Глеб Жога — книжные серии

Сборник «До движения» состоит из двух частей. Тексты первой части – заметки, наблюдения и рассуждения, вынесенные автором из поездок по родному Уралу, центральной России, Европе, Прибалтике, Кавказу, Америке, Израилю. Взгляд молодого путешественника скачет с объекта на объект, с события на событие; он одинаково внимателен ко всему – и к великому, и к мелочам: летний шторм на курортной Адриатике и зимний – на безлюдной Балтике, музейные собрания мастеров Возрождения и общественные прачечные в эмигрантских районах на Диком Западе, религиозные толпы в Иерусалиме и туристические – в Ватикане, детские сады в Тарту и секретный ход на колокольню в Кунгуре… Иногда автор вступает в диалоги: с местными жителями и с такими же, как он сам, чужаками, с собаками и птицами, с ветром, морем и горизонтом. Тематика второй части шире: здесь автор уже путешествует по личной и семейной памяти, рассуждает о детстве и взрослении, о профессии и призвании, о своем поколении – людях, родившихся в позднем СССР и росших в 1990-е – и его судьбах. И в той же меланхолично-рефлексивной тональности – о карандашах, велосипедах, чайниках, кофемолках и прочих подвернувшихся под руку примечательных пустяках.

Сборник «До движения» состоит из двух частей. Тексты первой части — заметки, наблюдения и рассуждения, вынесенные автором из поездок по родному Уралу, центральной России, Европе, Прибалтике, Кавказу, Америке, Израилю. Взгляд молодого путешественника скачет с объекта на объект, с события на событие; он одинаково внимателен ко всему — и к великому, и к мелочам: летний шторм на курортной Адриатике и зимний — на безлюдной Балтике, музейные собрания мастеров Возрождения и общественные прачечные в эмигрантских районах на Диком Западе, религиозные толпы в Иерусалиме и туристические — в Ватикане, детские сады в Тарту и секретный ход на колокольню в Кунгуре… Иног­да автор вступает в диалоги: с местными жителями и с такими же, как он сам, чужаками, с собаками и птицами, с ветром, морем и горизонтом. Тематика второй части шире: здесь автор уже путешествует по личной и семейной памяти, рассуждает о детстве и взрослении, о профессии и призвании, о своем поколении — людях, родившихся в позднем СССР и росших в 1990-е — и его судьбах. И в той же меланхолично-рефлексивной тональности — о карандашах, велосипедах, чайниках, кофемолках и прочих подвернувшихся под руку примечательных пустяках.