Цитаты из книг — Иван Сытин

Мой издательский опыт и вся моя жизнь, проведенная среди книг, утвердили меня в мысли, что есть только два условия, которые обеспечивают успех книги: — Очень интересно. — Очень доступно. Эти две цели я всю жизнь и преследовал.

Но поразительная вещь: эту грозную армию, этот оплот государственного строя обслуживала жалкая, никчемная газетка, где бездарность шла рука об руку с баснословным невежеством. газета носила чрезвычайно характерное название — "Русский инвалид". И в этом самом названии запечатлелась как бы насмешка истории.

Японская война показала все наши военные прорехи. При замечательном солдате и очень недурном офицере мы все-таки были разбиты маленькой державой, которая сыграла роль библейского Давида, поразившего Голиафа.

Одним из первых было пособие по географии: "Человеческие расы" — большой лист с фигурами представителей монгольской, австралийской, негрской, американской и кавказской рас.

В журналах работали те же авторы, те же художники, но журналы не шли, а книга шла. Единственное объяснение, которое я мог дать этой загадке, состояло в том, что самая периодичность журнала не соответствовала детскому возрасту. Психология ребенка требует, чтобы сказка, повесть или рассказ, однажды начатые, были сейчас же…

Само собой разумеется, что рядом с произведениями русских ученых и русских популяризаторов Товарищество не оставляло без должного внимания и выдающиеся, прекрасные работы иностранцев. Мы не забыли ни П.Бера, ни Сеттон-Томпсона, ни других. Равным образом не были забыты и те детские книги, которые известны в каждой стране:…

Вот перед нами читательский эмбрион: деревенский человек, только что научившийся грамоте. А вот эмбрион уже вылупился из яйца и купил первую книгу. А вот, наконец, он начинает ходить; робко, неуверенно, спотыкаясь и падая, плетется со страницы на страницу.

До изобретения книгопечатания русский народ был един в своих художественно-литературных вкусах. сказка, песня, былина, жития святых и рукописная повесть были одинаково доступны и одинаково интересны и для бояр, и для царя, и для крестьянина. Но со временем дело изменилось: стало как бы два народа — образованный и…

В русской литературе нельзя, кажется, указать ни одного произведения, которое прожило бы 300 лет и не растеряло бы своих читателей. Жизнь книг почти так же коротка, как и жизнь человека: 50, 75, очень редко 100 лет — и затем наступает забвение и смерть. В этом смысле можно сказать, что старинные библиотеки, переходящие от…

Заглавие определяло участь романа или повести. Хлесткое, сногсшибательное заглавие требовалось прежде всего. Что же касается содержания, то в моде были только три типа повестей: очень страшное, или очень жалостливое, или смешное. Эта привычка покупать "товар" не читая и не читая же сдавать его в печать иногда оканчивалась…

Особняком от литературы, никому не ведомые, всеми презираемые, делали свою писательскую "карьеру" авторы Никольского рынка. Кто они, откуда, и как пришла им в голову мысль взяться за перо и творческую работу? Недоучившиеся семинаристы, убоявшиеся бездны книжной премудрости, и всякого рода изгнанники учебных заведений,…

Из павильона гости последовали в печатный отдел, где у меня работала первая изготовленная в России печатная машина (до этого в России своих печатных машин совсем не было). Машина печатала портреты царской семьи и князя Черногорского. Тут же в присутствии гостей было отпечатано несколько десятков экземпляров. Мои лубки…

Как печатался в старину лубочный товар? Всегда в одну краску (черную) и всегда на очень плохой, серой бумаге. В таком виде картины поступали в раскраску от руки, чем в зимнее время занимались деревенские девушки и бабы. Конечно, эта раскраска производилась до невероятности грубо. Бабы красили заячьей лапкой "по ногам и по…

Хозяин мой очень хорошо знал, как велики были соблазны Нижегородской ярмарки, где разгул был почти обязателен для торгового человека, так как покупатели (в особенности сибиряки) требовали, чтобы каждая сделка была вспрыснута. И это соображение окончательно склонило его к мысли, что меня надо женить.

В Малороссии, в деревнях, нас зазывали наперебой, и во всех постоялых дворах мы были желанные гости. Нас было много. Ярмарочные обозы тянулись целыми караванами, и мне было в диковинку и малороссийское гостеприимство и малороссийское угощение, когда нам выставляли целые миски жидкого меду с белыми караваями.

Я вышел из школы ленивым и получил отвращение к учению и книге — так опротивела за три года зубрежка наизусть. Я знал ль слова до слова весь псалтырь и часовник, и ничего, кроме слов, в голове не осталось.

Как волостной писарь, отец не занимался сельским хозяйством, и, помню, с какой мучительной завистью я смотрел на моих сверстников — ребятишек, которые запрягали лошадь, помогали своим отцам в поле или веселой гурьбой ездили в ночное. Ничего этого у нас не было: дети писаря сидели по углам, унылые, тоскующие и мучились…

Но эту борьбу за книгу я вел до конца. Мечта моя — чтобы народ имел доступную по цене, понятную, здоровую, полезную книгу. Чтобы книга стала лучшим другом крестьянина и стала близка ему

Народная страда шла параллельно с оголтелыми кутежами, и, пока на фронте лилась кровь, в столице рекою лилось шампанское. Это было невыносимое зрелище, и сам собой вставал вопрос: а что же там, во дворце, на самой вершине власти, — понимают ли там, что делается и куда, в какой омут, ведет это страну? Было невыносимо…