Державный плотник

11

На Москве тем временем князь-кесарь продолжал свое застеночное дело.

Одним из наиболее крупных зверей, уловленных князь-кесарем, оказался упоминаемый в предыдущих главах друг Талицкого, тоже из ученых светил школы знаменитого протопопа Аввакума, иконник Ивашка Савин. У него при обыске найдены и подлинные сочинения Талицкого.

Привели Ивашку пред светлые очи князь-кесаря. Сухое лицо иконника, напоминавшее старинный закоптелый образ, и стоячие глаза выдавали упорство фанатика.

– С вором Гришкой Талицким в знаемости был ли? – спросил Ромодановский.

– Был, не отрекаюсь; вместе Богу работали, – отвечал иконник.

– И с оным Гришкою в единомыслии был же?

– Был и в единомыслии.

Ромодановский глянул на иконника такими глазами, которых в Преображенском приказе никто не выдерживал. Иконник Ивашка выдержал.

– И слышал от Гришки воровские его на великого государя с поношением хульные слова?

– Слышал, – не запирался допрашиваемый.

Ромодановского поразила смелость иконописного лица.

– И воровские его, Гришкины, тетрати чел?

– Чел.

– И усмотря в воровских его тетратех государю многие укорительные слова, государю и святейшему патриарху не известил?

– Точно, не известил.

Князь-кесарь начал терять терпение.

– И ты его, Гришку, поймав, ко мне не привел по «слову и делу».

– Не привел... И то я учинил для того, чтоб он, Григорий, от меня не заплакал, и в том я перед государем виноват.

Ромодановский порывисто встал:

– С ним, я вижу, всухомятку негоже разговаривать, – обратился он к сидевшему за одним с ним столом Никите Зотову.

– Что ж, можно и маслицем сухомятку сдобрить, – улыбнулся циник Зотов.

– Все записал? – спросил князь-кесарь приказного.

– Все до единой литеры, – отвечал приказный, кладя перо за ухо.

– В исповедальню! – кивнул Ромодановский приставам на свою жертву.

Иконника увели в застенок.

– Подвесить, – сказал князь-кесарь, входя в свой «рабочий кабинет».

Заплечные мастера тотчас подняли несчастного на дыбу. Тот молчал. Палачи подтянули еще свою жертву. Руки несчастного сразу были вывихнуты из суставов, и хилое тело его опустилось.

– Винишься в своих воровских помыслах? – спросил Ромодановский.

– Не винюсь. Оный Григорий дал мне те написанные столбцы о пришествии в мир антихриста и о летах от создания мира до скончания света для ведомства ради того, что «любы Божия всему веру емлет», и он, Григорий, в тех письмах писал все правду от книг Божественного писания и не своим вымыслом, а от которых книг, и то в тех письмах написано именно.

Ромодановский презрительно пожал плечами.

– Вишь, богослов какой выискался! И про великого государя в тех книгах Божественного писания сказано именно?

– Сказано, точно.

– Так и сказано, государь-де, царь Петр Алексеевич всея Русии?

– Нет, сказано не так, а сказано: восьмой царь и будет антихрист, а он и есть восьмой царь.

– Ну, придется, видно, «коптить» тебя.

– Ради мученического венца и «копчение» претерплю – Христос и не то терпел.

– Добро-ста, приравнивай себя ко Христу, – пробормотал князь-кесарь.

Далее в «розыскном деле» Преображенского приказа по делу Талицкого в «расспросных речах» записано:

– «Он же, Ивашка-иконник, в расспросе и с третьей пытки говорил: кроме-де Гришки Талицкого и пономаря Артемошки Иванова иных единомышленников никого нет, и тех писем, которые у него взяты, никому он не показывал и на список за деньги и без денег никому он не давал и у иных ни у кого в доме таких писем не видывал».

Привели в застенок пономаря Артемошку. Снова в ход пошли кнут и дыба...

И приказный строчит в «расспросных речах»:

«Артемошка в расспросе и с пыток говорил:

– Про письма, которые взяты у Ивашки Савина, я ведал и в совете с Гришкою и с Ивашкою Савиным был, и разговоры у нас об антихристе бывали.

После третьей пытки пономарь Артемошка молвил:

– Он, Гришка, со мною, Артемошкою, и с Ивашком-иконником бывал у тамбовского архиепискупа (иногда он записан «епископом»), и Гришка ему, архиепискупу, книги писал, и как он, Гришка, ту книгу об антихристе к нему, архиепискупу, принес, а архиепискуп, приняв ту книгу, говорил: «Бог-де весть, правда ль то письмо».

Мало трех пыток! Повели к четвертой...

Записано:

«Артемошка с четвертой пытки говорил:

– В тех воровских письмах советников нас было трое: Гришка Талицкой, я, Артемошка, и Ивашка-иконник, и те письма толковали мы вместе, а пуще у нас в том деле, в толковании, был Гришка Талицкой, и я, по тем его словам, в том ему верю...»

– Веришь! – даже вскрикнул Ромодановский. – Веришь, что великий государь, царь Петр Алексеевич всея Русии антихрист! Веришь!

– Верю: антихрист.

Ромодановский вышел из застенка в приказ, просмотрел допросы других привлеченных к делу и снова вернулся в застенок.

Пытаемый продолжал висеть на дыбе с вывихнутыми руками.

– Кто был твоим духовным отцом? – спросил князь-кесарь.

– Варламьевской церкви поп Лука, – был ответ.

– И он ведал про твое воровство?

– Ведал... на духу я ему про антихриста исповедовал.

– И что же он?

– Он сказал: времена-де и лета положил Бог своею властию и тебе-де и Гришке про те лета почему знать?

– А ты ему что ж на то?

– Времена и лета, говорю, исчислены в книгах.

– В каких?

– В «Апокалипсисе», у Ефрема Сирина, и Талицкий все сие на свет вывел.