Ни живые, ни мёртвые

IV: Ни тьма, ни свет

Умный тот, кто нарушает правила и всё-таки остаётся жив.

Джордж Оруэлл

– Извинись перед Мэри.

Канг встретил меня в коридоре, как только я вошла в наш небольшой двухэтажный домик. После поднявшегося холодного ветра в помещении казалось совсем тепло, снежинки тут же начали таять на шерстяной ткани пальто. Но внутри образовалась привычная корка льда – после вполне приятной беседы с Джейсоном совершенно не хотелось с кем-либо спорить и вообще разговаривать. А тут Канг, да ещё и с вечной просьбой перед кем-нибудь мне извиниться. Терпеть не могу его сочувствие людям.

– Я не хочу этого делать.

Раздражение было в каждом моём движении: когда я кинула свою сумку, снимала пальто и расстёгивала сапоги. Об утренней ссоре с матушкой я уже почти забыла, а Канг так не вовремя о ней напомнил. Слишком много новых мыслей роилось в голове, такое большое количество энергии бурлило в крови – хотелось что-то изучить, сделать, срочно сшить. А тут это, Аоинь бы всех побрал. И сожрал бы заодно.

– Извинись перед ней, – не отступал мужчина, преградив мне дорогу.

Да что за день сегодня такой, что мне все не дают пройти?!

– Нет.

Я даже не пыталась пробраться мимо него, но Канг всё равно дёрнулся.

– Извинись перед Мэри, – в третий раз повторил он всё тем же строго-просящим тоном.

– Я не сказала ничего лишнего, не оскорбила, ничего не сделала, – я чувствовала себя школьницей, оправдывающейся перед директором, и это злило ещё больше. – Я не виновата, что Мэри из-за своих психических отклонений так сильно на меня обижается. Пусть идёт к врачу, раз я ей не нравлюсь.

Лицо сморщилось словно от пощёчины, в тёмных глазах на секунду блеснула влага, пальцы нервно прошлись по коротким чёрным волосам – Канг стойко держался после моей нападки, но боль давила на него изнутри. Будь у него другой характер, он бы накричал на меня, быть может, даже ударил, унизил, упорно защищал бы честь своей жены. Но он не мог напасть в ответ, ведь любил меня так же сильно, как и Мэри. Хотя веских причин этой любви я не нашла. Возможно, Канг просто сам по себе хороший и как человек, и как отец.

Вот только он мне всё равно не родной.

– Мэри многое пережила, – заговорил он спокойно, нежным взглядом пройдясь по мне. – Голод, нищенство, несправедливость, потери, переезды. У неё был долгий путь, полный страданий и горя. Я знаю, ты не найдёшь в себе сострадания к Мэри. Но найди хотя бы капельку доброты, чтобы извиниться.

Доброты…

А в голове – звонкий голос Джейсона, разговоры о морали, обещание прошлому… Я не дала денег нищему и не сделала за весь день ни одного доброго поступка, но сейчас могла исправить это хотя бы раскаянием. Напускным, невольным, бесполезным, но всё же носящим светлый посыл. Конечно, Канг, как и никто другой кроме Джейсона, не знал о моей затеи стать лучше, поэтому вряд ли догадается, отчего же я так быстро согласилась извиниться перед Мэри сегодня. Ведь подобные разговоры случались уже не раз.

Как и всё в этом доме.

– Где она?

Канг облегчённо выдохнул.

– Наверху, развешивает бельё.

Кивнув, я начала тяжело подниматься по лестнице словно с цепью на шее. Усталость внезапно навалилась на плечи, и я вспомнила все те дни, когда приходила ещё в Чэнду со школы домой, убитая после учёбы, тренировок и всеобщего внимания. Тогда я поняла, что внешний мир людей мало чем отличался от жестоких детей в приюте. Те не замечали моих слёз, а взрослые – как я валилась с ног и насколько оказывалась истощена внутри. Окружающие вообще редко понимали, что если ты утром шутил шутки, днём проводил с компанией время, то вечером ты не так же весел. Это не означало, что, приходя домой, ты потом не лежал полчаса в полной прострации и не смотрел в потолок, не понимая, куда себя девать.

Хотя людям, в принципе, зачастую вообще нет дела, что там внутри тебя происходило. Главное, чтобы ты вовремя отдавал им то, что от тебя требовалось.

Даже если всего себя.

Даже если от тебя ничего не останется.

Даже если…

Недовольный взгляд Мэри остановил от падения в пропасть мысли. Только зашла в комнату, а матушка уже не рада меня видеть. Хотя, пожалуй, ей просто не понравился мой яркий наряд. Порой я задавалась вопросом, отчего Мэри так не любила моё хобби, а потом вспоминала, что та не любила вообще что-либо связанное со мной. Вульгарность, открытость, дерзость – это читалось в каждой нитке, в замысловатых узорах, во всех моих костюмах. А для Мэри, столь отчуждённого от мира человека, просто не суждено понять одноклеточным мозгом всю красоту вещей.

Женщина выглядела устало, тёмная мокрая одежда создавала мрачный фон вокруг неё, одинокий фонарь на улице тусклыми лучами проходил сквозь стекло окна и оставлял мрачные тени на бетонных стенах и потолке. Мне не хотелось извиняться, особенно после того, как я раз несколько в мыслях оскорбила Мэри, но нужно было это сделать.

– Прости меня, матушка, – я опустила голову и вжала в плечи, чтобы сыграть настоящую провинившуюся дочь.

Матушка.

Ещё когда меня только забрали из приюта, приёмные родители «приказали» мне называть их не по именам, а матушка и отец. И если ко второму слову не сложно привыкнуть, то матушка... каждый раз чуть ли не выводило меня из себя.

– Прощаю тебя, сяо-Рави, – Мэри на мгновение коснулась моей щеки. – Пойдём обедать, дорогая.

Никаких условий? Вот так быстро? Обычно она мне говорила «чтобы это был в последний раз» и всё в таком же духе, а тут – сразу простила. Может, что за столом будет? Но и обед прошёл спокойно: поели лапшу и мясо с карамелью, немного поговорили о том, как шла сейчас жизнь в Чэнду и в Англии, а затем разошлись по своим делам. Когда я поднималась по лестнице к себе в комнату, меня не покидало ощущение, что как-то слишком подозрительно тихо всё прошло. Мэри такую взбучку закатила сегодня утром, а сейчас вечером уже всё хорошо? Никаких последствий? Новых правил? Запретов?

С другой стороны, плевать, что там думала эта женщина, которая даже не являлась мне родной матерью.

Для меня она никто.

Комната встретила меня холодной тишиной и беспорядком. В порыве гнева после утренней ссоры я почти ничего не убрала из того, что шила. Сделанное всего на половину платье лежало на кровати, обрезки чёрной ткани беспорядочно разбросаны даже по полу. Портновские манекены жуткими фигурами стояли в углу, пока я не включила свет: он озарил шкафы, забытую на столе чашку с остывшим кофе, отразился в пайетках и в золотистых цепях моих нарядов, засверкал в пуговицах и в длинных зеркалах. Всё же пыль завалялась на полках, стульях и под кроватью, куда укатился моток серых ниток.

Я чувствовала себя уставшей после столь разнообразного дня, по сравнению с последними, полными скуки. Но беспорядок меня раздражал куда сильнее, чем крики Мэри. Переодевшись в домашнее, я включила LAY «Lit» и взялась за работу. Мысли путались, сбивались в кучу, разлетались в разные стороны – их невозможно было привести в порядок. Пожалуй, поэтому я и решила прибраться в комнате. Так ведь легче, правда? Легче вымыть дочиста пол, убрать пыль, вычистить шкафы и выкинуть всё ненужное. Так легче, чем хотя бы начать распутывать тот бардак и мусор, что творился у нас внутри и с корнем выдирал душу. Огромный ком – в этих мыслях не видно ни начала, ни конца. Они выглядели страшнее, чем весь хаос даже не твоей комнаты, а всего мира…

На подоконнике лежала какая-то бумажка. Я не помнила, чтобы туда что-то клала, но решила посмотреть. И замерла.

Быть этого не может.

Это была чья-то записка. Ровный почерк с засечками, словно напечатан, однако свежий запах чернил выдавал то, что содержание всё же писали. А значит…

О Нюйва.

Кто-то был в моей комнате до моего прихода.

«Познаешь вкус тьмы – познаешь и свою смерть. Жди беды, девочка-ворон».

Бах!

В окно врезалась чёрная птица. От испуга я не сразу сообразила, что это ворон: окровавленный, с выковырянными глазами и сломанными крыльями. Из раскрытого клюва мне чудился не то хрип, не то ещё одно жуткое предупреждение. Мурашки пробежали по коже – а быть может, это чьи-то пальцы прошлись по спине.

Тук, тук, тук.

Откуда? Кто? Комната была пуста, музыка резко утихла, свет стал чуть потрескивать, словно чья-то тёмная энергетика мешала работать электричеству постоянно.

Тук.

Где-то среди этих четырёх стен. Кто-то стучал. Призывал меня подойти…

Тук.

Я не двигалась. Любопытство распирало грудную клетку и даже было сильнее, чем страх, холодной испариной появившийся на лбу. Но я намертво замерла на месте – пожалуй, за этот день я слишком часто оставалась неподвижной.

Тук.

Совсем близко. Прямо над ухом.

Тук.

Взгляд скользнул по рядом стоящему зеркалу – сердце пропустило удар от ужаса. Какой-то силуэт стоял и улыбался по ту сторону…

Я зажмурилась, прислушавшись к любому звуку в своей комнате. За окном проехало пару машин, кто-то прошёл, скрипя по снегу, но внутри – тишина. Ничего не шипело, не двигалось, не стучало…

Резко раскрыла глаза.

Нечто тёмное проскользнуло мимо меня, спрятавшись в тёмный угол. На секунду вспомнился приют, пожар, обещание…

– Тень..?

Тишина.

Нет, это невозможно. Она не могла ко мне вновь вернуться. Её вообще не существовало – это всего лишь моё разыгравшееся воображение в тринадцать лет. Никакой мистики, никакой крови, никакого зла…

Как и сейчас.

Я обернулась, но ворона уже не было. Осталась лишь записка, в которую я вцепилась длинными накрашенными ногтями.

Вот видишь, это всего лишь паранойя.

Не существовало ничего потустороннего. Ничего сейчас не произошло. Никто не хотел мне зла. Просто устала, просто розыгрыш.

Но всё же отвлечься я решила. Плевать на запреты! Пусть Мэри катиться вместе с ними к Аоиню. Мне девятнадцать лет, Гуй побери, я могу делать всё, что захочу и когда захочу, даже ночью. Надев самое вульгарное, которое у меня только нашлось, я натянула сетчатые колготки, сапоги на тонких каблуках и пару цепей на шею. Изящно и в моём стиле – росписи серебристых черепов, шикарное пальто, алые губы, красная тушь. Неотразима и привлекательна со всех сторон – я хотела отдаться в эту ночь и духом, и телом.

Нужно срочно снять напряжение.

Выбраться из дома было просто, хотя любой непонятный звук отзывался по телу болезненными ощущениями. Приёмные родители всегда ложились рано, спали крепко, ведь на следующий день на работу. А мне плевать на учёбу. Молодость, энергия, жизнь кипели в жилах! Холодный воздух ночи будоражил, дарил свободу, набивал лёгкие зимним морозом. Так давно я не нарушила глупые правила Мэри – и не из-за боязни перед ней, нет, а просто в ненадобности этого делать. Но сегодня отчего-то остро захотелось развлечься – и клуб «Huggin Hearts» отлично для этого подходил.

«Dark Horse» от Katy Perry уже вовсю играла, когда я зашла в клуб. Атмосфера полна энергии, истерики и даже агрессии. Танцы, прикосновения, рваные шлепки – все растворились в музыке, в себе, друг в друге. Некоторые подпевали, другие пытались переговориться друг с другом, третьи кидали на проходящих полураздетых девиц испытующие взгляды. С каждой секундой становилось жарко – и не только из-за духоты в помещении, но и из-за общей нетрезвости. Тут же соблазнив какого-то вышибалу, я взяла у него сигарету и какое-то время перебрасывалась дымом, наполненным флиртом. Но как только сигарета закончилась, я ушла от него, кинув окурок в чей-то стакан.

– Эй, смотрите, кто пришёл! Наша богиня!

Ко мне пьяной походкой подошёл Генри – высокий красавец блондин с тёмными глазами. От его белой рубашки пахло спиртным и одеколоном, смешанным с потом, когда он обнял меня за талию. Пошлый взгляд проскользнул по моей полуоткрытой груди, а затем остановился на лице.

– Давно не виделись, Генри, – я приманчиво улыбнулась и перехватила бутылку коньяка из его рук.

Глоток – и алкоголь обжёг горло, теплом распространяясь по всему телу. Сразу стало так хорошо, легко, свободно, будто все цепи грешной земли сорвались в кровавую топь. И с грязной совестью пустили меня в полёт.

Вот только не в рай лежал мой путь, а в ад.

– Эй-эй, полегче, красавица, – Генри взял из моих рук бутылку. – Где ты пропадала? Столько вечеринок пропустила!

– Важные дела решала, не для твоего ума, – я легонько коснулась его носа. – Соскучился?

Из его груди вырвался рваный рык, пальцы судорожно прошлись по моему оголённому плечу. О Нюйва, так давно меня никто не касался…

– Ещё как, богиня…

– Эй, голубки!

Мэдди явилась как раз вовремя – не скажу, что я была не готова заняться любовью прямо сейчас, сначала хотелось иметь в голове больше дурмана. Да и развлечься подольше. И, быть может, найти пару получше, чем Генри, который безответно влюблён меня ещё с первой наши встречи в этом клубе.

– О, моя дорогая, – я с намёком подмигнула. – Не найдётся у тебя чего покрепче?

– Для тебя всё что угодно, детка.

Мэдди развернулась на каблуках и потащила меня к женскому туалету. Там уже были несколько девушек, и один завалявшийся под унитазом вусмерть обдолбанный парень. Кто-то курил, кто-то одурманенным взглядом таращился в стенку, а кто-то просто пьяно качался в такт музыки. Одна из присутствующих готовила новую дорожку кокаина – кажется, это была Вуди, что училась вместе с Вильгельмом.

– О, не ожидала тебя увидеть здесь, моя родная, – Вуди одним взглядом оглядела меня с ног до головы. – Шикарно выглядишь. Впрочем, как и всегда.

– Благодарю, – я небрежно улыбнулась ей в ответ, ведь та с короткой стрижкой и в мужской одежде выглядела совершенно непривлекательно. – Угостишь?

– А для чего я, по-твоему, тебя сюда привела? – усмехнулась Мэдди и пьяно рассмеялась.

Её крашеные красные волосы чуть расплылись перед глазами, когда я затянулась самокруткой. Думала попробовать кокаин, но не хотела полностью терять ясность разума – как-никак, а ошибок в таком состоянии можно наделать уйму. Запах кожи, трещины на стене, девичий смех – всё слегка раскачивалось, доносилось притупленными звуками, словно существовало лишь в моей голове. Бессмысленно заулыбавшись от кайфа, я затянулась ещё раз вместе с Мэдди и попыталась завязать с ней диалог. Но та оказалась вообще не в состоянии разговаривать – в ней наркотика было в разы больше, чем во мне.

О да, именно этого я и хотела.

Расслабиться. Отвлечься от всего. Побыть в своей стихии – развратность, полная свобода действий и дикое желание с кем-нибудь переспать. Хватит с меня быть хорошенькой девочкой…

Как давно я не ходила сюда? Училась, шила, работала… Действительно ли много пропустила, как говорил Генри? Ах, Генри… глупый мальчик, не понимал, что от меня ничего не дождёшься. Лишь разбитого сердца.

У меня оно ведь тоже не цело.

– Не пора ли нам тусить, девчонки? – Вуди первая чуть пришла в себя после дозы. Сколько времени прошло? Сколько вот так мы сидели и курили?

Да и плевать.

Мы вышли из уборной и почти сразу потеряли друг друга из виду. Мэдди позвал Генри, Вуди смылась с какой-то девицей, а я… Я прониклась музыкой: играла «Abcdefu», танцевали люди, бушевали страсти, стирались в алкоголе границы. Танец в самом центре зала – я ощущала, как многие глазели на меня, кто-то иногда касался моих оголённых лопаток, прислонялись спиной, кружили вокруг. Но я не смотрела на них, молодых, полных энергии людей – танец жизни повелевал моим телом, управлял руками, касался волос и невидимыми пальцами проходил по губам. Тесно снаружи, но так свободно внутри… пожалуй, это лучшее чувство, которое я испытывала за последние недели.

Тела, тела, тела…

«И я пыталась быть хорошей,

Но ничего не получается, так что позволь мне произнести всё по буквам…»

– Раньше за мной бегало много девушек. Но потом я перестал воровать их сумочки.

На секунду испугалась – голос Инграма вновь оказался так близко к уху и так неожиданно. Непринуждённым движением руки он немного покружил со мной в танце и вывел ближе к углу помещения. Не сразу я сконцентрировала взгляд на его чёрных глазах: таких бездонных, жестоких, обволакивающих тьмой. Точные скулы, слегка вытянутое лицо, довольно хрупкое телосложение – он был в той же одежде, что и утром в университете, но в красном свете клуба выглядел отчего-то красивее.

– Воровать сердца девушек тебе не под силу, это точно, – я посмотрела на два стаканчика, которые парень держал в руках.

– Хочешь? – заметил он мой жадный взгляд. – Правда, один из них отравлен.

Прикола ради я решила прикинуться совсем пьяной.

– Сколько стоит?

– Бесплатно.

– О, давай оба! – обрадовалась я, хлопнув в ладоши.

– Я же говорю, один отравлен, – чуть зло повторил Инграм.

– А что, за яд платить надо?

Он закатил глаза.

– Алкоголь несомненно убивает людей, – и тут нахально усмехнулся, наклонившись ко мне настолько близко, что я уловила от него едва ощутимый запах мха, – но зато сколько людей благодаря ему родилось.

– От меня не дождёшься, – я резко стала трезвой, насколько это возможно после столько всего употреблённого.

– И не горел желанием, птенчик, – Инграм залпом выпил содержимое одного из стаканов, а второй поставил на барную стойку. Только сейчас я заметила, что мы находились рядом с ней: так я сначала забылась в музыке, а затем и в разговоре с этим…

– Да ты наглый, самовлюблённый, циничный провокатор! – вдруг разозлилась я из-за сложившейся ситуации.

– Как точно ты описала меня, благодарю, – закурив, Инграм выпустил колечко дыма прямо мне в лицо. – Распечатаю и повешу себе на стену.

– Лучше на лоб приклей.

– Твоё чувство юмора будто на стадии зачатия, – грубо не оценил Инграм.

Я решила тоже его спровоцировать:

– О сексе прямо не говоришь, лишь намёками, но так и хочешь…

Парень хрипло рассмеялся.

– Я не сплю с первой попавшейся шлюхой. Не разочаровывай меня ещё больше, птенчик.

– Куда уж ещё больше, – скрестила я руки на груди и с вызовом посмотрела ему в глаза, – на дне ведь ты.

– Я и не отрицаю.

Возможно, мне только это показалось, но я уловила едва заметную ноту грусти в его голосе. Быть может, Инграм не так чёрств, как всеми забытый хлеб, а имел даже какую-то свою боль в душе? Даже если в это с трудом верилось. Мы ведь все люди, даже я.

– Откуда у тебя эти шрамы? – я решила сменить тему и получше узнать своего собеседника.

– В детстве упал на дикобраза, – Инграм механично прикоснулся к одной из белых «трещин» своего лица.

– А круги под глазами?

– Пятый и шестой по Данте.

– Или просто по ночам ходишь в секту.

Тот же ход, что и сегодня в столовой. Да, я повторялась, но вдруг и в этот раз удастся выяснить что-нибудь? Тем более из-за дурмана в голове придумать что-то новое казалось попросту невозможным. Я и так довольно плохо соображала, да ещё и пыталась остановить дикое желание флиртовать. Хотя это получалось так себе, конечно.

Инграм медленно затянулся, блуждая взглядом по танцующим людям.

– И не только по ночам, – неожиданно согласился он. – Просто в этот раз так получилось, что именно ночью. Ты ведь для этого пришла сюда?

На мгновение я поймала себя на мысли, что, в принципе, так оно и было: я пришла в клуб не только развеяться, но и вдруг узнать что-то новое о секте… или попасть на её собрание, о котором говорил Арни.

– Я не знала, что вы собираетесь в этом клубе. Не слишком ли оно популярное и многолюдное для этого дела?

– Ты думаешь, мы сейчас включим сатанинскую музыку, встанем посреди танцпола и начертим пентаграмму?

– А где тогда? – я заметила, как он посмотрел куда-то вдаль, на стену. – Ой, вот только не надо говорить, что «эта информация не для непосвящённых».

– Отчасти так оно и есть.

Я поняла, что на этот вопрос вряд ли получу ответ. Да и он волновал меня не так сильно, как нечто другое.

– Почему именно Рэбэнус? Почему вы поклоняетесь именно ему?

– Мы не поклоняемся, – Инграм слегка дёрнул головой.

– А что же вы тогда делаете?

– Рэбэнус Донован очень многое сделал для этого города, для каждого из нас. Для многих, как они считают, он принёс лишь зло, разрушение и смерть семьям, но для нас он как свет в конце тоннеля. Мы не поклоняемся ему, – повторил парень, то закрывая, то открывая свою зажигалку. – Мы превозносим его, подчиняемся его воле, познаём глубины магии, тьмы и мироздания. Мы едины с Рэбэнусом, друг с другом, с каждой душой, убитой от его руки.

– И этой же кровью вы пишите на стенах о том, что он жив, – вспомнила я сегодня то, что увидела по пути домой.

– О, он действительно жив, – Инграм ткнул тлеющий бычок в пепельницу, – просто не в этом мире.

– А в загробном, я в курсе.

– Ты не веришь мне?

Я считала, что здесь спрятано нечто большее. Считала, что всё куда более запутано, покрыто тайнами и старыми историями. Нужно лишь расчистить пыль и найти ответы на все волнующие вопросы. Но от Инграма этого не дождёшься: либо он что-то не договаривал, либо врал или сам ничего не знал, либо секта действительно занималась какой-то ерундой. А вот что из этого правда…

– Нельзя верить тому, кто угрожает тебе.

– Инграм! Нам пора ид…

Арни запнулся на полуслове, когда встретился со мной взглядом. Он был одет в бежевый пиджак и в зелёную рубашку, словно пришёл не в клуб, а на собрание учёных.

– И тебе привет, химик, – я беззаботно помахала ему рукой, улыбаясь во весь рот.

Парень рассеянно кивнул и хотел было уже что-то сказать Инграму, но тот опередил:

– Она знает.

Арни ничего не спросил, лишь сосредоточенно уставился куда-то вперёд, словно от его решения зависели многие судьбы людей. Редко я видела его таким собранным, без лишней энергии и шума. Оно и понятно – я сразу догадалась, что они говорили про секту. И не скажу, что мне хотелось вступать в неё, ведь тогда придётся все свои силы и деньги тратить на неё, отречься от мира, а мне этого не нужно было. Но хотя бы взглянуть одним глазком…

И Арни, видимо, прочёл это желание в моём лице, раз молча позвал следовать за собой.

Мы прошли через шторы и оказались в небольшом тёмном коридоре. Арни дошёл до конца и открыл самую последнюю дверь. В полной тишине мы зашли в маленькую комнату, освещённую одной тусклой лампочкой. Никаких обоев, ремонта и мебели, лишь один старинный комод. Как раз из него Инграм вынул три чёрные мантии, одну из которых протянул мне.

Ворон – символика Рэбэнуса, всё его олицетворение в этой птице. И в виде неё была сделана накидка: настоящие перья почти на всю спину, капюшон, похожий на клюв ворона, неровные широкие полы, чтобы при размахе рук получались крылья. Неплохо так постарались швеи, про которых говорил Арни. Но если бы мы были с ним с самого начала заодно, не сомневаюсь, он поручил бы это дело мне.

Ведь у меня вышло бы лучше.

От разглядывания мантии отвлёк резкий скрежет: это Инграм и Арни отодвигали комод, под которым оказалась потайная дверца. Парни открыли её, и поначалу я подумала, что там ничего нет, кроме темноты. Но когда Арни первый ступил в неё, то поняла, что там лестница.

– Веди себя тихо, – Инграм хотел было последовать за другом, но остановился, посмотрев на меня. – Не задавай вопросов, постарайся вообще ничего не говорить и не лезть вперёд, как ты любишь.

– Иначе меня убьют? – я немного замедлилась, когда стала надевать мантию.

Парень хитро усмехнулся, точно знал какую-то тайну, которая могла меня шокировать.

– Хуже.

И начал спускаться вниз.

Я даже не успела оценить, как на мне шикарно сидела накидка, ведь пришлось догонять ребят. Меня шатало из стороны в сторону, поэтому идти по лестнице оказалось тяжеловато. Но та быстро кончилась, и я вышла в мрачный коридор, освещённый одним факелом в середине. Холодно, темно, да ещё и пахло сыростью и зловонием – так себе, конечно, нашли себе место для собраний эти сектанты.

– Не морщь свой носик, птенчик, – Инграм вновь взялся словно из ниоткуда, – это подземная усыпальница.

– Кого?

– Неродной матери Рэбэнуса.

– Так он приёмный? – не знаю, почему именно эта мысль пришла мне в пьяную голову.

– Зря мы тебя взяли, – Инграм с долей враждебности глянул на меня, – не знаешь истории города, в котором живёшь. Да и много чего другого тоже.

– Тогда зачем же взяли? – раздражённо спросила я, пытаясь уловить связь его слов.

– Не хотелось, чтобы ты рассказала всему университету о нашей… деятельности, – парень пренебрежительно поправил мантию на моём плече. – Но если всё же соберёшься рассказать, то теперь и ты замешана во этом деле.

Щёки вмиг вспыхнули от злости. Ах он паршивец! Завёл меня одурманенную куда-то в подземелье, да ещё и шантажировал! А я повелась как дурочка… Жажда вмазать в его довольную рожу росло в геометрической прогрессии, но пока я собиралась с прыгающими мыслями, Инграм уже развернулся и начал уходить. Перья мантии плавно покачивались при его плавной походке, капюшон скрывал белую шевелюру, огонь факела чуть задрожал, когда парень прошёл мимо.

Ш-ш-ш-ш…

Что-то прошипело прямо сзади меня – это мгновенно отрезвило и заставило быстро догонять Инграма. Казалось, тени шевелились по стенам, перетекали с потолка на пол, пока наконец-то вместе с нами не вышли к большому помещению. Пара величественных, но уже полуразрушенных колонн, множество свечей, несколько черепов по углам и ровно тринадцать алтарей – всё жуткое, древнее, но красивое из-за золотистых и чёрных оттенков. В самом центре собрались около пятнадцати человек, словно стояли вокруг чего-то. Из-за широких спин и мантий я ничего не могла разглядеть, но пару промелькнувших лиц показались знакомыми.

Арни вышел вперёд, и его лицо из-за падающих теней и света огня стало страшным.

– Все, кто сейчас тут стоит, все мы пришли к Ворону. Ко Тьме. Как только я к ней пришёл, то смог наконец-то почувствовать себя на своём месте, как будто всё в моей жизни стремилось именно сюда, в темноту. И так у каждого из вас. Мы прошли через ложь, лицемерие, падения… и даже через искусство. Есть в мире талантливые люди, одарённые, те, чьи навыки в чём-либо сразу являются поразительными. У каждого из нас были те, на кого мы хотели равняться, кого боготворили, кому завидовали, даже прекрасно понимая, что это плохо. «Старайся и у тебя всё получится» – так нам говорили, не так ли? – на его вопрос все согласно кивнули. – Мы слепо поверили, вдохновились и стремглав понеслись вперёд, отдавать всего себя. Мы писали, творили, не спали днями и ночами, не опускали руки… Наивные. Самообманчивые. Не замечали критики и того, что никому наше творчество не интересно. А время всё шло… Каждый из нас продолжал творить, думая, что ещё немного – и нас оценят по достоинству, похвалят, полюбят, примут в ряд с талантливыми людьми. Но те отбирали у нас все лавры. Ведь они лучше, красивее, сильнее. И тут зависть перерастает в злость. Мы творили и дальше, правда? Вот только уже во зло всем или просто на автомате. Снова и снова. День за днём. Отдавая всего себя без остатка. Пока не сломались… просто у нас нет таланта. Несправедливо? Обидно? Конечно. Но тогда мы открыли для себя мир по-настоящему. Старания напрасны и никому не нужны. Твоя воля, время, труд – всё, что делает тебя тобой, никому не нужно. Мы лишь второсортный корм, ничтожество, даже близко не стоящее с теми «избранными» талантливыми людьми. Но теперь мы действительно избраны. Ведь после ослепления мы пришли ко тьме. К Ворону. Только после того, как потеряли всё, как разрушили себя до основания и как от нас все отреклись. Мы разорвали себя на куски, упали туда, откуда никому не удавалось выбраться, уничтожили всё то, что напичкали в нас эти люди. От нас осталось ничего, что делало бы нас нами. Теперь мы уже никто и ничто – мы вновь выстроим свой храм, оставив только самое главное, только настоящего себя. Больше никакого лицемерия, никакой лжи самому себе, никаких надежд и неоправданных ожиданий, не правда ли? Только мы и тьма. Внутри и снаружи. Больше никаких угрызений совести, подражаний, зависимости от чужого мнения, жажды внимания, потребности в одобрении. Только ты. Только тьма, сделавшая тебя таким. Только Ворон, объединивший всех нас. Мы – и есть он.

Все загудели, заговорив на непонятном мне языке, задвигались, начали что-то делать, точно к чему-то готовились. А я всё никак не могла прийти в себя после речи и оторвать взгляд от Арни. А точнее от того, кто позади него стоял.

Тинг.

Мерещилось? Слишком обдолбалась? Или просто из-за страха?

Улыбнулась.

Бледное лицо, узкие карие глаза, чёрные спутанные волосы… Она казалась живой, вот только вся её полупрозрачная одежда была в крови.

– Иди ко мне…

Шаг. Два. Ещё один.

Ноги сами понесли меня вперёд, пока разум всё твердил о том, что это невозможно. Тинг пропала. Все об этом говорили. Все смирились с её потерей. И я в том числе.

Но вот же она, стояла так близко…

Кто-то что-то возмущённо сказал, когда я растолкала пару человек, послышался голос Инграма, чей-то шёпот, словно мёртвые жаждали поговорить со мной, достучаться до ещё живого сердца…

Вот только им принесли мёртвое.

Ведь тело Тинг лежало прямо перед моими ногами.