Смерть Вазир-Мухтара

14

В комнате не было окон, а тяжелую дверь тотчас за ними заперли на ключ. Воздух был здесь плотный, потолки сводчатые, голоса глухие, и поэтому, хотя в комнате не было ни одного стула, она казалась набитой вещами.

Алмаз лежал на столе, на красной бархатной подушечке, его освещали две лампы.

Сеньковский взял лупу. Маленький старик в вицмундире приготовился записывать.

– Очень хорошо, – сказал Сеньковский, щурясь. – Написано хорошо, – сказал он старику. – Пишите. Каджар… Фетх-Али… Шах султан… Тысяча двести сорок два.

Старик писал.

– Написали? В скобках: тысяча восемьсот двадцать четыре. Это награвировали всего пять лет назад.

Старик осторожно, двумя пальцами, повернул алмаз набок.

– Не так, вниз головой, – сказал Сеньковский. – Надпись груба… да, она груба… Видите, как глубоко… Пишите: Бурхан… Низам… Шах Второй… Тысячный год.

Старик вслушивался, зачеркивал, писал.

– По-видимому, правитель индийский. Шестнадцатый век. Сеньковский сам повернул камень.

– Пишите, – грубо сказал он, – сын… Джахангир-шаха… Тысяча пятьдесят первый год. Напишите в скобках: Великий Могол.

Старик торопливо скрипел голым пером, и перо остановилось.

– Великий Могол. Написали? Тысяча шестьсот сорок первый год после Рождества Христова. Скобки.

Лампы грели бархатную подушечку, в комнате было ни темно, ни светло, как будто рассветало.

– Цена крови, – кивнул старику Сеньковский, и старик заморгал красными веками. – Его убил его сын, Авренг-Зеб, чтобы захватить, – и он ткнул пальцем в подушку. – И еще он убил своего брата, я не помню, как его звали, Авренг-Зеб.

Вдруг Сеньковский взял со стола длинными пальцами алмаз и посмотрел на свет. У старика задрожали губы.

– Не полагается.

Свет алмаза был белый, тени в гранях винного цвета, в самой глубине, у надписи Низам-шаха, коричневые. Сеньковский положил камень на стол. Он медленно поглаживал его пальцами. Лицо его смягчилось.

– Взвешивали? – спросил он об алмазе, как спрашивает врач о новорожденном ребенке.

– Еще не взвешивали. Будет больше двухсот пятидесяти, – старик развел руками, удивляясь.

– Четвертая надпись будет? – спросил Сеньковский строго.

Старик, пожимая плечами, открывал дверь.

Только на Невском проспекте, проехав мимо магазина Никольса, Сеньковский улыбнулся. Он смотрел неопределенно. Проспект, люди, вывески, деревья проходили мимо него.