышевский, и усы его разъезжаются в улыбке, как разогнавшийся сегвей его автора. Счастья я не испытывал. Но задача моя служебная, и я вытянулся в струну, нужен был третий импульс. Импульс звучания.
Движение образуется тягой к воскрешению. В этом смысле шаг — всегда основа ритма воспроизводства. Но качество этого воспроизводства остается вне фокуса. Качество тяги механизма характеризуется пробегом. Потому что механизм должен вращаться, — говорил мне В.П., — когда-нибудь все напечатают, вопрос в том, кто, когда и кого, но и это уже неважно. Он был прав. Через семь лет его фб-посты стали книгой. А тот разговор моими мыслями. Процесс — это размер звука. В журналистике/литературе звук создается критической массой отголосков. В какой-то момент кажется, что звук этот и есть сам процесс, уверенность критики создает еще большую иллюзию развития, до тех, впрочем, пор пока перед глазами не вырастет сам механизм. Или, по-нашему, технология.
Я стал читать отзывы на iPhuck10 изумительнейших женщин (нас познакомила Алиса) — Галину Леонидовну Юзефович и Анну Анатольевну Наринскую прежде всего — и они были комплиментарными. Моя точка сборки, настроенная, как вы можете судить, на совпадения давала, кажется, сбой. Я, по старой привычке, настраивал гитару по гудку телефонной трубки, струна тянулась, но звук не подстраивался, не совпадал. И вдруг: трубка заговорила. Вот что я могу, — произнесла Алиса. Струна, наконец, звучала как надо. — Или просто поболтаем, — ответили мне ГА и АН. Почти наш знакомый Аэм-Дээм, нужно было подстроить басовые струны. Тюнером выступил неожиданно выглянувший из прекрасного далека Борис Кузьминский с “ведомостным” отзывом: стало понятно, что Пелевина нужно мерить Быковым, дискурсморгеном его романов от абрисного Анонимуса из Любви к трем цукербринам до целиком угадываемого Порфирия Петровича из Iphuck10. Вот так все и сложилось, ладоши хлопнули.
Их называют главными романами осени. И это верно, прежде всего, потому, что созданы они обладателями самых многочисленных писательских фанклубов. Это дерби, матч между командами одного города, во-первых, и, во-вторых, это витрина всей нашей сегодняшней поп-словесности. Что же, литература как спорт. Мне нравятся подобные аналогии. Это русский хоккей, игра с традицией, достойная лишь нескольких северных стран.
Быков говорит об анекдоте. Мол, рассказывать одно и то же глупо, слушать неинтересно, но если послушать все-таки, то на десятый раз даже может понравиться. Он прав. Iphuck10 — это прежде всего скучный роман. Но его скука заложена в его интенции: это роман об алгоритме, а алгоритм — это статика, веселого там мало. Я думаю, Пелевин долго к этому шел. Он создает редимейды, объекты, которые живы только в определенном месте, это вполне дюшановский жест — вернуть книгу, дать ей музейную жизнь. И в этом смысле, видимо, анекдот тут вовсе не случаен: редимейд тоже начинался с анекдота. Неслучайно и то, что Дмитрий Быков называет “суконно-фейсбучным языком”. Авангард — шаг без поступи, язык будущности, скучный, но ведь и жизнь похоже тоже скоро будет редимейдом, или технологией, или хлопком в ладоши. Это имлицитный сюжет любого редимейда: он делает собой любую жизнь. IPhick10 высказывал мой собственный незамысловатый сюжет, да и не только мой. Есть ли у него альтернатива? Есть ли в этом счастье? Я стер Алису из телефона, удалил реплику.
Быков в своей рецензии говорит, что и он не лучше. Это тоже правда. "Июнь" — это 3 интеллигентских анекдота о том, что время сводит человека с ума. Логика сюжета традиционная (совок и поводок, мы помним): прошлое объясняет настоящее и — отчего-то — помогает видеть будущее. Алгоритм гниения ясен, война не спасет. Форма свободная: разговор, болтовня с поперечными лицами, с собой, в сутолоке, в толпе вся невыносимость матрицы жизни. Мы помним: стилем стала публицистика. Два лучших романа осени, наш разговор происходит зимой. Один продолжение другого, без ежей ясно: мы читаем одну и ту же книгу. И, кажется, это входит в понятие редимейда, ритуала, хоровода, ярмарки Нон-фикшен.
Моя история должна быть веселой. Я извлекаю из себя все паттерны, но метро не становится быстрее, снег тает, место на диске заканчивается. Мои колени развинчиваются не от стихов, и не от веселой важности услышанного. Я пытался вырастить мыслящий тростник, настроиться. Не вышло. Меня держит за руку жена. Ее имя — это два слога. Мой младший цокает языком, старший хлопает в ладоши.
--
Этот текст написан специально для проекта Солома.
@solomatoday во всех соцсетях, Дзен и Телеграм.
