Разрушитель небес

12. Овум

Ōvum ~ī, сущ.

1. яйцо

Большинство уроков Дравика я постигаю телом. Но есть две вещи, которые я постигаю разумом.

Одна: гравитация сильнее меня. С ней нельзя бороться, можно только двигаться вместе с ней.

Вторая: яйцо нельзя разбить. Яйцо нельзя разбить, или я провалюсь.

Опять.

А провалы мне осточертели.

– Держись, – голос Дравика в моем шлеме едва пробивается сквозь шум крови в ушах. Перед глазами у меня все плывет, очертания голографических цифр на пульте искажаются, а Разрушитель Небес несется сквозь космос со скоростью 22 парса в минуту. 23. 24. – Еще десять секунд.

Звезды дрожат вдалеке. Я цепляюсь за жизнь благодаря натяжению тонкой поверхности седла, которая выпячивается, готовая вытолкнуть меня. В руке, так что костяшки побелели от напряжения, я держу яйцо. Стискиваю бедра, чтобы не дать артериальному давлению увлечь меня в беспамятство, а перегрузки ведут с моими внутренними органами увлекательную игру в мусорный пресс. Голова кажется тяжелой, будто в любую секунду может сорваться с шеи. Инстинкты призывают меня схватиться за что-нибудь, чтобы сохранить равновесие, но тогда яйцо разобьется. Нельзя. Яйцо должно выдержать эту гонку, иначе я не смогу перейти к следующему этапу тренировок. Уже полторы недели продолжаются мои провалы, а тревога и давление нарастают: хотя Дравик не говорит об этом напрямую, я понимаю, что мы сильно выбились из графика.

Мое тело под серым с объемной подкладкой тренировочным костюмом наездника – одна большая рана: синяки разной давности изображают карту моих тренировок на низких скоростях. Не знаю, сколько раз меня выбрасывало из седла и мотало в жесткой грудной полости боевого жеребца: после семнадцатого вылета я перестала вести подсчет. Примерно на двадцатом я поняла: сопротивляться невозможно. Нельзя двигаться против неудержимого притяжения гравитации, но можно быть в нем, подобно маятнику, который качается точно относительно центра. Не упираться, но и не сдаваться полностью… Только в этом случае меня не выбрасывает. Это не описать, это надо делать – проходить по бритвенно-тонкой грани идеального баланса. Продержаться десять секунд – все равно что десять томительных часов. Каждая миллисекунда головокружительной скорости и предельной сосредоточенности требует от меня напряжения всей силы воли, и я цепляюсь за единственное, что мне доступно – за боль.

– Есть! – рявкает Дравик.

Мысленно я произношу «медленно», и боевой жеребец моментально сбрасывает скорость, шипение бледно-голубых выбросов плазмы утихает, блаженное облегчение разливается по моему телу, когда перегрузки немного снижаются, потом еще, и наконец пропадают. Некоторое время мы с Разрушителем Небес висим в космосе, а компанию нам составляют лишь Станция и намного превышающая ее размерами зеленая сфера Эстер. Даже теперь, после перезагрузки, Разрушитель Небес кажется более странным, чем Призрачный Натиск: он тяжелее двигается, им сложнее управлять, и при этом он как будто… любопытен. Призрачный Натиск многое знал – в отличие от Разрушителя Небес. В седле возникает ощущение, будто смотришь на чистый лист, в бездну, которая жадно наблюдает, слушает, выжидает. Я решительно отказываюсь открывать ей больше, чем необходимо для движения: воспоминания о вторжении в мой разум еще слишком свежи.

Голос Дравика слышится гулко и отчетливо:

– Как там яйцо, Синали?

Я выбираюсь из седла, топаю ботинками по металлическому полу. Вся кабина боевого жеребца завалена яичной скорлупой и заляпана засохшими желтками – следами моих неудач. Механикам Разрушителя Небес явно плохо платят: зияющие дыры в броне они залатали, но вмятины и ржавчину внутри оставили нетронутыми.

Открыв клапан, герметично запечатывающий шлем, я срываю его с головы свободной рукой.

– Разбилось, наверное.

– Сделай одолжение, проверь.

Он проявляет терпение. И это хуже всего – то, что он настолько терпелив. Если бы этот благородный заводился с пол-оборота, ненавидеть его было бы легче, но он не теряет самообладания ни на минуту, сколько бы раз ни приходилось осматривать мою разбитую голову, сколько бы раз я ни выскакивала из Разрушителя Небес и ни пинала его пропахшую озоном броню. А когда после восьми дней неудачных попыток я разрыдалась, он терпеливо удалился и вернулся таким же спокойным.

«Я могу держать себя в руках».

Его улыбка выглядела слишком всепрощающей.

«Безусловно».

Я медленно разжимаю пальцы, полумесяцы ранок от ногтей на ладони кровоточат, но яичная скорлупа, запачканная красным… гладкая. Целая. Без единой трещинки.

Я съезжаю по стальной стенке.

– У меня… получилось. Глазам не верю.

– А я верю, – отзывается Дравик. – Уведи жеребца с поля, часок отдохни, а потом встретимся в комнате для силовых тренировок и займемся физической подготовкой.

Следующий этап. Наконец-то.

Я швыряю яйцо в стену, избавляясь от него, и вонзаюсь в седло кулаком: серебристые вихри в нейрожидкости охотно приветствуют меня, извиваясь у швов моего блекло-серого костюма. На тренировочном ристалище пусто, если не считать меня, безмолвная черная арена окружена неоново-красными лентами твердого света. Прищурившись, я замечаю, как что-то движется вдалеке. Что-то красное отключает маскировку в твердом свете и начинает приближаться.

Увенчанный перьями шлем.

У меня екает в животе.

– Дравик? – отчаянно зову я по внутренней связи. – Дравик? Вы говорили, что на этой арене я буду одна!

Он не отвечает, а в моем забрале вспыхивает входящий вызов от Солнечного Удара.

– Отклонить, – бормочу я. Ноль реакции. – Отклонить, отклонить… слушай меня, давай отклоняй, кусок…

– Эй, привет, – звук и изображение кристально чистые, забрало Ракса опущено, но обтягивающий багровый костюм и шлем скрывают остальное. Я успеваю посмотреть в его насмешливые глаза цвета красного дерева и упираюсь взглядом ему в правое плечо. – Не узнаю эмблему на твоем жеребце – он новый?

Разрушитель Небес явно старый как смертный грех. А Ракс подчеркнутым дружелюбием загоняет меня в угол, откуда нет выхода, и это угнетает. Давит. Солнечный Удар завис между воротами арены и мной.

Мои первые слова, обращенные к нему, звучат скованно.

– И давно ты за мной следишь?

Он издает рокочущий смех.

– Вообще-то только что появился здесь. Слинял, чтобы не ходить к другу на свадьбу, – понимаю, некрасиво поступил, но не от нас зависит, когда вдруг накатит желание проехаться верхом. – Он делает паузу. – Готовишься к важному дню?

Да.

– Нет.

Он прищелкивает языком.

– Очень жаль. Неплохо маневрируешь, сразу академия вспомнилась. Может, увидимся лет через десяток, – да, инструктор?

Наглец. Хотя выражается он не так изысканно, как другие благородные, но его слова сочатся тем же наглым высокомерием, будто он убежден, что все наездники должны знать, кто он такой и каких успехов достиг. Солнечный Удар держится так же, как Ракс: вальяжно, непринужденно и уверенно.

У меня невольно вырывается:

– Мы встретимся раньше, чем ты думаешь.

Снова этот смех, от которого пробирает до костей.

– Это что, вызов? Если хочешь, можем попробовать прямо здесь и сейчас.

Он указывает в сторону тренировочного ристалища с тускло светящимся генгравом и шестиугольными платформами по обе стороны от него, в тени двух гигантских, похожих на скелеты фигур автоматических манекенов, изображающих боевых жеребцов. Сражаться с ним я не в состоянии. Я вся в поту и изнемогаю от усталости. Голос Дравика где-то в дальнем углу сознания убеждает меня не обращать на Ракса Истра-Вельрейда внимания. В нашем графике он не значится.

Но моему телу все равно, оно загорелось.

– Выиграет тот, кто нанесет манекену наибольший урон, – говорю я. – Без копья.

На этот раз его смех звучит недоверчиво.

– Предлагаешь проверить, кто лучше в кулачном бою?

– А что, тебе это не по зубам?

– Нет. Беру того, что с земной стороны. А тебе дам небольшое гравитационное преимущество.

– Ка-ак любезно, – отзываюсь я.

Мы включаем двигатели и направляемся в разные стороны ристалища: он – в земную, то есть к Эстер, я – в звездную, к открытому космосу. У меня ноют все кости, но менять решение слишком поздно. Я не позволю, чтобы какой-то благородный считал, будто он лучше меня, даже если он звезда вроде Ракса. Я стучу пальцем по визу, чтобы привести в действие манекен на моей стороне для Ракса, и тогда он снова подает голос:

– Ты не против, если я спрошу, как тебя зовут?

– Против. – Я касаюсь кнопки «Принять» и легким движением отдаляюсь от платформы. – Манекен готов, действуй.

– Прямиком к делу. В наездниках мне это нравится.

– Что тебе нравится, меня нисколько не интересует.

Он смеется:

– Ого, какая откровенность.

Я вскидываю подбородок.

– Так ты готов или нет?

Солнечный Удар отвешивает мне поклон. Передача голографических данных Ракса на мое забрало прерывается на время атаки, его красные плазменные сопла взрываются ослепительным жгучим пламенем, раскаляя металл платформы. Я вызываю виз, включаю запись. Не моргаю. Смотри. Впитываю все – каждый поворот, исходную стойку. Используй его. Поглощай его. Я съем те крохи, которые он по глупости бросит мне, и стану сильнее.

А потом происходит нечто.

«ешь»

Слово негромкое, но отчетливое. Я смотрю на виз – кто-то все еще на связи со мной? Дравик? Нет – голос намного моложе, чем у него.

– Эй! – Мой голос разносится по пустой кабине.

Плазма, со звуком рвущейся ленты ударившись в металл, заставляет меня вскинуть голову: блекло-белые сопла ближайшего манекена извергают пламя, посылая его вперед в тот момент, когда Ракс бросает в атаку Солнечный Удар. Конечности манекена содрогаются, пока он несется на багрового боевого жеребца. Сосредоточься.

Грудь – самая большая деталь конструкции, в нее проще всего попасть. Я напрягаю глаза, пытаясь сфокусироваться на Солнечном Ударе, который расплывается, превращаясь в красную кляксу. Ракс удерживает его с наклоном назад, а не вперед, как учил меня Дравик. Почему? Потому что он сейчас не держит тяжелое копье или?.. Содрогающийся манекен и боевой жеребец сближаются, из-за голубого сияния генграва почти не видно, что происходит. Но я замечаю, как прямо перед столкновением Ракс отводит назад левую руку и резко выбрасывает ее вперед, рассыпая вокруг искры и осколки дешевого металла. Жуткими когтями Солнечный Удар вцепляется в голову манекена, в первую секунду манекен силится вырваться, выбрасывая слепящее пламя, но Ракс раздавливает его голову в руках, как яичную скорлупу.

Он попал в голову, двигаясь со скоростью двадцать шесть парсов в минуту, – в крошечную, немыслимо маленькую мишень, которую трудно поразить даже копьем. Безголовый манекен, отделавшись от противника, отлетает назад по дуге и ударяется грудью о платформу. Отскочив от нее, он безвольно замирает. Вращение относит Солнечный Удар в мою сторону, и, когда Ракс выходит на связь, в его голосе слышится наглое самодовольство.

– Ну что? – спрашивает он, склонив голову набок. – Как я справился, инструктор?

Звон у меня в ушах заглушает его едва прикрытое оскорбление. Ни одно видео в базе данных не показывало того, что я только что увидела. Он не просто уничтожил манекен, а сделал это точно и четко. Притормаживая, рассчитал импульс руки, выброшенной вперед в последнюю секунду, и воспользовался им, как выстрелом из твердосветного пистолета. Удар в голову на турнирах засчитывается как победа. Он выбрал целью голову не случайно. Поддерживать обратный наклон, двигаясь от платформы, наверняка было невероятно утомительно, но он даже не запыхался.

Пока я направляюсь к своей платформе и закрепляюсь на ней, у меня путаются мысли. Разве я смогу превзойти то, что увидела? Нет.

Просматривая его статистику в базе данных и читая список его достижений, я и представить не могла, как страшно будет увидеть, на что он способен, своими глазами, а не в блеклых видео по визу. Как же можно сделать лучше, чем он?

Невозможно. Как бы я ни горела желанием… я просто не способна.

Но никогда прежде это меня не останавливало.

– Полагаю, это означает твою готовность, – говорит Ракс, направляясь к своей платформе и ждущему на ней манекену. – Ладно, манекен тоже готов. Задай ему как следует, инструктор.

Услышав его покровительственный тон, я презрительно кривлю губы. Мысленно командую «вперед», и бледно-голубые сопла на спине и щиколотках Разрушителя Небес оживают и выбрасывают пламя. Я чувствую их – приятное тепло на коже, на еще заживающей ране, оставленной робопсом. Во время езды на Призрачном Натиске я не нашла никаких кнопок и рычагов управления потому, что их и нет: наездники не пользуются кнопками, чтобы заставить боевых жеребцов передвигаться. Ими управляют мысленно. Электрический ток, проходящий через седло, связывает мой разум с механикой боевого жеребца, но подумать «вперед» еще не значит сдвинуть его с места – этому слову следует придать осмысленность. Надо в точности представить, какого движения хочешь добиться.

Если отвлечешься, ничего не получится. Если твои мысли неопределенны или неточны, ответная реакция будет замедленной или беспорядочной. Это что-то вроде телекинеза, старательных детских попыток сдвинуть с места чашку силой мысли, только на этот раз все происходит по-настоящему и чашка должна быть понята до ее последней керамической частицы. Надо знать, а потом решительно и четко ударить в это знание, как в колокол.

Еще, думаю я. Сопла Разрушителя Небес скрипят и визжат, плазма выбрасывается в холодное пространство. После моего злополучного поединка два с половиной месяца назад я ни разу не перемещалась по прямой: Дравик не давал мне сойти с графика обучения. Манекен на противоположном конце ристалища ждет, напряженно припав к платформе. Поразить его в грудь было бы просто. В голову – сложно. Как мне его одолеть? Как разделаться с ним?

– Синали? Ты все еще в седле?

Голос Дравика. Черт, он снова на связи.

Я держу руки по швам, подаюсь вперед перед атакой, и связь автоматически отключается. Вперед, думаю я. Скорость вдавливает костюм в тело, веки – в глазные яблоки. Двигаться по прямой можно быстрее и эффектнее. Шрам у меня на ключице ноет. Ракс сражался с моим отцом и выжил. Даже завершил поединок вничью. Зато я потеряла все. Мать. Свою жизнь.

Теперь я сильнее.

И должна доказать им, что сильнее.

Генграв излучает голубое сияние, как миниатюрное солнце, оно разгорается все ярче и кажется, будто кожа на моем лице отделяется от черепа. Дышать трудно, не то что отклониться назад, готовясь к удару. Как он выдерживает такие перегрузки? Манекен с содроганием движется ко мне, похожий на размытую белую вспышку, которая на миг становится красной. Солнечный Удар. Внезапно я возвращаюсь в тот поединок и мчусь к смерти… только на этот раз у меня нет копья. На этот раз я не отключусь. Я готова.

Я слишком отклоняюсь влево. Правее, думаю я. Наклоняюсь в сторону, и Разрушитель Небес делает то же самое. Я слаба в том, что касается точности, но знаю, что такое уничтожение.

Уничтожить.

Сквозь шум крови в ушах я слышу, как отзывается слабое эхо.

«уничтожить»

Обе руки выпрямляются сами собой.

Мы сталкиваемся.

Я хватаю манекен. Грудь к груди, до боли в ребрах и жжения в легких, вдавливая пальцы в побитые плечи манекена, который давит на меня. От удара меня почти выбрасывает из седла, но я держусь, напрягаясь – пресс, бедра, зубы. Он у меня в руках. Я могла бы разорвать его.

«разорвать его»

То, что осталось от меня, устремляется мне в руки, и я делаю рывок. Безумная инерция манекена вгрызается пилой в мой торс, гель в седле вбирает вопль, вырвавшийся у меня с последним усилием. Рама манекена трескается посередине, ослепительно-белая вспышка плазмы обрамляет его жуткое непроницаемое лицо, он начинает истекать черным смазочным маслом. Я чувствую, как, разлетаясь в пространстве по идеальным орбитам, на мое лицо падают брызги.

Сильнее.

Нечто, находящееся здесь со мной, внезапно становится ближе, будто пытается помочь, придать мне сил. Трещина в раме манекена становится брешью, зияющим провалом, провода и детали выскакивают наружу, вращаются и отлетают, подобные сухожилиям и тканям, и на страшный и прекрасный момент это зрелище кажется приятным. Доставляет удовольствие. Вонзив лезвие в Отца, ничего подобного я не испытала, но этот великан… разорванный моими хрупкими руками…

Когда белые вспышки плазмы гаснут, я понимаю, что с манекеном покончено.

Я отделяюсь от растерзанной жертвы, тяжело дышу, с правой рукой что-то не так – ее простреливает боль, но выброс адреналина растекается по трепещущему телу огнем и амброзией. Я поднимаю голову и смотрю в сторону Ракса, Солнечный Удар которого завис в пространстве всего в нескольких парсах от меня. В динамиках потрескивает от вызовов Дравика, которые я игнорирую, обессиленно улыбаясь.

– Как у меня вышло, инструктор?

Уши закладывает, я не слышу ответ Ракса и чувствую, как закатываются глаза.

Мрак.