Ирина Снегова — о поэте

разрыв с собственной семьей объясняет смену фамилии Корольков на Снегов. Этим же, видимо, следует объяснять и ответы Анатолия Ивановича – «жандарм» – в многочисленных анкетах об отце. Дед, когда был, был «оплот» и разгонял выступления рабочих, организованные Анатолием Ивановичем. Вот как об этом пишет сама Ирина Снегова: «Должна сказать, что это столкновение убеждений, скрещение гордынь, виденное мной не на подмостках, а рядом, рано заставили меня почувствовать нешуточность времени». В 30-е годы А.И. Снегов был уволен из Института Красной профессуры, отказавшись доносить на «врагов народа». Об этом Ирина Снегова писала в стихотворении «Шел пароход». «...Все, что отца мотало, все, что его сгубило/..../ Чистки, анкеты, сверки, гибель друзей – по тюрьмам...» В 1939 году отец умер от туберкулеза, которым заразился на фронте во время Гражданской войны.

Мать Ирины – Бальзак Софья Семеновна – редактор и доцент Московского Автомеханического института родилась в 1896 году в бедной еврейской семье в г. Переяславе-Хмельницком, была участницей трех революционных подполий. Единственная из своей большой семьи смогла окончить гимназию и с 14 лет занималась репетиторством. Как и ее муж, Анатолий Иванович Снегов, в 1923 году поступила на учебу в Институт Народного хозяйства им. Плеханова. Скончалась в 1952 году.

Сама Ирина окончила московскую школу №29. С августа 1941 по май 1942 года — была в эвакуации в г. Красноуфимске. В 1942 году была направлена ЦК ВЛКСМ на работу в редакцию «Комсомольской правды», где работала литературным сотрудником иностранного отдела до 1944 года. Выступала с очерками в «Комсомольской правде». Иногда использовала литературный псевдоним И. Анатольева. В 1944 году поступила в Литературный институт им. Горького при ССП. Занималась в семинарах И.Л. Сельвинского и В.К. Звягинцевой. В институте была персональной стипендиаткой – получала стипендию имени Крылова, окончила с отличием институт в 1948 году.

Впервые напечатала цикл стихотворений «Земля моя» в журнале «Знамя», №11 за 1948 год. П

Переводить начала с 1949 года стихи своего товарища по институту Расула Гамзатова. С этого же времени начала работать в области перевода в соавторстве с Е.Николаевской. Одновременно занималась переводами одна.

В 1960-е годы была достаточна известна. Много печаталась в журналах, в основном это были переводы армянских и грузинских поэтов.
За четверть века поэтической жизни выпустила 13 поэтических сборников, в том числе «Лирические стихи» (1958), «Август» (1963), «Лирика» (1966), «Крутизна» (1967), книги стихов для детей «Бьют часы» (1962), переводила поэзию грузинских, армянских, башкирских и других поэтов братских республик.
Родила дочь.

Умерла в 1975 году от скоротечного рака легких, который едва распознали и уже спасти не успели. Незадолго до смерти, уже зная о своей болезни, Снегова жила в Малеевке, бродила по аллейкам и читала вполголоса – сама себе – Тютчева. Что-то должно было измениться в ее поэзии, но времени для этого в жизни не осталось... Что рвалось в ее несбывшуюся, ненаписанную поэзию?.. Перечитывая множество ее переводов с “языков народов СССР”, стихи башкирского поэта Мустая Карима – невольно кажется, что это Георгий Иванов. Тот, кстати, перед смертью тоже часто распевно читал вслух стихи Тютчева.
Ирина сама себя отпела, написав стихотворение на собственную смерть, которое рифмуется со стихотворениями Марины Цветаевой («Настанет день печальный…») и Бориса Пастернака («Август»).
Похоронена Ирина Снегова на Ваганьковском кладбище, по желанию семьи — без панихидных речей в Малом зале Центрального Дома литераторов, без писательских поминок.

Из воспоминаний Ирины Снеговой:
«Многие моря и реки жили как бы невдалеке от моего детства, но Волга прошла сквозь него. Любовь к ней отца, волжанина, была род недуга. Я никогда потом за всю мою жизнь ни у кого такого не встречала. Видела, как он вдруг начинал мрачнеть, «тосковал по Волге», словно бы она – человек, собирался и уезжал. Первые мои годы все мы ездили летом в Тутаев, в Ярославль, в Углич. И много раз плыли на уютных белых пароходах. Сверху, до Астрахани, и снизу вверх, к Рыбинску. Двигались медленно, прочно садились на мель, долго стояли у больших городов и маленьких причалов… И то особое, что подкатывало, тянуло под ложечкой, когда смотрела я на эту великую воду, на поблескивающие колоколенки дальних берегов, было сродни стихам, было, может быть, предчувствием их и началом».

Что я люблю? Так, без запинки, с ходу?
Сквозь листья – солнце, тишину с утра,
Большое небо, и большую воду,
И тяжесть слова на конце пера.