Цитаты из книг — Мария Матвеева

Ночью наша вышка на Дар-Горе, словно Ноев ковчег, плывет над морем огня. Ветер подул с Волги и несет на нас тяжелый запах. Нет, это не запах. Это — смрад войны; смесь духа горящего жилья, домашней утвари, резины, бумаги, хлеба, мяса, кожи. Человеческого мяса. Человеческой кожи... Кто хоть раз ощутил это — не забудет до…

— Чем могу быть полезна? — Извините, мне Валя давно говорила о вас... Что вы... очень прямой, принципиальный человек, и я прошу вас сказать... избавить меня... избавить меня от мук подозрения... Наконец до меня дошло, о чём речь. Ему кто-то сказал, что его жена... И он назвал фамилию одного из наших командиров. Меня…

Генерал, выждав паузу, заговорил резко, с металлическими нотками в голосе: — Смешно?.. А кто вам дал право издеваться над девушками? Их место в институтах, в театрах, на танцплощадках! Они добровольно пришли вам на помощь, когда вы, доблестные мужчины, довоевались от Бреста до Сталинграда... А вы... Смешно! Немного…

Генерал, кажется, не слушает, а внимательно — удивленно осматривает меня с ног до головы. Потом, словно спохватившись, командует: — Вольно, вольно, товарищ девушка-боец! Новое обращение! Как нас только не пытались называть. Некоторые остряки-самоучки предлагали изменить нам фамилии на мужские, «дабы не путаться в списках».

Развеселил меня наш командир взвода. Подошла я к землянке, он широким своим шагом движется от штаба и в руке... Да, тот самый злосчастный букет уже поблекших роз. — Вот, Матвеева! На первый раз я их выброшу сам. А потом запомню! Это уже действительно смешно. Симко есть Симко. И вот тут назло ему я нарвала букетик простых…

А может быть, все объяснялось проще? Трудно человеку сразу переломить свой характер. Бывает же такое: кому тошно — я нарочно, кому плохо — я назло.

— А мы, Марийка, ей о нашей девичьей присяге рассказали... Дело в том, что нам порядком надоело, как некоторые военные, а особенно вольнонаемные женщины, отпускали в наш адрес шуточки и реплики. В основном они были, я уже говорила, безобидные, но приходилось слышать и весьма неприятные. Тут и сомнения в том, что мы,…

Изучали тактико-технические данные фашистских самолетов, их отличительные особенности. Булгаков даже пытался изобразить нам особенности гула моторов фашистских истребителей и разных типов бомбардировщиков. Оказывается, он у всех разный. У сержанта это получалось примерно так: «У-у-у-у... — гудел он, поясняя: — «Мессер»!…

«Отбой!» «Подъем!» — И так будет до тех пор, пока не научимся все это делать за сорок пять секунд, — предупреждает нас командир взвода и отправляет наконец на завтрак.

Смеху было... Правда, сквозь слезы. А самым «веселым» предметом нашей военной формы стали ботинки. Толстенная подошва, с металлической прокладкой каблуки, круглые носки и материал, из которого они были сооружены, делали их абсолютно негнущимися. Но это полбеды. Старшина еле разыскал мне самый маленький размер — сорок…

Привезли нас на новое место и сразу в баню. Здесь прощаемся с косами, локонами, прическами. Подстригали под «боке». Объяснили, что нам повезло. Такую прическу красноармейцам(!) разрешается носить только на третьем году службы. «Повезло». Я, правда, отнеслась к этому спокойно. А вот у Лизы Лобженидзе по обычаю предков…

Я поняла, что мне уготована карьера писаря. «Не пройдет!» — Хотите писарем сделать? Не буду! Я в госпитале работала, раненых на ноги ставила и в армию пошла добровольно не бумажки писать, — хотя еще робея, но твердо заявила я.

Поверьте. Полк наш — боевой. Техника — хорошая. Бойцы — орлы! И... — подполковник запнулся, растерянно обводя взглядом девчат. Я поняла, что он не знает, как нас называть. А действительно, как? От красноармеец — красноармейка. Не очень. От солдата — солдатка. Это женщина, у которой муж солдат. Вот и думай.

Я хотела сдерзить. Не такими я представляла боевых командиров. Хорошо запомнилось, какими в эвакогоспиталь привозили фронтовиков. Пропотевшие хлопчатобумажные гимнастерки, обгоревшие, пробитые пулями и осколками шинели. А у этих — хруст новой кожи, аккуратно подогнанные портупеи, белизна подворотничков. Нет, не такими…

Я уже давно приготовилась к «борьбе» с врачами. Знала, что начнут придираться к моему здоровью. На удивление, все прошло гладко. Только один пожилой, солидный врач бросил: «И куда таких в армию? Одни глаза и... ноги». Хотела ему ответить: стар, мол, на ноги смотреть, да решила не обострять отношения. А нескольких девчат…

Когда-то я страстно хотела стать летчицей. И однажды, находясь в Ленинграде на экзаменационной сессии в институте, решила поступить в аэроклуб. Но врачи на медицинской комиссии единодушно решили не пускать меня в небо. Не только моя худоба сказалась в этом решении. Хроническая малярия, не очень здоровые легкие и прочее и…

Мы ехали и пели. Никто никому не говорил слов утешения. Словно чувствовали, что в словах можно утонуть, а в песне — выплыть даже из горя и боли на простор жизни и веры в то, что все будет хорошо.

Папа всегда гордился, что мама, как и он, воевала в гражданскую войну. Вот я и подбросила вопросик: — А мама? Как же она? Папа переглянулся с мамой, улыбнулся и уже спокойно, но все так же строго сказал: — Мама выдержала гражданскую войну потому, что с малых лет занималась тяжелым физическим трудом. Работала. Понимаешь,…

Не раз уже мысленно удирала на фронт. Вдруг узнала — райком комсомола отбирал девчат-добровольцев в армию. Полетела туда. Подняла скандал — считаете меня активисткой, а как дело дошло до самого важного и нужного, про Матвееву забыли. Уговаривали остаться — здесь такие тоже нужны. Нет уж! Если заслуживаю доверие —…

Эвакуированных ленинградцев мы старались встретить как можно лучше, но поначалу получилось хуже некуда. Слух о том, что они голодают, дошел до нас давно. Дружинницы пошли по дворам, рассказывая о людском горе. Сердобольные казачки наготовили всяческих угощений и выстроились с корзинами на перроне. Подошел поезд. Открылись…