Разрушитель небес

2. Аурэус

Aureus ~a, ~um, прич.

1. покрытый золотом, позолоченный

Я, широко шагая, иду через турнирный зал, направляясь в сторону шестого ангара. Мне надо спешить: я потеряла драгоценные минуты, выталкивая из шлюза труп отца. Коридор, напоминающий ход пещеры, нависает надо мной холодным мрамором и сталью. Станция достаточно велика, чтобы вместить три района – Нижний, Центральный и Высший, но турнирный зал затмевает великолепием все строения Станции, за исключением королевского дворца. Турниры наездников – единственный вид спорта, одобренный и королем, и церковью, а турнирный зал – оплот увеселений и свободы, одно из немногих мест, куда охотно пускают простолюдинов тратить креды и заполнять трибуны.

Я прибавляю скорость, сворачивая влево, к шестому ангару, следуя на свет оранжевых фонарей в виде ангелов. Как легко, должно быть, живется знатным людям, если они могут тратить время на изготовление таких красивых светильников. У них полно еды и лекарств, хватает, чтобы лечить даже самую легкую простуду, в то время как конца красной оспе, терзающей всех остальных, не предвидится. На моих щеках горят оспины – болезнь я подхватила давно и выжила чудом. А вот лицо отца было до ужаса гладким. Благородным господам не приходится выживать. Они сами решают, кто останется жить, а кто нет.

Герцог – глава Дома, обладатель высшего родового титула. Ему напрямую подчиняются несколько лордов, а этим лордам – многочисленные бароны, которые держат нас, всех остальных, в нищете и во власти аристократии и ее несметных друзей. Они и решают, кто будет жить, получив белковый паек, а кто умрет.

Но на этот раз решение приняла я. Отныне только мне решать, где и когда я лишусь жизни.

И произойдет это в седле боевого жеребца.

Я бросаю взгляд вверх, на великолепные стяги благородных Домов, развешанные по турнирному залу: фиолетовый с золотом дракон правящего Дома, Дома Рессинимусов, выделяется среди остальных. Болельщиков к ангарам не подпускают, но небольшая группа как-то проскользнула сюда и ждет с тепличными цветами в руках, блокнотами для автографов – настоящими, из дорогостоящей бумаги, – и неподдельным, ничего не стоящим фанатизмом, – когда мимо пройдут их обожаемые наездники.

– Кто это? – шепчет девушка, глядя на меня.

– Наездница Отклэров, – объясняет мужчина рядом с ней. – Единственный Дом, который носит такой яркий белый цвет, – это Отклэр.

– Но… она же девчонка. Я думала, на их жеребце ездит герцог Отклэр.

Ее собеседник качает головой.

– Теперь за них выступает леди Мирей Ашади-Отклэр. А герцог вышел из игры еще три года назад. После травмы головы на прошлом Кубке Сверхновой…

Я отключаюсь от них так же легко, как убавляю громкость виза. С угасающего виза на запястье умирающего отца я связалась с этой «леди Мирей» и сообщила, что ее поединок откладывается на тридцать минут. Она последнее, о чем мне предстоит беспокоиться.

Езда на роботах-мехах – занятие для чистокровной знати, для обучения которому создана целая академия. Сами роботы, или, как их обычно называют, боевые жеребцы, – точно настроенные и чрезвычайно сложные машины, работу которых можно нарушить одним неверным движением. Хотя я столько раз смотрела турниры на экране, мне наверняка предстоит сделать сегодня множество неверных движений, которые и приведут к моей смерти.

Но двор узнает во мне бастарда лишь после того, как кабину жеребца взломают, а с моего бездыханного тела стащат шлем. Оспины у меня на щеках выдадут во мне простолюдинку, у которой нет средств, чтобы избавиться от этого дефекта, а тест ДНК покажет, что я хуже, чем простолюдинка, – внебрачный отпрыск Дома Отклэров. Он станет первым и единственным Домом в истории, запятнавшим священный мир турниров.

По спине пробегает дрожь. Эта смерть окажется мучительнее, чем сожжение под плазменной дюзой, но они будут страдать сильнее, чем я.

Рослый широкоплечий наездник привлекает мое внимание, направляясь в мою сторону. Его красный костюм настолько яркий, что смотреть больно. Кровь на ковре отца, кровь на горле матери. На его шлеме с гребнем бурый ястреб разевает клюв, но я понятия не имею, из какого он Дома, – при королевском дворе пятьдесят один Дом, только аристократы находят время заучивать на память десятки гербов таких же подонков, как они.

Я вскидываю подбородок. Раньше я бы испугалась, увидев, как этот наездник возвышается надо мной, обтягивающий багровый костюм подчеркивает каждую тяжким трудом накачанную мышцу его впечатляющего тела. И встревожилась бы, заметив, как легко и плавно передвигается он по мраморному полу – словно жидкое пламя. Такая громадина не должна двигаться настолько грациозно. Но теперь я чувствую лишь одно – это конец, и он затягивает меня так же неотвратимо, как генератор гравитации.

Поравнявшись со мной, Красный Наездник толкает меня плечом. Нарочно. Он видит, что я пошатнулась, но даже забрала не поднимает, чтобы извиниться. Встроенные в шлем динамики придают глубину его низкому голосу и слегка искажают его.

– Навеселе, Мирей? Интересный способ начать сезон. Прислать тебе бутылочку славного староземного виски? Выпьем после того, как я побью тебя в первом раунде.

Я молчу. Как голодный пес, он обходит вокруг меня.

– Хм… похоже, ты похудела. На овощах экономишь?

Голос выдаст меня, но, если никак не реагировать, это будет выглядеть еще подозрительнее. Красный Наездник тянется ко мне, но я мгновенно выбрасываю руку вперед, блокируя его движение. Наши руки замирают, скрестившись, поток адреналина обжигает меня, хлынув по телу. Красный Наездник склоняет голову, бисерный глаз ястреба на его шлеме пристально смотрит на меня.

– Сегодня мы настроены по-боевому, да? У нас еще пятнадцать минут до старта. Может, перейдем в душевую и поговорим наедине, только ты и я?

Он пытается переплести свои пальцы с моими, но несмотря на то, что он выше ростом и сильнее, за время, проведенное в борделе, собирая сведения об отце, я прекрасно овладела искусством заламывать руки.

Я выворачиваю ему локоть, слышу стон боли и, пользуясь его растерянностью, сбиваю на пол, придавив своим весом. Тяжело дышу, глядя сверху вниз в его черное забрало, в котором отражается мой белый с золотом шлем.

Единственное, что есть человеческого в Красном Наезднике, – то, как ходит его широкая грудь при каждом сдавленном вдохе. По сравнению с его запястьями мои – тонкие косточки. Он громаден, ему не составило бы труда вырваться из этого захвата, но по неизвестной мне причине он медлит гораздо дольше, чем следовало бы. Один вдох. Второй. Третий.

Жар его торса обжигает мои ноги, охватившие его. Этот жар распространяется выше по моему телу, достигает поясницы… вместе с его пальцами, когда он пытается одержать надо мной верх. Я хватаю его за руку, выкручиваю ее, пригвождая к полу над его головой. Наши шлемы внезапно сближаются, черные забрала почти касаются. В груди у меня перехватывает от ощущения, будто что-то растянули до предела. Он отстраняется первым. И поднимает забрало ровно настолько, чтобы черный твердосветный барьер сверкая рассеялся и показались глаза – карие, оттенка красного дерева, как подвеска матери, насыщенного, золотистого и теплого.

– Если ты так хотела меня, – мягко смеется он, – достаточно было просто попросить.

Он аристократ до мозга костей – ищущий наслаждений, надменный, невежественный. Спортивный бандаж не скрадывает его возбуждения, но это и отвлекает его внимание от самозванки, усевшейся на него верхом. Моя брезгливая усмешка, скрытая забралом, – выражение эмоций на моем лице, вызванное другим человеческим существом впервые за последние… несколько недель? Месяцев?

Фанаты обступили нас, чтобы записать происходящее на свои визы, на их запястьях вспыхивают голубые лучи десятка спроецированных голоэкранов.

– Физические столкновения между наездниками перед поединком против правил! – выкрикивает кто-то.

– Может, позовем судью? – предлагает другой.

Судью. Это не столько слово, сколько укол, пронзающий мой мозг, предостережение: представитель власти – единственный, кто может остановить меня сейчас. Я поспешно встаю и отступаю от Красного Наездника.

– Не надо, – выпаливает он, тяжело поднимаясь на ноги. – Не зовите судью, это я виноват. Сам напросился на взбучку.

– Но она заломила вам…

– Вы все видели, – Красный Наездник перебивает вопящего фаната, не сводя с меня взгляда. Оценивающего взгляда. И продолжает, не отворачиваясь: – Я попытался распустить руки, не спросив позволения у леди. И считаю ее реакцию оправданной.

Он нажимает кнопку сбоку от забрала и снова прячет глаза в непроглядной темноте, но, как у любого аристократа, присягнувшего на верность королю Рессинимусу, у него на лбу ультрафиолетом начертан венец. В тусклом, отливающем синевой сиянии я успеваю заметить, как его губы вздрагивают в ласковой улыбке, предназначенной для настоящей наездницы Отклэров, Мирей.

Я проталкиваюсь через толпу и иду дальше, оставив Красного Наездника разбираться со своими фанатами, и его низкий смех режет мне уши.

Наконец впереди появляется шестой ангар. Над ним колышется белый с золотом стяг с крылатым львом Отклэров. Механики, выстроившиеся в ослепительно-белой форме, при виде меня кланяются. Старший механик снимает защитные очки, лицо у него чистое и гладкое. Постоянно имея дело с лазерным инструментом, он должен быть покрыт шрамами, но, видимо, благородные господа платят, чтобы «красивыми» оставались даже их механики.

– Как раз вовремя, – усмехается он. – Призрачный Натиск сегодня в прекрасной форме, миледи. Декон готов и ждет вас.

Я киваю, и у меня дрожат руки, пока я прохожу мимо механиков. Мне надо забраться в этого Призрачного Натиска как можно скорее – сообщение, которое я отправила Мирей, вряд ли задержит ее надолго. К счастью, сложена она, должно быть, так же, как я, иначе меня бы уже разоблачили.

Мой взгляд падает на белые ворота ангара. Они покрыты резьбой, грандиозной и одновременно изящной, – это целая история, а не типичные для церкви ангелы и демоны. На воротах вырезан человек верхом на лошади, нацеливающий проекционное копье в нечто похожее на клубок извивающихся змей. Я щурюсь, присматриваясь: нет, не змей, а щупалец, соединенных в центре в подобие лабиринта, и каждое щупальце скалится по низу рядом клыков.

Враг.

Его подлинные изображения не сохранились: королевские министры утверждают, что во время Войны все базы данных были уничтожены, и священники вторят им, добавляя, что злодейства зачастую трудно распознать. Извивающийся враг, в бой с которым скачет святой Джош, изображенный на воротах ангара, не обладает определенной формой, у него меньше характерных черт, чем у типичной раздутой церковной метафоры. Я всегда сомневалась, что это и есть настоящее обличье врага: история редко бывает точной, ее пишут победители.

– Сегодня святой Джош хорош, не правда ли, миледи? – спрашивает старший механик. Я молчу, а он не унимается: – Его вид всегда меня утешает. Напоминает о Войне, о тех боевых жеребцах и доблестных рыцарях, которые пали в борьбе с врагом. И о великом самопожертвовании, с которым неразрывно связана участь наездников, и… м-да. Просто быть частью всего этого – честь для меня, миледи.

А как же иначе. Благородные господа охотно бросают объедки со своего стола, чтобы внушить нам чувство благодарности.

Я киваю, старший механик жмет кнопку на синтемраморной стене. Ворота ангара медленно поднимаются, я одна вхожу в пятно ослепительного света, и резные щупальца шевелятся, закрывая мне путь назад. Война кончена. Враг повержен. Мы победили. Теперь мы сражаемся сами с собой.

Я не рыцарь.

Но сегодня умру, как один из них.