Смерть Вазир-Мухтара

6

Так они сидели и разговаривали о женском коране, и Ходжа-Мирза-Якуб становился литератором, товарищем Сеньковского.

Ничего не изменилось в Тегеране.

Разве только опустела площадка перед русским посольством.

Но она пустела исподволь, родители, получившие детей своих и не получившие их, – разъехались, армяне с прошениями рассеялись. А сейчас не стало и торговцев.

По ночам три больших машала освещали вход в русское посольство, и дым от машалов бежал пылью по красным и как бы нагретым лужам.

Тряпки, смоченные нефтью, сухими выстрелами трещали в железных клетках, на длинных древках машалов.

Дверь была наглухо замкнута, и у двери стояли сарбазы.

За дверью говорили о женском коране.

Ничто не изменилось за дверью.

Но изменилось, нарушилось нечто по ту сторону ворот.

Доктор Макниль был бледен, его дрожки стояли то у дворца Алаяр-хана, то у дворца шаха.

Государство английское менялось в эти дни: его восточная политика была в руках белых, немужских, унизанных перстнями, опозоренных человеческих руках. И не только в них: она была уже в узких, длинных, цепких пальцах русского поэта, действовавшего в силу трактата.

И были уже разграблены семь сундуков Ходжи-Мирзы Якуба, запечатанные Манучехр-ханом. Исчезли квитанции на вещи, купленные евнухом для гарема, исчезли рукописи и записки.

Исчезли и письма разных лиц – в том числе и доктора Макниля. Не было, стало быть, и того женского корана, которым так интересовался доктор Аделунг, желавший издать его под редакцией Сеньковского.