Когда я был настоящим

Том МакКарти пришел в литературу из современного искусства, и его роман не про состояние современного общества, а скорее про состояние современного искусства. Вроде попытки нащупать, как далеко может зайти искусство акционизма в своей погоне за реальностью. То есть важны тут не только фантазии героя, страдающего от невозможности закурить сигарету с непринужденностью Де Ниро в «Злых улицах», но и то, что любой каприз ему помогает исполнить целая армия профессионалов: от кастинга до буквально выбора обоев. Эта отчужденность процесса от результата напоминает киношную — стоит ли добавлять, что именно этой книгой вдохновлялся Чарли Кауфман, сочиняя «Нью-Йорк, Нью-Йорк».

Главный герой, очнувшись в больнице после неназванной катастрофы, получает компенсацию в несколько миллионов за ущерб и параноидальную неуверенность в реальности сегодняшнего дня — и тратит целое состояние на воссоздание «настоящих» картин, дремлющих в его сознании. Все начинается с постройки целого дома, в котором команда специальных людей воссоздает запах жареной печенки, звуки музыки от пианиста сверху, котов, гуляющих по крыше. Но на этом не заканчивается — за домом воссоздается сцена уличного ограбления, а дальше и кое-что похуже.

Роман Маккарти есть результат смешения литературной традиции с практиками передового искусства 20-го века.
Что касается традиции, то Том Маккарти — изменник родины. Зеленым лужайкам островной словесности он предпочитает стогны Парижа. По сути дела, “Remainder” — доведенный до предела эксперимент с памятью, Пруст, сжатый до размеров одного небольшого тома, параноидальная мадленка. Страсть Маккарти к наблюдениям за ежедневными ритуалами городской жизни явно свидетельствует о тщательном изучении прозы Жоржа Перека, а одержимость формальной стороной вопроса отсылает к французской литературно-математической группе УЛИПО.
Но главное — другое. Том Маккарти своим романом завершает историю европейского ситуационизма. “Remainder” можно прочесть как подробное описание ситуационистской затеи, как — перенося разговор в позднесоветский контекст — документацию акции «Коллективных действий» или «Медгерменевтики». Между искусством и жизнью нет никакой пропасти, нет ни малейшего просвета, куда мог бы втиснуть свое перо унылый литкритик. Искусство равно жизни, равно литературе. Маккарти возвращает нас во времена высокого модернизма и классического авангарда, когда это было именно так.

Несмотря на зацикленность героя и автора на идее «не/настоящести», “Remainder” совсем не мучает нас идеями новой французской философии и вообще идеями. Это редкий пример взращенного на культурном навозе текста, не требующего от читателя никакой посвященности — а лишь отсутствия сопротивления своей слегка монотонной, гипнотизирующей интонации (прекрасно переданной в переводе Анны Асланян).
Начинается все классически — герой выходит из комы, в которую впал после аварии. И да, у него даже амнезия, а также странный, таинственный договор с виновниками его несчастья. «О самой аварии я могу сказать очень немного. Почти ничего. По ходу ее что-то падало с неба. Техника. Детали, части. Вот, на самом деле, и все — большего я разгласить не могу».
Большего разглашать действительно не следует. “Remainder” умудряется быть авангардистским романом, в котором сюжет имеет значение. Он вообще мог бы быть триллером. Только не хочет.

Когда я был настоящим