Цитаты из книг — Гарольд Шехтер

Одно верно: с тех пор как появилась массовая культура, её обвиняют во всех грехах - от подростковой преступности до серийных убийств.

Так устроена природа человека, что из всех эмоций едва ли не приятнейшим, едва ли не сладостнейшим является чувство собственной правоты.

— Но в этом и заключается самая суть художественной прозы, — возразил я. — Искусный писатель не приспосабливает свои мысли к реальным событиям, а решает, какого единого и мощного эффекта он стремится достичь, после чего комбинирует эти события и описывает их такой интонацией, которая наилучшим образом способствует…

— Разрази меня, если у этой дамочки Никодемус не самый потрясный домишко, какой я видел в жизни. По сравнению с ним усадьба старого Ашера — что южный конец коняки, которая скачет на север.

Красавица Белль Ганнесс была прекрасной леди, Была она сильнее, чем все её соседи. Жила она на ферме среди своих свиней, Три сотни фунтов весу - не меньше - было в ней. Зарезать на досуге свинью она любила, Но это всё не главным для леди Ганнесс было, А главным развлеченьем без видимых причин Для леди Ганнесс было…

Посмотрите на меня сверху вниз — и увидите дурака. Посмотрите на меня снизу вверх — и увидите господина. Посмотрите мне прямо в лицо — и увидите себя! Чарльз Мэнсон

Из глотки матроны вырвалось радостное восклицание, тембром и звучностью слегка напоминавшее брачный клич североамериканского журавля.

Усадьба Никодемусов, занимавшая целый городской квартал, была окружена высокой стеной из прочного кирпича. Над воротами этого надежного бастиона караулили две резные свирепые фигуры с туловищами льва, крыльями стервятника, оскаленными мордами драконов и когтистыми лапами орла.

— Черт, что-то у вас жабры посинели, По! — Те признаки глубокого уныния, которые вы различаете на моем лице, являются вполне естественной реакцией на весьма печальные события последних дней, — ответил я.

Среди наших общественных обязанностей едва ли найдется более тягостная, нежели разыгрывать гостеприимство, когда душу терзает забота.

Дотянувшись рукой до затылка, я нащупал небольшой, но отчетливо выступающий узел, причем столь чувствительный, что от легчайшего прикосновения моих пальцев раскаленное острие боли, подобное огненной стреле, выпущенной из лука дикого апача, пронзило мою голову, и я содрогнулся в агонии.

Я несколько раз поморгал, чтобы вернуть своим визуальным способностям прежнюю ясность и фокусировку, и увидел, что смотрю прямо в лицо полковника Крокетта, который, в свою очередь, взирал на меня с выражением озабоченности и все же облегчения.

— Джентльмены, боюсь, в нездоровом воздухе этой комнаты есть нечто, к чему моя респираторная система оказалась до крайности чувствительна, а посему я полагаю за лучшее вернуться в свое скромное жилище, где я смогу с большей пользой применить свою энергию и в нерушимом спокойствии осмыслить все те многообразные загадки, с…

Разумеется, — продолжал я, — само по себе владение этими книгами может в определенных случаях означать лишь претензию на широкий интеллект, — допуская такую вероятность, я подразумевал своего покойного опекуна, угрюмого торговца Джона Аллана, чья библиотека была напоказ заполнена самыми дорогостоящими изданиями…

— Если не ошибаюсь, это копия — причем выполненная с большим тщанием и умением — известной картины «Смерть Сарданапала» прославленного французского художника Эжена Делакруа,[25] — заметил я. — Французского, э? Так и думал, без проклятых иностранцев дело не обошлось. Ей-богу, По, чтоб меня в медвежьем жиру изжарили, если…

Я поспешил к нему и увидел, что внимание полковника привлек тяжелый железный молоток, подвешенный в середине двери. Этот предмет отличался на редкость странной формой, а именно: — он был отлит и виде поднявшегося на дыбы кентавра, на чьем зверском лице запечатлено было выражение дикой и безудержной похоти. В своих…

— А что же ваша родная мать, По? Я так понял, бедняги уже нет среди нас? Точность его замечания я подтвердил меланхолическим вздохом: — Прекрасная звезда, чей яркий, хотя и кратковременный блеск доставлял безграничное наслаждение всем, кто взирал на нее, моя мать, прославленная служительница Мельпомены Элиза По,…

Судя по хмурому лику небес, я понимал, что ближайшие часы не принесут перемен в той унылой погоде, которая вот уже несколько дней омрачала и даже угнетала наш город, а потому я снял с вбитых в стену крюков шляпу и плащ и поспешил к выходу.

При этих словах тревожная дрожь, подобная гальваническому разряду электрической батареи, пронизала все фибры моего существа.