"Мой Пушкин" - это проза необычная: проза поэта. И необычайная - проза
о поэзии.
Это рассказ о вторжении в душу ребенка стихии стиха. И рассказ о
неумолчном ответном эхе, родившемся в этой душе. Незаурядной душе: ребенку
ведь и самому предстояло стать поэтом, да еще выдающимся, решительно
непохожим ни на кого на свете.
Это проза-воспоминание и проза-прозрение. Проза-исповедь и
проза-проповедь. А сверх всего проза-исследование, психологическое
исследование. Впрочем, это обязательные черты почти всего, что написала
Марина Цветаева как прозаик. Удивительные черты. Удивительные в своем
сочетании. Они сделали ее прозу явлением столь же неповторимым, как и ее
поэзия.
Ровесница Маяковского, высочайше ценившая мощь его поэтического голоса,
Цветаева в свой черед была одним из революционных преобразователей (или -
лучше! - обогатителей) русского стиха. Она открыла в нем неведомые прежде
возможности - смысловые, ритмические, звуковые. Или иначе: эти возможности
сами открылись ей, потому что кому-то когда-то должны же были они открыться,
дабы стать потом достоянием всех?! У нее была любимая мысль: природа, время,
история выбирают поэта, чтобы выразиться через него - выговориться его
устами. И однажды она так объяснила происхождение своих исканий: "Каким-то
вещам России хотелось сказаться, выбрали меня. И убедили, обольстили: только
ты! Да, только я. И поддавшись... повиновалась, выискивала ухом какой-то
заданный слуховой урок".
Этот заданный самой Россией слуховой урок стал поэзией Марины
Цветаевой. И ее прозой тоже!
Как сравнительно недавно Маяковский, Цветаева еще и сегодня - трудный
поэт. Слишком неклассический. Слишком нетрадиционный. Пушкин когда-то крайне
просто растолковал механизм привычного восприятия искусства: помните -
"читатель ждет уж рифмы розы..."! При такой настройке души и слуха на
привычный лад ловить цветаевскую волну - дело заведомо безнадежное. От нее,
как в свое время от Пушкина, как во все времена от всех настоящих поэтов, не
дождешься этой "розы". Разве что (как Пушкин: "на вот возьми ее скорей!")
одарит она ее в шутку. Или в насмешку. Ее поэзия - непрерывная
неожиданность. И проза тоже. Иначе и быть не могло бы: как все художники,
отмеченные громадностью дара и цельностью натуры, Марина Цветаева всегда и
во всем оставалась самою собой.
Да, строфы ее стихов порою трудны. И строки ее прозы порою трудны. Но
так трудны бывают горные дороги. Подъем стоит усилий, право же, стоит!
Русская литература XX века уже немыслима без Марины Цветаевой. Она среди
вершин, правда, еще далеко не обжитых и малоизученных вершин, этой великой
литературы.
"Мой Пушкин" - рассказ Цветаевой о том, как начиналась Цветаева. Разве
этого одного не довольно, чтобы пожелать хоть на час стать альпинистом?!
Даниил Данин
