«Сперва женщины и дети» Ю. Плутенко (2022) – отзыв на книгу. Часть III

Часть I
Часть II

Подкатывающие комья мифологии «Титаника» с участием Гуггенхайма, Астора и «Джукина»

И вновь продолжаем, попеременно закрывая лицо ладонью от стыда и негодования и собирая волю в кулак, чтобы не расхохотаться, стоическое препарирование «великого опуса» Юрия Плутенко – того самого Плутенко, к которому подкатывают комья к горлу (с. 66) и у которого титульный лист вместо передней обложки. И который является очередным молодым дружком и протеже (или родственничком?) известно кого.

Страницы с 77 по 84 представляют собой фактически сплошную хвалебную оду Бенджамину Гуггенхайму. То, что на борту «Титаника» его – женатого человека и отца трёх дочерей – сопровождала «французская любовница, певица», преподносится в совершенно будничном, прозаическом тоне и будто бы даже нормализуется. «А чё такого? – словно вопрошает автор между строк. – Какие ещё семейные и моральные ценности, о чём вы?»

И, конечно, не обошлось без заезженного мифа о переодевании Гуггенхайма и его камердинера в шикарные вечерние костюмы: «Мы одеты в наши лучшие смокинги и готовы погибнуть как джентльмены» (с. 84). В петлицу смокинга, продолжает фантазировать Плутенко, Гуггенхайм вставил «огромную розу» – в его и авторском представлении это значит быть одетым «безупречно, с шиком и блеском» (с. 83).

Всех, кто устал от этой заплесневелой мифологической чуши, переадресую к главе 2 части VII «Мифов о "Титанике"» – в ней вы узнаете, «откуда есть пошла» вся эта история с переодеванием в лучшие костюмы и заслуживает ли она хоть какого-то доверия.

Гуггенхайма сменяет Джон Джейкоб Астор, личность не менее прославленная (ещё бы – один из богатейших людей того времени!):
«Крен резко увеличился, и упала первая дымовая труба. Уклониться от неё у меня не было ни малейшей возможности. Она раздавила всех вокруг меня, забрызгав их копотью и сажей» (с. 89). Соответственно, его (Астора) «сильно изуродованное, покрытое сажей и копотью тело с размозжённой головой» якобы «нашли плавающим в волнах Северной Атлантики...» (с. 86–87).

И снова широко растиражированный миф: труп Астора в действительности не имел никаких серьёзных повреждений, так что вероятность его гибели под падающей дымовой трубой стремится к нулю.

...рёв труб от стравливаемого пара из котлов машинного отделения лайнера. (С. 92)

В машинном отделении «Титаника» не было котлов.

На «Титанике» издавалась своя газета, куда радисты передавали полученные новостные сводки... (С. 94)

Такое впечатление, что автор задался целью собрать все самые затёртые и дурацкие мифы о «Титанике», какие только есть; и среди них – миф о печати собственной газеты на борту судна (см. «Иллюстрированную хронику рейса и гибели», с. 67).

Корабельный главный пекарь Чарльз Джон Джукин, <...> (С. 95) [выделено мной]

Признаться, я думал, что нелепее «Джуфина» варианта придумать невозможно; однако я ошибался – наш герой-автор умудрился и тут пробить дно.
Единственно верное прочтение и произношение фамилии старшего пекаря – ДЖОКИН, запомним раз и навсегда.

После ознакомления с радиотелеграммой 14 апреля в 13:45 о присутствии айсбергов прямо по курсу капитан Смит распорядился немного изменить курс «Титаника», шедшего почти на максимальной скорости, направив его южнее. (С. 96)

Как уже указывалось в п. 4 части 1-й «Азбуки истории "Титаника"», незначительное отклонение судна от курса в 17:50 14 апреля в районе точки поворота вряд ли произошло в результате осмысления и учёта информации о дрейфующих льдах, поступившей по радиотелеграфу. Миф о бдительном капитане «Титаника», корректирующем курс «южнее южного» якобы с целью обхода айсбергов (в том числе упомянутых в радиограмме с п/х «Балтик»), до сих пор популярен в среде оголтелых фанатов и никак не желает умирать под ударами цифр, научных данных и фактов.

И т. д. и т. п.

Заключение

Автор классифицировал своё сочинение как «роман-пьесу», но в действительности сей опус правильнее было бы отнести к несколько иной категории, а именно: к макулатуре. Или к литературному суррогату.

Это не просто «слабая» или «неудавшаяся» работа категории В или С, это произведение в принципе находится за гранью добра и зла, так что его решительно невозможно оценивать в цензурных выражениях.

Книга, к сожалению, обладает весьма невысокой художественной ценностью. Нельзя ею пользоваться и как надёжным источником исторической информации, потому что свидетельства очевидцев в ней искажены, дополнены вымышленными подробностями, которых не было в оригинальных стенограммах и их рассказах; в уста свидетелям вложены речи, которых они не произносили.

Обращает на себя внимание и примитивизм драматургии. Какую «производственную драму» можно было бы закрутить, будь автор хоть немного знаком с современной научно-исследовательской литературой по теме, о которой он зачем-то взялся писать! (Треугольник взаимного влияния Исмей – Смит – Эндрюс... И многое другое; непаханое поле для построения драматических сюжетов.)

Автор предисловия охарактеризовал «Сперва женщины и дети» как, ни много ни мало, «эпохальный литературный труд» (!) – и отчасти с этим можно согласиться: перед нами действительно эпический, эпохального масштаба фейл. И фейл этот не столько для бедолаги-Плутенко, сколько для тех, кто курирует его и ему подобных, потужно продвигая их в науку и литературу.

Находясь в здравом уме и адеквате, невозможно рекомендовать это чтиво в каком-либо ином качестве, кроме псевдолитературно-пародийного.

Занавес.