Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
3
История получилась действительно скверная; отцу Данила пришлось воспользоваться некоторыми своими связями, что бы замять ее. В институте же еще раз убедились в способностях Сингапура влезать в самые паскудные истории и втаскивать за собой всех, кто под руку подворачивался. Впрочем, и сам Данил не был пай-мальчиком, а с Сингапуром и подавно; эти двое, точно нашли друг друга, и если уж напивались, то день без приключений, можно сказать, был прожит для них зря.
В те две недели июня, когда первый курс сдавал свои первые переходные экзамены, родители Данила уехали на юг, оставив квартиру на сына. За это время там перебывала добрая половина художественно-графического факультета, даже Рождественский пару раз захаживал. И все обходилось: пили, веселились, раздражали соседей, но в меру – всё, как и должно быть.
В тот вечер договорились собраться у Долгова часов в одиннадцать вечера, но, еще не дойдя и до дома, компания увидела их: напряженно оглядываясь, стараясь не заходить в свет фонарей, они торопливо шли. Увидев своих, кивнули в темноту какого-то двора и скрылись в нем. Рубашка и брюки Сингапура были испачканы кровью. «Чего это вы?» – был первый вопрос. «Ничего, за веру пострадали. Пошли отсюда», – добавил Долгов, по дороге наперебой с Сингапуром, рассказывая все случившееся; к слову, в этот раз Сингапур не был словоохотлив, его больше интересовала запачканные брюки и рубашка.
***
Началось все обычно. Парни купили вина и зашли во двор, когда их остановила девушка.
– Здравствуй, Данил, – стараясь быть улыбчивой, заговорила она, кротко покосившись на Сингапура, уже, к слову, поддавшего и, слишком откровенно разглядывавшего ее, буквально, с головы до ног. Впрочем, в определенном смысле, разглядывать там было и нечего: одета простенько, да и лицо ее, бледное, все было покрыто красными воспаленными прыщиками, но Сингапур, как нарочно, именно лицо и разглядывал всего пристальней.
– Данил, ваш друг на меня так смотрит. – Смутившись, покраснев, от чего лицо ее стало совсем бугристым, заметила девушка, все еще стараясь быть улыбчивой.
– Ничего, он на всех так смотрит, – извинившись, ответил Данил: – Вы, Лиза, нас простите, мы спешим…
– Вовсе нет! – воскликнул Сингапур. – Кстати, меня зовут Сингапур. Вы Даню не слушайте, для такой барышни, лично у меня, всегда найдется минутка.
Данил странно покосился на него.
– Да? – оживилась девушка, – Как это приятно; тогда я хотела бы пригласить вас… Сингапур, это ваша фамилия?
– Вроде того.
– Интересная фамилия… Я бы хотела пригласить вас на лекцию…
– Как это интересно! – был ответ. – Ну и что это у вас там за лекция такая?
– Мы рассказываем о нравственности, о семье, о Боге…
– Так вы сектанты?! – веселый восклик. – Замечательно, – еще веселея.
Данил напряженно усмехнувшись, молча наблюдал.
– Ну и кому же поклоняется такая милая и, судя по вашей внешности, наверняка, не побоюсь этого слова, нравственная барышня? – Сингапур сказал все это мягко, даже ласково, как говорят ребёночку.
– Почему вы решили, что я сектантка?
– А разве нет? – удивился он; и вдруг совсем серьезно: – Хорошо, – на секунду задумался, – уверен, вы настроены сейчас на теологический диспут, я вижу по выражению вашего лица, что непременно настроены на диспут, и сейчас, несомненно, желаете убедить меня, что вы не членка секты; я ведь прав?
– Я верю в Бога, – как несломляемый аргумент, чуть слышно произнесла она. – А вы, вы верите в Бога?
– К сожалению, я агрессивный атеист, – и в правду с сожалением отвечал Сингапур.
– Ну что вы, вы ничуть не похожи на агрессивного человека.
– Еще как, – усмехнулся Данил.
– Ну, вот видите, – оживилась девушка, – вся ваша беда в том, что вы не верите в Бога. Все ваши беды, всё от этого, – горячо говорила она Сингапуру; вдруг спросила прямо: – Вы нравственный человек?
– Нет, – даже застенчиво отвечал Сингапур.
– Вот видите! и не только эта беда ваша, сейчас весь мир страдает этим, сейчас…
– А вы… Вы нравственны? – спросил он в полушепоте.
– Я стараюсь быть такой, и в этом мне помогает вера, вера в Бога, – вторя ему, прошептала она.
– Как это интересно.
– Вам, правда, это интересно? Тогда я с удовольствием приглашаю вас…
– В нашу секту, – подсказал Сингапур.
– Почему вы называете нас сектой? Я сама, я сама хотела бы помочь вам, вы же видите, в каком мире мы живем: насилие, потеря нравственности, семейных ценностей, люди ненавидят друг друга, мужья изменяют женам, насилуют женщин, кругом обман, люди перестали любить друг друга, перестали верить в Бога, а если и верят, то всё внешне. Они решили, что если надели на себя крестик, сходили раз в год в церковь, поставили свечку, то на этом и всё, на этом их вера и заканчивается…
– Стоп, стоп, стоп, – остановил ее Сингапур, – а вы что, в церковь не ходите и креста не носите?.. Вы нехристь? – наивно с неподдельным любопытством поинтересовался он.
– Нет… я…
– Не нехристь?
– Подождите, вы меня путаете…
– Так вы нехристь или не нехристь? – с прежней любознательностью продолжал он, заглядывая ей прямо в лицо.
– Я не нехристь, я… Вы неправильно всё это повернули, я говорила вам о другом, я к сатанизму не имею никакого отношения, я…
– Так вы, значит, признаете веру Христову и носите на себе крест, на котором был распят Спаситель, следовательно вы…
– Я верю в Бога! – в порыве, но чуть слышно воскликнула она. – Я верю в Бога, но всё это внешне, все эти…
– Бог – внешне?!
– Нет не Бог, а все эти символы…
– Христа, что распяли так, чисто символически? – склоняясь над ней, говорил Сингапур, он точно подавлял ее, пристально и не мигая, заглядывал ей в глаза.
– Нет, я не о том, я не о том, – шептала она.
– Ладно, – отстранился Сингапур. – Ладно, успокойтесь, все нормально, – говорил он спокойно.
– Я не о том, я не об этом…
– Так не о том или не об этом? – уже снисходительно улыбаясь, спросил он.
– Вы придираетесь к моим словам, вы очень тяжелый человек, вы…
– Я всего лишь навсего атеист.
– Вот видите, вы… Вы должны поверить в Бога.
– Без креста?
– Что? – теперь испугано смотрела она на внимательно изучающего ее Сингапура, ему сейчас только монокля не хватало.
– Поверить в Христа без креста? – медленно и размеренно повторил он.
– Да! – отчаянно, боясь вновь попасться, словно зажмурясь и заткнув уши, как зубрешку зачастила она. – Это символы, не имеющие к вере никакого отношения, это символы, придуманные попами, что бы обманывать людей, истинная вера в другом, она подразумевает семью, нравственность…
– Далась вам эта нравственность, впрочем, мне нравиться, как вы сейчас говорили: «придуманные попами», «обманывать людей», – как много у нас общего, вы случаем не атеистка? По-вашему, религия – опиум для народа?
– Да-да, та религия, которая насаждается церковью, она – опиум, она одурманивает, заставляет забыть о нравственности, поклоняется символам, ставить свечки…
– Вы мне нравитесь, – засмеялся Сингапур, – если бы вы только слышали, что вы несете…
– Я говорю правду.
– Не сомневаюсь. Ну ладно, этак я могу вас вечно путать; девушка вы глупенькая, наивная и от того милая. Вернемся к главному. Что у вас там за лекции и за вера такая особенная – без креста?
– Наши лекции, – она глубоко вздохнула, сосредоточилась, – Наши лекции рассказывают о Боге, о семье, о нравственности (Сингапур усмехнулся). Вот видите, – оживилась она, – все ваши беды от этого – от потери нравственности.
– И от того, что я не верю в вашего Бога – ведь так?
– Бог один…
– И имя ему?..
– Ну что вы, он не Яхве и не Аллах…
– И, наверное, не Христос.
– Христа распяли, но людям явился новый мессия…
– Ну, наконец-то!! – с необычайным облегчением даже, вскричал Сингапур. – И имя ему? – он смотрел в эту минуту и говорил точь-в-точь, как уже утомившийся преподаватель, услышавший хоть что-то похожее на правильный ответ.
– Вы зря так иронизируете.
– Какая тут к лешему, ирония. Имя.
– Вы поймите, вы же видите, в каком мире мы живем, нравственность…
– Да твою… в богомать!! – выдал он вдруг. И неожиданно, как прежде, мягко, о-очень сдержанно: – Извините меня, милая девушка, просто это слово вызывает во мне откровенные приступы агрессии; постарайтесь его больше не использовать, и давайте отвечать ближе к названой теме.
– Вы знаете… я, наверное, пойду, я, наверное, вас задерживаю, – она сделала шаг назад.
– Ну что вы, как можно, – расплылся Сингапур, – ну как вы могли подумать, – с необыкновенной задушевностью продолжал он. – Ну разве такое возможно, как вы только могли…
– Вы, пожалуйста, больше не ругайтесь.
– Ни-ни-ни, – замахал он руками, – ни в коем случае, вот те крест, – он яростно перекрестился.
– Вот видите – вот и вся ваша вера – лишь внешне, а это ведь… – она запнулась.
– Безнравственно, согласен, я искренне поддерживаю вас; так давайте вернемся к теме – к вашей секте.
– Мы… я не отношусь к секте…
– Не важно. Кто мессия-то?
– Это важно, мы не сектанты.
– Хорошо, согласен, – в нетерпении торопил он. – Мессия кто – кто спаситель?
Она вздохнула и, с расстановкой, даже величественно произнесла:
– Имя ему – преподобный Мун.
– Еврей? – недоверчиво спросил Сингапур.
– Он кореец, – ответила она значительно.
– Ух ты! – выдал он восхищенно. – Данил, нас спасут корейцы! С востока сия звезда засияет. А всё прикидывались – самсунг, Ким ир Сен, Хуль вим бины. Ваш, кстати, за белых или за красных? – игриво подмигнул он. – Впрочем, не важно. – И вдруг запел ни к селу, ни к городу: – Данет от дано-он, очень вкусный он. Ах нет, не то, – поправил он сам себя: – Я узбеков люблю, они зимой лучше заводятся.
– Это ближе, – согласился Данил. Снисходительно, иронично наблюдал он всю эту сцену; пока терпения у него хватало.
– Вот видите – телевизор, – с сожалением и даже с упреком произнесла девушка.
– Телевизер – какая фигня, – придурковато подражая Масяне, подразнил Сингапур и хихикнул.
– Он зомбирует вас, вы уже и говорите не иначе, как фразами из рекламных роликов, – говорила она нравоучительно, – а что будет дальше…
– Дальше предлагаю подняться к Даниле и, по-семейному, за знакомство, во славу Божию, почитать журнальчик – «по пять капель».
– Я не пью, – даже отшатнулась она. – Это плохо, это…
– Понятно, что безнравственно. Но что поделать, мир катится в пропасть и увлекает за собой всех нас… И, кстати, а с чего это я должен, вместо того, что бы, вместе со всем миром, дружненько попивая водочку, катиться в пропасть, идти на какую-то меганравственную, даже не проповедь, а всего лишь лекцию, ее, кстати, сам мессия читать будет?
– Ну что вы, преподобный Мун живет в Америке.
– Тем более. Так с чего я должен слушать вас, может вы какие-нибудь сектанты-педофилы, завлекаете к себе в секту маленьких детишек и всяких там Сингапурчиков – и в Америку на органы, по телевизору такого насмотришься, что и… Вы надеюсь не такие? – строго конфиденциально спросил он.
– Вы говорите такие вещи, что…
– Да вы не бойтесь меня, я никому об этом не скажу, можете мне доверять, я умею хранить такие тайны. Наверняка ваша секта гонима со стороны ортодоксальной церкви…
– Сингапур, – не выдержал Данил, – хорош ее парить, смотри, она аж позеленела (девушка и правда изменилась в лице). Пошли, мне всё это уже осточертело. – Он взял Сингапура под локоть.
– Погоди, – убрал его руку Сингапур. – Последний вопрос. Так, девушка, как вас там, Лиза? Так, Лиза, вопрос архимегасерьезный, и прошу отвечать на него четко, грамотно и без всяких этих ваших нравственных штучек. Готовы? – Лиза ошалело смотрела на него, – Чем ваша религия лучше остальных? Вопрос понятен? Называем основные отличия: от православия, от католицизма и… пусть будет протестантство – все равно я в нем ни черта не смыслю. Слушаю вас. – Неумолимо смотрел он ей в глаза. – Все, Данил, она отвечает, и мы идем, – сказал он, не отводя взгляда от ее нервно перекошенного лица. – Я жду, – на полтона ниже, во внимании склонив голову, заключил он.
– Наша вера, – запинаясь, чуть слышно бормотала Лиза, – наша вера истинная, она… радеет за нравственность… за… целостность семьи.
– Ну я же вас просил, – сморщился Сингапур.
– Если вы так… настаиваете… Вы очень тяжелый человек, с вами очень трудно говорить, вы пугаете меня. Мне… если вы очень этого хотите, я приглашаю вас на лекцию.
– Далеко это?
– Они подо мной живут, – смирившись, сказал Данил.
– Вы можете пройти к нам… в офис, – совсем подавленно сказала она. – Вы можете послушать лекцию и получить ответы на все интересующие вас вопросы. Вам всё объяснят.
– Черт с вами, пошли, – бесцеремонно подхватив Лизу за локоть, Сингапур ввел ее в подъезд. Данил, плюнув, решил больше не противиться, Сингапуру требовался гештальт… в конце концов, не бросать же его одного, Данил направился следом, готовясь к самому худшему. Какой-то меломан, резко, на всю громкость, на полпесни, врубил «Уматурман».
– Понял Антоха, что поступил плохо и то, что развела его колдунья как лоха, – на весь двор реперским речитативом читал «Уматурман». – Но сила иного в антоновском взоре и значит он будет работать в дозоре… И треснул мир напополам… – Данил захлопнул дверь подъезда; музыка оборвалась.
– По темным улицам идет ночной дозор, – уже сам, тихо напевал Данил, поднимаясь вслед за Лизой и Сингапуром по лестнице на второй этаж, где находилась квартира, названная Лизой офисом.
Дверь открыл молодой человек, довольно крепкого сложения, одетый не по-домашнему – в костюме и при галстуке; так же стараясь быть улыбчивым, он поздоровался с Данилой, как со знакомым, протянул руку Сингапуру, представился Валерой.
– Сингапур, – отвечал Сингапур, собираясь уже проследовать в офис.
– Пожалуйста, разуйтесь, – попросил его Валера. Лиза, скинув туфельки, уже зашла в большую комнату. Данил и Сингапур, разувшись, следом.
– Здесь живут люди? – осматривая большую комнату, произнес Сингапур, всё таки (тем более его попросили разуться) он ожидал увидеть обычную квартиру, а здесь… Стены были оклеены какими-то невыносимо-веселенькими голубенькими обоями, по цвету годящиеся, если только для ванной. Возле стен, напротив друг друга два офисных стола, на одном компьютер, на другом стопка брошюр и постеров. За компьютерным столом сидел паренек в очках; увидев гостей, он заулыбался, поднялся, представился Ильей. Квартира была трехкомнатная, из двух других комнат, с любопытством, выглянули еще какие-то молодые юноши и девушки, все, как заученно, улыбались, и каждый подошел поздороваться. Гостям предложили сесть за стол, где лежали стопки брошюр. Сев, Сингапур с любопытством осматривал стены комнаты, где, буквально, везде был портрет какого-то добродушного старика корейца. Он был на больших круглых настенных часах, он был выткан на декоративном коврике, висевшем над дверью, он был написан маслом на холсте, обрамленном в дорогой золотистый багет. Не было свободного места, с которого не наблюдал бы за тобой этот милый улыбчивый старичок в строгом синем костюме и при галстуке. На некоторых фотографиях он был под ручку с не менее милой старушкой-кореянкой. Были плакаты, где старичка окружали счастливые дети; были – где счастливые зверушки: оленята, кролики, котята, были, где и счастливые детишки, и счастливые оленята с кроликами.
– Предвыборный штаб какой-то, – чуть слышно, невольно произнес Сингапур.
– Что? – переспросил улыбчивый Валера.
– Да так… не создай себе кумира. Впрочем, – Сингапур возвысил голос, – это не существенно. Давайте сразу к делу.
– А что вас интересует, что привело вас к нам? – спросил Валера, поправляя, и так хорошо сидевший на нем, костюм.
– Желание знать истину, – ответил ему Сингапур, невольно глянув на старичка. – Впрочем, Лиза сказала, что здесь мне расскажут, что ваша вера истинная и объяснят, чем она истиннее остальных вероисповеданий.
– Ну да, – оживилась Лиза, – вы хотели послушать лекцию, – она уселась напротив Сингапура, положила возле него огромный цветной альбом, оглянулась.
– Ну давайте вашу лекцию, – смиренно вздохнул Сингапур.
– Ну вот, – с облегчением человека, оказавшегося, наконец, под защитой родных стен, заметно осмелев, произнесла Лиза и величественно открыла перед ним первую страницу, с которой улыбался все тот же благонравный старичок в синем костюме и под ручку всё с той же благообразной старушкой. – Это преподобный Мун и его супруга, – представила Лиза старичков.
– У него четырнадцать детей и шестьдесят два внука, – умиленно вставила какая-то девушка в сарафане, стоявшая в дверях одной из комнат.
– Вы наверняка знаете журнал «Нью-Йорк таймс», – продолжала Лиза. – Так вот, этот журнал издается при содействии церкви «Объединения» и преподобного Муна, и…
– Так, стоп, – прервал ее Сингапур. Данил напрягся. – Мы, по-моему, не за этим сюда пришли. Вы мне собирались объяснить преимущества вашей религии перед остальными, а слушать житие преподобного… Давайте сразу к главному, – он загнул мизинец, – Во-первых: по вашему, ваша вера лучше – что вы отрицаете, как сказала Лиза, общепринятые символы – как крест, иконы, свечи и прочее, и радеете за нравственность и целостность семьи – это второе. Всё это замечательно – с нравственностью не поспоришь. Но, надеюсь, это не предел?
– Если вам действительно это интересно, – недоверчиво, но, всё еще улыбаясь, произнес Валера. – Если вы находитесь в поиске истины, то я могу вам помочь.
– Конечно, – серьезно кивнул Сингапур, добавив, – мне крайне интересно понять вашу веру.
Все еще настороженно, то и дело оправляя свой с иголочки костюм, Валера спросил:
– Вы верующий человек?
– Вера слепа, – отвечал Сингапур сдержанно. – Как я могу довериться какому-то Богу, когда даже не уверен, есть ли он вообще, – нетрудно было заметить по тону, что Сингапур провокатор: уж очень хорошо Данил знал его манеру вести дискуссию; и теперь, незаметно трогая, примеряя в ладони, горлышки бутылок, стоявших на полу в пакете (готовый использовать их как оружие), он был готов ко всему.
– Наша вера не слепа, – значительно улыбнувшись, произнес Валера.
– О как. И? – Сингапур скрестил на груди руки и со вниманием откинулся на спинку стула.
– Православие и прочие религии, – всё свободнее продолжал Валера, – призывают слепо верить в Бога, делая из человека покорного безответного недочеловека.
– Так, так, – нетерпеливо закивал Сингапур.
– Мы же учим человека быть свободным, и в первую очередь – от предрассудков. Православие пугает всех, изображая Христа мучеником – оно пугает человека крестом, крест есть символ страдания. Но человек рожден для радости. Рожден быть свободным. Он вправе выбирать свой путь. Православие же призывает человека поститься – морить себя голодом; во всем оно подчиняет человека себе. Но человек вправе выбирать свой путь и свою веру. Православие лишает его этой свободы – еще в младенчестве, совершив над ним обряд крещения, уже в детстве надевая на него крест, что бы он знал, что рожден для страдания – нести свой крест. Оно лишает человека радости и свободы. Мы освобождаем человека от этой кабалы – от чувства вины. Мы объясняем ему, что он рожден для счастья. Мы рассказываем ему о нашей вере, и он понимает, не слепо верит на слово, а понимает разумом, что наша вера – истинная.
– Вы что, можете мне разумно (может – даже логически?) доказать вашу веру? – Валера кивнул. – Вы можете логически объяснить мне, почему я должен верить? – Валера кивнул. Странно посмотрев на него, Сингапур еще раз оглядел стены с портретами, обернулся к Лизе, уверенно смотревшей на него, даже на Данилу глянул, так, точно у всех хотел убедиться, не послышалось ли ему. – Вера может быть логической? Наличие Бога можно доказать как теорему? – спросил он так тихо, точно боясь, что не дай Бог кто услышит и праведным громом, по башке ему. Он, даже весь как-то сжался, задавая этот вопрос.
– Совершенно верно, – не моргнув ответил Валера, – я могу логически доказать вам наличие Бога.
– Вы и истину знаете?
– Знаем.
– И любовь можете объяснить – логически?
– Можем.
– Вот это полный… перфект, – еле сдержавшись, что б не выругаться, восхищенно прошептал Сингапур Данилу, напряженно наблюдавшего за всем этим диалогом. – Даня, расслабься, счас истину узнаем! – хлопнул он его по колену.
– Я согласен, – заявил Сингапур Валере. – Только с одним условием: раз логически, то исключительно факты. А факты, как говорил старина Воланд, самая упрямая в мире вещь. Приступим?
– Да, – кивнул Валера. – Предлагаю пройти в нашу комнату для лекций, там есть доска и там мне удобнее будет вам приводить доказательства.
– Ты сам прочитаешь им лекцию? – уже даже ревниво напомнила о себе Лиза.
– Можешь и сама…
– Нет, у тебя это лучше получится, а я просто поприсутствую и сама послушаю, – довольная, с видным уважением, как к старшему, позволила ему Лиза, невольно бросив победоносный взгляд на Сингапура.
– А так, как говориться, по-домашнему, тем более мы и обувь сняли… А то, знаете, от одного слова «лекция» меня, как-то воротит. Сразу на ум приходит сессия, экзамены, зачеты. Нельзя ли попроще?
– Попроще нельзя. Вы же сами сказали – «как теорема». На доске мне доступнее будет приводить вам доказательства.
– Ну ладно, – пожал плечами Сингапур.
И они прошли в комнату, оклеенную такими же приторно-голубенькими обоями. Кроме четырех стульев, телевизора и доски на стене, больше в комнате не было ничего, даже портретов благонравного старичка-корейца. Валера остановился у доски, все сели на стулья, всё, как и должно быть на лекции.
Держа в руках три фломастера красного, синего и черного цвета, Валера уже открыл рот, как Сингапур со знанием подсказал:
– Сначала было слово.
Валера терпеливо пропустил это.
– Бог создал человека по образу и подобию своему, – как на экзамене, с расстановкой и, даже с выражением, начал он, записывая красным фломастером на доске слово «Бог» и обводя его в овал; далее он написал «М» и «Ж». Сингапур хихикнул. Валера торопливо подписал «ужчина» и «енщина» и тоже обвел их в овал. Ниже он записал «душа» и «тело», и их в овал заключил. – У человека есть душа и тело, – комментировал он.
– А разум? – влез Сингапур.
– И разум тоже.
– А его, почему тогда в кружок не записали? – поинтересовался Сингапур. Валера растерялся, слово «разум», вероятно, не вписывалось в схему его доказательства.
– Разум… он вообще, – быстро соображал он, – разум, он… неотъемлемая часть, он подразумевает собой… Вы дальше всё поймете, – наконец, нашелся он, быстро записывая на доске слова «красота», «совершенство», «доброта», и проводя от них черточки к слову «душа»; к «телу» же он подсоединил «секс», «сон» и «еда», комментируя уже ни так вкрадчиво и размеренно: – Душа человека постоянно стремиться к красоте, доброте и совершенству, – фломастером он указывал на записанные слова, – а тело – к сексу, сну и пище. Мы не можем хотеть есть и спать постоянно. Насытившись и отдохнув, наше тело уже не требует пищи. Душа же постоянно стремится к совершенству: мы всегда хотим быть чище, добрее, наша душа стремиться к красоте, так как красота спасет мир. И преподобный Мун создал учение «Объединения», в этом учении он рассказывает людям, что нужно быть добрее и стремиться к красоте и совершенству, ибо такие люди – стремящиеся к совершенству угодны Богу и найдут спасение. Мужчины, стремящиеся к совершенству, встречают женщин, стремящихся к совершенству, и создают совершенные семьи, где рождаются дети, которые, по примеру своих родителей, также стремятся к совершенству, становясь, таким образом, угодными Богу. Когда дети, выросшие в любви и стремлении к совершенству, доходят до возраста мужчин и женщин, они так же вступают в брак с такими же, выросшими в любви и стремлении к совершенству, мужчинами и женщинами и, в свою очередь, создают совершенные угодные Богу семьи и…
– И так далее, – прервал его Сингапур. – Здесь всё понятно: в своем роде мичуринцы, этакие селекционеры. Голубая кровь, – Сингапур, и все, невольно следуя его взгляду, глянули на обои. – Истинные арийцы. Что ж, здесь все логично. Согласен. Ну что ж, давайте дальше, – подбодрил он, уже с трудом заставлявшего себя улыбаться Валеру. И Лиза, до этого с благоговением слушавшая лекцию, теперь настороженно заглядывала на Сингапура, вальяжно рассевшегося на стуле.
– Мне трудно будет вам объяснить, если вы и дальше будете себя так вести – так… – он не договорил, вздохнул, сосредоточенно посмотрел на Сингапура и, видно, крепко взяв себя в руки, произнес: – Если вы хотите узнать истину, – он сделал значительную паузу, – то должны дослушать меня до конца и не прерывать подобными возмутительными, (наконец нашел он слово), репликами.
– А вы знаете истину? – в который раз, и уже совсем придурковато посмотрел на «лектора» Сингапур, даже прищурился и подался вперед, что бы поближе рассмотреть такого человека.
– Да, знаю, – последовал ответ.
– Это, замечу вам, любопытно, даже я бы сказал архилюбопытно. И в чем же она? Даня, глянь, если я не ошибаюсь, она в нашем пакете.
Данил демонстративно заглянул в пакет, где наготове стояли две бутылки красного крепленого вина, и утвердительно кивнул.
– По-моему вам все это не интересно, – опустил руку Валера. Он устал и видимо хотел уже распрощаться.
– Отнюдь, – возвысил голос Сингапур, – только вы забываете, что перед вами не обиженные жизнью, уволенные с работы работяги, перед которыми вполне достаточно вырядиться в костюм, улыбаться, и, с умным видом, нести им ересь о душе и теле напрочь лишенных разума, думающих, где бы чего пожрать, а удовлетворившись, стремящихся к красоте и совершенству под бубны и песнопения типа: Хари рама, Харя в раме. А потом, как псы, рыскать по городу в поискать совершенной суки, оттрахать ее в угоду Господу и наплодить таких же угодоподобных. И всё в шоколаде. Главное, что он свободен, и вправе выбирать – креститься ему до или кастрироваться после. Главное он сам, свободный, всё понявший и осознавший, что во всем виноваты попы – к смирению его призывающие. А нате вам, выкусите, а не смирение! Теперь у него новая вера, понятая и принятая, теперь он бетмен, даже круче – альтист Данилов. Нет – дантист Корнилов. Нет – еще круче – бабтист Вавилов. Потому что в себя главное поверить, и первое – костюм! и галстук! и улыбаться! – главное улыбаться. И прямиком в бизнес-класс, где научат, как правильно гербалайф всяким, таким же, впаривать. И вот он уже с новой верой, в новом синем костюме, белой рубахе и при зеленом галстуке в горошек, ходит по городу, лыбиться, как гуимплен, и втюхивает всем и каждому коробки с утюгами и фенами или открытки с мессией с кроликами и оленятами, или фломастера в помощь детям Германии. Я к чему всё это. Вы хоть когда с людьми общаетесь, различайте – ху из ху. Перед вами сидят два раздолбая студента, вовсе не обиженные жизнью и знающие, что голубую рубашку, желтый галстук и костюм жуткого мышиного цвета, с белыми носками к черным мокасинам с Черкизовского рынка, может напялить или колхозник на свадьбу племянника, или менеджер низшего звена, который уверен, что в таком клоунском наряде, он будет выглядеть если не солиднее, то умнее. Вы обмолвились, что логически можете мне объяснить веру и даже любовь, что само по себе полная бредятина. Но раз так, то валяйте. Но знайте главное, – Сингапур сбавил обороты. Валера, ошалевший, остолбенело замер, не известно к чему готовый. – Я ни сколько не желаю оскорбить вас в вашей, уверен искренней, вере, но и вы постарайтесь понять меня. Я искренне хочу разобраться, чем ваша вера истеннее, и главное, меня сразило слово логика. Так давайте ее и придерживаться, а не окучивать нас тут общими словами, как нравственность и совершенство. Вы не депутат, а мы не электорат. Согласны? – он с неподдельным вниманием и, даже какой-то внезапной, покорностью уставился на лектора. Неизвестно каких сил потребовалось Валере, что бы он сдержался. Бледный стоял он у доски во все время этого… монолога, до красноты сжимая в кистях фломастеры. Данил, крепко расставив ноги, запустив обе руки в пакет, железно обхватил горлышки обеих бутылок, готовый вскочить и выхватить их. Лиза, та просто обмякла на стуле, лишь нервно сглатывала и мертво уставилась взглядом в доску, где были аккуратно записаны и обведены в овал, слова «Бог», «душа», «совершенство»…
Валера улыбнулся… вернее, заставил себя улыбнуться, оправил серого цвета костюм, из-под которого предательски выглядывала ярко-голубая рубашка, и зеленый галстук в белый горошек, поправил галстук. Вздохнув, он осторожно смерил взглядом Сингапура, покорно сидевшего на стуле, и сказал:
– Вы очень сложный человек. Бог вам судья. Я продолжу свою лекцию, с одним условием – вы будете слушать, и, пожалуйста, держите свои эмоции в руках.
Сингапур покорно кивнул.
Сняв крышку с красного фломастера, Валера закрыл его, снял крышку с синего фломастера, поднес фломастер к доске, опустил руку.
– Что вы хотите услышать? – наконец спросил он.
– Ваш преподобный Мун – мессия, так?
– Да.
– Вот и объясните мне логически, почему именно он мессия.
Лицо Валеры преобразилось. Уверенно поднес он красный фломастер к доске и написал слово «Бог», заключив его в овал, заговорил всё увлеченнее и увереннее, и тем увлеченнее и увереннее, что теперь Сингапур сидел смирно и смиренно слушал, лишь изредка воротя скучающее лицо к окну, за которым тихо, в тревожном вечернем свете затаились березы.
– После того, как Бог создал землю и эдемский сад, он создал человека – Адама и Еву, – рассказывая, Валера аккуратно рисовал человечков символизирующих Адама и Еву, деревья, символизирующие райские кущи, на одном дереве нарисовал кружочек, символизирующий яблоко, нарисовал змея. Подробно рассказывая историю грехопадения, он проводил стрелки от змея к Еве, от Евы к Адаму. – …Ведь съев это яблоко, они прикрыли свои срамные места, как ребенок, без спросу съев варенье, прикрывает то место, которым он согрешил, а именно свой рот. И Бог изгнал их из рая, изгнал потому что любил их, – как мать наказывает своего ребенка – наказывает любя…
Сингапур все чаще заглядывал за окно, уже ерзая на стуле, все еще, терпеливо слушал. Рассказывая, Валера изображал зло черным фломастером, добро – красным, все остальное, вроде Адама, Евы и прочих их отпрысков – синим. Валера рассказывал об убийстве Каином Авеля, объясняя, что все зло сконцентрировалось в Каине и в его потомках. Сингапур слушал. Слушал он и как Исаак родил Иакова, как Иаков родил Исаака. Валера аккуратно записывал имена всех потомков Адама и Евы, деля их на добрых и злых, записывая первых красным, вторых – черным. Наконец он дошел до пришествия Христа… Вот уже подобрался к нашему времени, как красный фломастер вдруг кончился. Невозмутимо, Валера стал изображать добро синим; рассказывая, как много зла скопилось за это время и как все стали ждать второго пришествия мессии, которое, по всем признакам, уже состоялось, просто люди, по своей привычке, не признают пророка в своем отечестве и…
– И главное! – не выдержал Сингапур. – Главное – причем здесь ваш Мун? Он что и есть этот самый мессия?
– Да.
– Да с чего вы это взяли?! Вы грозились логически это доказать. Факты. Пошли по пунктам, а то мне все это, кто там кого родил, осточертело. Во-первых, – Сингапур поднял руку и загнул мизинец.
– Первое доказательство, – внушительно произнес Валера. Выдержал паузу. – Преподобный Мун непорочен.
– В смысле? А как же… – Сингапур сделал движение рукой в ту, большую комнату, где висели портреты старичка.
– Нет, вы не правильно поняли, – снисходительно заулыбался Валера, Лиза, к слову, тоже. – Непорочен – значит, у него до брака не было женщин, а в браке есть лишь одна – его супруга.
– Что, и всё??
– Нет, он создал свое учение «Объединения».
– Это про мичуринцев? – ляпнул Сингапур.
Валера побагровел.
– Ладно, оставим ученье в покое, вернемся к первому, – успокаивающе Сингапур выставил ладони, – С чего вы взяли, что он непорочен?
– Я знаю это, – твердо произнес Валера.
– Да с чего вы это знаете, вы, что со свечкой у его кровати стояли, тенью за ним ходили, с чего вы это взяли??!!
Валера сосредоточился, и привел просто убийственный аргумент:
– Если за стенкой, в той комнате, стоит стул, а вы его не видите, то это же не значит, что его нет?
– Вот и приехали, – усмехнулся Сингапур. – Вы мне что, предлагаете слепо поверить в непорочность вашего многодетного старичка?
– Никакой слепой веры, – нервически воскликнул Валера, – это истина, преподобный непорочен.
– Да с чего?
– Я знаю!
– А я знаю, – яростно парировал Сингапур, – что этот ваш Мун – гомосексуалист со стажем педофила – я это знаю, как и то, что за стенкой не стул, а тумбочка, и что вы здесь все кретины в голубых рубашках!
И вновь какой-то меломан, живущий как раз, за этой самой стенкой, за которой должен быть или стул или тумбочка, на всю, на весь двор врубил «Уматурман».
– Девушка Прасковья из Подмосковья за-за-занавескою плачет у окна. На-на-на-на-на-на-на. На-на-на-на-на…
– Убью! – прорвалось сквозь это нескончаемое «на-на-на». Схватив стул, Валера занес его над Сингапуром, как Лиза, заглушая «Прасковью», дико завизжала. Валера замер. Сингапур нырнул в сторону. Стул рухнул где, только что был Сингапур, и Сингапур слева, с разворота всадил Валере в печень.
– Стоять на месте, на месте стоять, иначе рискуешь ничё не понять, – по-реперски сурово доносилось из-за стены – «Уматурман» читал о «Ночном дозоре». Лиза визжала, вцепившись руками в свои волосы. Сингапур молотил кулаками Валеру куда попало. Данил оттаскивал его. – Но тут налетели на ведьму тени и говорят: не бывать преступленью, – с подлецой читал «Уматурман». – Ну что же ты, что же потупила взор? Сдавайся ведьма – Ночной дозор…
В комнату ввалились муновцы.
– И треснул мир напополам, – уже запел «Уматурман».
– Парни, всё нормально! – выставив руки с бутылками вина, кричал Данил. – Всё нормально! Мы уходим!!
– И льется кровь, идет война добра со злом, – на распев комментировал «Уматурман».
– Пацаны, всё отлично, Муну привет! – сквозь музыку кричал Сингапур, бочком, вслед за Данилой, быстро проскочив мимо ошалевших муновцев. И в носках, туфли в руках, они выскочили из квартиры, уже на площадке наскоро обувшись и не медля, к квартире Данила.
– Их там человек десять – ты видел?! – открывая дверь, говорил Данил.
– Откуда они? – уже в квартире спрашивал Сингапур.
– Затоптали бы! – отдышливо продолжал Данил, – Там у них же проходной двор. Там народу бывает разного, и все такие, – он крутнул пальцем у виска. На кухне он нервно вскрыл бутылку вина, и из горла выглотал больше половины; отдал бутылку Сингапуру. Сингапур так же, не отрываясь, допил, что осталось. Немедленно вскрыли вторую бутылку. Сингапур наполнил стаканы вином.
– Предлагаю тост – за чудо, сказал он торжественно.
– Поддерживаю, – поднялся со своим стаканом Данил. От вина мгновенно полегчало.
– Я сразу не хотел туда идти, – успокоившись, закурив, говорил Данил. – Они же там все повернутые. Так вроде тихие-тихие, а весь двор задолбали своим Муном. Так ненавязчиво, незатейливо, подходят, разговаривают… короче разводят, как те цыгане. В принципе, то, что они не в себе, это не вопрос. Но меня удивило их терпение. Скажу тебе – твое хамство, конечно… я ждал развязки гораздо раньше; терпение у них, конечно…
В дверь позвонили.
– Ну вот, – поднявшись, Данил подошел к двери, открыл дверь. На пороге стояло человек пять парней-муновцев.
– Данила, разговор есть, – сказал один из них, высокого роста, толстый, широкоплечий, резко отличающийся от остальных своим совсем не смиренным видом, одет был в джинсы и футболку с надписью во всю грудь «ЛДПР». – К тебе, Данила, мы претензий не имеем, пусть твой гость к нам выйдет, у нас к нему несколько вопросов.
– Парни, случилось и случилось, – как можно дружелюбнее начал Данил, – я думаю, тему эту стоит закрыть, тем более Валера первый кинулся.
– Он Муна пидором назвал! – выкрикнул стоявший здесь же Валера.
– Я у вас прошу прощения, – оглядывая суровые в сумеречном свете подъезда лица муновцев, произнес Данил. – Мы разошлись миром… Простите нас и… всё парни, счастливо.
– Данил, ты не понял, – угрожающе продолжал широкоплечий муновец в футболке «ЛДПР».
– Это ты не понял! – неожиданно зло рявкнул Данил. – Живете здесь и живите. Ваша Лиза сама к нам подошла. Что хотели, то и получили. Всё, – он захлопну дверь. Вернулся на кухню.
В дверь позвонили.
– Вот настырные, – процедил Данил, крепко сжимая кулаки. Все это время звонок не умолкал.
– Ну чего? – спросил Сингапур.
– Ничего, – сказав, Данил осмотрелся, взял со стола скалку, протянул Сингапуру, сам вышел в кладовку, затем в свою комнату, включил магнитофон, для куража поставив кассету группы «Ленинград», вернулся он, заправляя что-то за пояс джинсов. – Пошли, – кивнул Сингапуру.
– Мы рады представить вам наше шоу, – с благодушной хрипотцой под музыку самого классического джаза, запел Шнур. – Это наше шоу, – бодро раздавалось на всю квартиру. – Это наше шоу, всем сидеть. Это наше, наше, наше ш-шоу-у.
Данил распахнул дверь.
– Всем, блядь, выйти из сумрака, – заявил вызывающе. – Чё, бляди, такие неугомонные? Кто здесь самый обиженный, пошли на улицу!
– И хуёво мы танцуем – не умеем танцевать, главное, когда танцуем, первый ряд не заблевать, – предупредительно-ласково пел Шнур, ему согласно вторили труба и контрабас. Не оглядываясь на расступившихся муновцев, засунув руки в карманы джинс, под легкомысленную мелодию джаза и хриплоамстронговское «Это наше шоу». Данил вышел на улицу. За ним здоровяк элдепеэровец и Валера, остальные остались в подъезде. В дверях квартиры показался Сингапур. Поигрывая в джазовом такте скалкой и подпевая Шнуру: Это наше шоу, – он неторопливо стал спускаться к стоявшим возле окна трем муновцам, совсем не боевого вида, в костюмах и при галстуках, один даже был в очочках. Муновцы отступили к своей квартире. Сингапур занял их место у окна, внимательно наблюдая за показавшимися из подъезда Данилом и двумя муновцами.
– Ну чё? – только выйдя во двор, резко обернувшись, шикнул Данил, парни даже отшагнули, уверенные, что будет атака, и встали в боевые стойки.
– Не понял? – заявил муновец-элдепеэровец.
– Чё ты не понял?!
– А вот чего! – здоровяк замахнулся внушительным кулачищем. Отпрыгнув, Данил выхватил из-за пояса молоток и – крюком – шибанул в толстое мягкое плечо…
– Бля сука-а… – заныл здоровяк, ладонью схватившись за ушибленное плечо. Второй удар врезался в лопатку, третий свистнул, не достав – муновец дал дёру.
– Мочи козлов!!! – из подъезда, со скалкой, выскочил Сингапур, вслед ему одобряюще, хором: «Мейджик пипл! Вуду пипл!! – выкрикнула разом вся группа «Ленинград». И с кличем: «Мочи пиплов!» – Сингапур погнался за Валерой. Данил – за элдепеэровцем.
Валера оказался прытким. Уже за сто шагов, Сингапур потерял его. В горячке облазив весь двор, Сингапур вернулся к подъезду и сел на лавочку, скрытый во все сгущающемся вечернем сумраке и тени старого куста сирени росшего у самого подъезда. Через некоторое время, к подъезду, оглядываясь, сжимая в руках широкую не удобную доску от контейнера, осторожно крался Валера. Сингапур затаился. Ни кого не заметив, муновец быстро проскочил в подъезд. Немедля, следом, Сингапур.
– Ну что, мичуринец, – угрожающе поигрывая скалкой, в глухой тишине подъезда, произнес Сингапур. Музыка кончилась, и в этой тяжелой подъездной тишине, голос Сингапура зазвучал особенно сурово. – Теперь бежать некуда. Сейчас я тебе, блядь, устрою Варфоломеевскую ночку.
Доска была слишком длинной и неудобной, замахнуться не получилось, муновец лишь выставил ее вперед, как пику.
– Ты, придурок, – вкрадчиво стал объяснять Сингапур, – я сейчас стукну по этой доске и ты себе руки осушишь. Кто ж для драки такую широкую доску выбирает, а? – Он тут же, с размаху, скалкой, саданул, как и грозился, по доске.
– О-ой, – выронив доску, муновец отступил к своей двери.
– Ну что, мунен югент, окрестить тебя вот этим вот, а? – взяв скалку в обе руки, Сингапур вжал ее в шею муновца, тот, схватившись за скалку, тихо захрипел:
– Помо… ги-ите.
Дверь резко распахнулась, Валера ввалился в коридор. Скалка вырвалась из рук Сингапура. Дверь захлопнулась.
– Скалку верните сволочи! Скалка не моя! – заторабанил в дверь Сингапур. – Вот сволочи, – сухо плюнув, он вышел на улицу и сел на лавочку. Скоро вернулся Данил.
– Нет больше твоей скалки, – сказал ему серьезно Сингапур. – Тот лектор, когда я его в подъезде прищучил, вцепился в нее, и, ты знаешь, прямо возле своей двери. Застонал, те ему дверь открыли, он вместе с твоей скалкой и того – в дверь ввалился… и захлопнулась за ним дверь. Так что скалка твоя, теперь у них, – заключил Сингапур.
– Вот уроды блаженные, это же любимая мамина скалка, она же мне все мозги проест, – Данил в досаде выругался. – И я своего не догнал. Удрал боров, – в еще большей досаде произнес он. – Ладно, скалку надо вернуть, – он вошел в подъезд. Постучав в дверь и услышав «кто?» сказал коротко: – Скалку верните.
– Вы за всё ответите! – взвизгнул девичий голосок, и мужской: – Мы вас сейчас всех завалим гады!! – но дверь не открыли.
– По ходу они там вооружаются, – предположил Сингапур. – К тому же их там целая банда. Ладно, – подумав, сказал он, – план такой… В любом случае, скалку надо вернуть. Я еще раз постучу, если мои предположения верны, они на меня кинутся. Я, от них, на улицу. Ты, как раз, встанешь за дверь подъезда. Они – за мной; ты первого пропускаешь, и вали второго, а я, уже на улице, первого. Потом остальных. Как план?
– Нормально, – кивнул Данил. Обхватив молоток двумя руками, замахнувшись, он встал за дверь подъезда.
Поднявшись к квартире, Сингапур постучал.
– Всё, смерть вам! – прокричали из-за двери. Не медля, Сингапур отступил на пролет ниже. Дверь распахнулась, человек семь парней, кто с табуретом, кто со сковородкой, у одного был даже вантуз – бросились на Сингапура. Тот – резво на улицу. Он только выскочил из подъезда, как…
Данил не пропустил первого. С криком: «Это я!» – Сингапур выскочил и, следом, не целясь, Данил махнул на уровне чьей-то головы.
– Убил! Бля, убил!! – ухнуло разом. Первый рухнул на ступени, тут же, в горячке, Сингапур добавил ему кулаком в голову. Муновцы – как один, давя друг друга, ринулись назад, в квартиру.
– Суки! – прокричал им вслед Сингапур и резко обернулся к обмякшему на ступенях парню. Им, как специально, оказался, щупленький Илья, тот самый паренек, который сидел за компьютерным столом. Ступени быстро окрашивались кровью выходившей из разбитой головы.
– Слушай… по ходу… замочили, – дрогнув, чуть слышно выговорил Сингапур. Данил, склонившись, приложил два пальца к шее паренька.
– Пульс прощупывается, – заключил он.
Сингапур взял парня за голову, в глаза его одуревшие заглянул, череп осмотрел.
– Фу-у, – выдохнул он. – Череп цел. Везде, – прибавил он утвердительно. – Ты ему лишь кожу стесал – вот здесь, – он тронул волосы выше лба. – Промахнулся, – наконец улыбнулся он.
– Промахнулся? – не веря в свое счастье, переспросил Данил.
– Промахнулся, – кивнул Сингапур.
– Блядь, твою мать! Промахнулся!! – задыхаясь от нахлынувшей радости, вскричал Данил. Вздрагивая от смеха, он рухнул рядом с Ильей на ступени. – Промахнулся, прикинь, – крепко обнял он Илью, даже в щеку поцеловал.
– Тише, тише, – остановил его Сингапур, – ему теперь помощь нужна, а то черт его знает, вон сколько крови. Давай поднимайся, – осторожно подхватив Илью под мышку, ласково говорил Сингапур. – Щорс ты наш.
Илья, беспомощно шаря руками по воздуху, поднялся, подхваченный с другой стороны Данилом.
– Кровищи-то сколько, – даже восхищенно говорил Сингапур, его рубашка и джинсы были щедро выпачканы кровью. – Ну и кровищи, ну и натекло! – все повторял он, пока они вели ошалевшего Илью к дверям его квартиры.
– Открывайте, – сказал Сингапур, беспрекословно постучав в дверь.
– Не откроем, – отвечали за дверью. И следом девичий плач:
– Убийцы! Вы за все ответите!
– Вы чего, придурки. Живой он. Раненый только. Открывайте.
– Не откроем, – все то же испуганный голос.
– Раненого заберите, – зло ответил Данил.
– Убийцы! – визжали за дверью.
– Вы уроды! – кричал в ответ Данил.
– А вы убийцы! – немедленно отвечали.
– Да заберите вы его, в конце-то концов, ваш раненый! – раздраженно и даже с обидой, крикнул Сингапур.
Дверь осторожно приоткрыли. Увидев своего, распахнули. Раненый ввалился; дверь захлопнулась.
– Ну чего, пошли домой? – кивнул Сингапуру Данил.
– Пошли.
– Ты глянь, это что, моя дверь так и была открыта? – удивился Данил.
Умывшись, они сидели на кухне, допивали вино.
– Хочешь прикол? – спросил Сингапур.
– Ну.
– Знаешь, что имя твое значит?
– Нет.
– Суд Божий.
– Серьезно? – удивился Данил. – Ну что ж, – усмехнулся он, – вот и… – он не нашелся, что сказать, лишь произнес. – прикольно… А твое? – с интересом спросил он.
– Федор – значит Дар Божий, – не без гордости ответил Сингапур.
– Тоже – супер! – кивнул Данил даже одухотворенно и тоже с гордостью.
Прошло с четверть часа, как в дверь вновь позвонили.
– Слушай, может менты? – осторожно предположил Сингапур.
– Сейчас посмотрим, – подойдя к двери, Данил посмотрел в глазок, открыл дверь. – Ну? – спросил он строго. На пороге стоял тот самый здоровяк в майке «ЛДПР».
– Данил, – отступив, выставив ладони, произнес он, – Данил, там это… мы короче… там… помощь нужна.
– Ну пошли, – дрогнувшим голосом ответил Данил. С нехорошим предчувствием, Сингапур вышел следом.
– Вот, чего делать-то? – прошептал здоровяк, когда они, все втроем, вошли в ванную.
– Да вы опизденели что ли?!! – вскричал Данил. В ванной, двое муновцев, опустив голову раненого в ванну, обильно поливали его из душа. – Идиоты, – бормотал Данил, перекрыв воду и вытаскивая раненого из ванны.
– Кровь не останавливается, – объяснял здоровяк, – мы – рану промыть, а кровь не останавливается. И мы, короче, к тебе… мы же тут только тебя нормально знаем.
– Вода же теплая, – бормотал Данил, усаживая раненого на стул. – Идиоты, – повторял он. – Где… что-нибудь… Бинты там… Сингапур, дуй ко мне, там в зале, в серванте, аптечка, зеленка. Дай полотенце, – приказал он здоровяку.
Вернулся Сингапур.
– Вот, – протянул он аптечку.
Залив рану зеленкой, забинтовав голову, Данил уложил Илью на диван; муновцы, всей толпой, молча наблюдали.
– Придурки малохольные, – в сердцах сказал им Данил, – вы же чуть его не убили. Кретины. И вообще вызывайте «скорую».
– Правда… ведь «скорую» надо было. А мы чего-то не подумали, – растерянно огляделся здоровяк. И сразу, человек пять, кинулись к телефону, мешая друг другу, уронили телефон.
– Я сам! – крикнул здоровяк, бросившись к лежащему на полу телефону.
– Пошли быстрее, – подтолкнул Данила Сингапур. – Сейчас вместе со «скорой» менты приедут.
– Точно, – нервно согласился Данил, и парни быстро покинули квартиру.
– Слушай, а скалка? – вспомнил Сингапур.
– Да черт с ней, – ответил раздраженно Данил. – Пошли скорее. – На улице он попросил: – Я поживу у тебя пару дней?
– Без проблем, – кивнул Сингапур.
Все обошлось. Илья две недели пролежал в больнице с гематомой и легким сотрясением. Отец Данила подсуетился, так что и проблем с милицией не возникло. Тем более что и самим сторонникам «Объединения», такая реклама была не к лицу. Вскоре они и вовсе съехали с этой квартиры.
