Берлинский дневник. Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента

В поезде Берлин – Годесберг, 20 сентября

Провели сейчас немыслимую радиопередачу. В шесть вечера, когда я упаковывал вещи, позвонил из Нью-Йорка Пол Уайт. Я сказал, что ему придется отменить мою постоянную передачу в десять тридцать, так как в десять тридцать отправляется поезд на Годесберг. Он предложил выйти в эфир прямо из поезда, интервьюируя находящихся там корреспондентов по поводу шансов на мирный или военный исход переговоров в Годесберге. Телефонный звонок на государственное радио. Из поезда сделать это невозможно. Спрашиваю, как насчет того, чтобы провести передачу с вокзала Фридрихштрассе. Годится, говорит доктор Харальд Дитрих, энергичный, предприимчивый исполняющий обязанности начальника отдела коротковолновой связи. Телефонный звонок в Нью-Йорк. Уайт доволен. Когда я приехал без пяти десять на вокзал, прямо перед началом передачи, микрофон уже работал.

Но американских корреспондентов там не оказалось. Платформа была пуста. В десять я начал импровизировать. Единственная новость, которая у меня была, это то, что венгры и поляки примчались сегодня, как шакалы, в Берхтесгаден, чтобы потребовать свою долю чешской добычи. Когда эта тема была исчерпана, я начал читать заголовки вечерних газет. Как всегда ложь, но, если я так скажу, нацисты меня отключат. Например, такой заголовок: «ЧЕШСКИЕ СОЛДАТЫ НАПАДАЮТ НА ГЕРМАНСКУЮ ИМПЕРИЮ!» Посмотрел вокруг. Корреспондентов все еще нет. Я ожидал, что все они опоздают на поезд. Кажется, порассуждал на тему национальных меньшинств в Чехословакии. Наконец показался Гасс. Я буквально схватил его за полы пальто, и, не поняв, в чем дело, он уже был в эфире. Подъехали и остальные газетчики, но они, казалось, были заняты устройством своего багажа. Гасс начал подавать отчаянные знаки. Одному богу известно, как прозвучал конец передачи. Я дал слово двум или трем англичанам, потом Зигрид Шульц, Уэббу Миллеру, Ральфу Барнесу. Филиппо Бойано, итальянский журналист, жестом показал, что он тоже хочет выступить. Я знал, как он тайно ненавидит фашистов, но не был уверен в его английском. Оказалось все замечательно. Никакое поставленное произношение не могло быть и вполовину лучше. Жюв из Гавас тоже захотел сказать несколько слов. Не успел я спросить, говорит ли он по-английски, как он уже вещал – по-французски. Я начал переводить то, что он сказал, и вдруг краем глаза вижу, что поезд уже движется. Моя заключительная фраза была неразборчивой, но я успел вскочить в вагон. Боюсь, что передача провалилась, но сейчас приходится думать о более важных вещах.