Разрушитель небес

9. Фэритас

Feritās ~ātis, ж.

1. (о животных) дикость

2. (о людях) грубость

Я смотрю в окно, лежа в новой постели. Мне досталась целая комната. Восход над особняком Дравика искусственный, розово-золотой с зеленым, его проецируют на гладкий горизонт оси, где живут благородные, но он все равно прекрасен. Теперь понятно, почему мать хотела, чтобы я когда-нибудь увидела его.

Я открываю виз и ставлю таймер на одну минуту. Обхватываю себя руками, вызывая призрак воспоминаний об объятиях. Сжимаю руки еще сильнее. Мать никогда не увидит восход – об этом позаботился мой отец.

И попытался сделать так, чтобы не увидела и я.

Десять. Девять. Восемь…

Неужели он так ненавидел меня?

Семь. Шесть. Пять…

Шрам на ключице пульсирует. Нет.

Четыре. Три. Два…

Если бы он ненавидел нас, если бы любил… если бы испытывал к нам хоть какие-то чувства, он пришел бы и сам убил нас.

Один.

Слезы вытерты. Ступни на холодном мраморном полу.

В коридорах особняка тихо и пусто, в блеклом солнечном свете кружится пыль. Не движется ничто, кроме меня. Ничто не дышит, хотя великолепные семейные портреты, статуи и золоченая мебель почти кричат о роскошной жизни. Среди этой зловещей безжизненности я смотрю на портрет зеленоглазого мальчика, слабо улыбающегося пустоте, которая его окружает, пустым костям. Лунная Вершина не гробница, а скелет, давно покинутый огромным чудовищем. Вдруг по коридору проносится ветерок, и я словно примерзаю к полу: откуда-то тянет теплым благоуханием выпечки. Должно быть, рядом кухня. Если закрыть глаза, можно почти ощутить вкус – вкус хлеба, смеха и нежности.

Пока все не кончится.

Мои требования, согласно договору, следующие:

Первое – в течение двадцати четырех часов после моей победы в поединке один из семерых должен умереть, а Дравик предъявить мне на виз доказательство причастности умершего к убийству матери. Второе – он не потребует от меня ничего, кроме верховой езды. И третье – после завершения Кубка Сверхновой он обеспечит мне безболезненную смерть.

Дравик выдвинул лишь одно требование: кто бы ни спросил у меня, кто я такая, я обязана называться полным именем – Синали фон Отклэр.

Потому что теперь это и есть мое имя.

На визе Дравика, зависшем над полированным столом, накрытым для завтрака, отображается мое свидетельство о рождении. Имя «Синали Эмилия Уостер» заменено на «Синали фон Отклэр». Имя моего отца и мое соединились. Я швыряю в голограмму стаканом с водой, который попадается мне под руку, и она гаснет, осыпаясь дождем голубых пикселей. Дравик даже не поднимает глаз от яичницы и тоста, его волосы песчаного оттенка старательно зачесаны назад, белоснежный шейный платок накрахмален. Я занимаю место напротив него, вода растекается лужицей посреди стола.

– Как вы добились, чтобы регистратор родословных изменил его? – спрашиваю я.

– А как ты смогла убить своего отца? – невозмутимо парирует Дравик, и у меня чуть не вырывается ответ: угрозами и шантажом, ранами и наркотиками – чем угодно. Если надо было, я замолкала. Если требовалось, умоляла. Терпела побои, наносила побои и наблюдала за побоями, словно со стороны, выйдя из своего тела, лежащего на постели, но ничего подобного я не говорю.

Дравик жизнерадостно улыбается, поднося к губам чайную чашку.

– М-м, полагаю, у каждого из нас свои способы достижения цели, верно?

За окнами роскошной столовой медленно умирает сад с пожелтевшей травой и чахлыми тюльпанными деревьями. В воздухе витает аромат свежесваренного кофе. Входит Киллиам и неторопливо вытирает воду со стола. Зачем вообще понадобилось менять мою фамилию на Отклэр? Выдать меня за Литруа было бы гораздо проще, это привлекло бы меньше внимания. Если только…

– Вы хотите, чтобы двор узнал, что у вас в наездниках бастардка, – выпаливаю я. Дравик пропускает мое заключение мимо ушей.

– Судя по тому, как выглядел кекс сегодня утром, ты скорее уничтожила его, чем съела. А для тренировок тебе нужны силы, так что попытайся хорошо позавтракать.

– А позволят ли благородные, чтобы наездником стала бастардка вроде меня? – допытываюсь я.

– Это не им решать. Тебе понравился Ракс?

– Понравился?

– Я видел короткое видео вашей стычки перед поединком. Хорошо, что ты была в шлеме, иначе он мог бы стать проблемой. И это до сих пор не исключено.

Я хмыкаю.

– Вряд ли. Похоже, ума в нем не больше, чем в мешке с железными опилками.

– Синали, интеллект в широком понимании не требуется для достижения победы – достаточно умения нанести удар, когда твой противник допустит ошибку. А он определенно раззадорил тебя.

Его намек мне не нравится.

– Я способна держать себя в руках.

Дравик напевает себе под нос. Робопес устроился у его ног. Я нерешительно улыбаюсь ему, но он, не обращая на меня внимания, кладет голову на лапы. Стол вытерт, Киллиам приносит мне тарелку, на которой горой лежит яичница и мясо, но ее содержимое занимает меня гораздо меньше, чем то, что старик то и дело шмыгает носом.

– Киллиам болен? – спрашиваю я.

– Кажется, у него аллергия.

– Наверное, это от пыли. Старому человеку сложно прибраться здесь как следует. – Готова спорить, что не Дравик пек тот кекс, а Киллиам. – Я могла бы ему помочь.

Дравик улыбается:

– Если после дня тренировок у тебя еще останутся силы, сделай одолжение.

Нахмурившись, я ковыряюсь в яичнице. Пес смотрит на меня, склонив голову набок. А, так мне удалось привлечь твое внимание? Пока Дравик встает и отходит, чтобы налить себе чаю из самовара, я бросаю кусочек яичницы на пол. Приблизившись к нему, пес принюхивается к угощению, лежащему в пыли, и заглатывает его целиком.

– Ты хоть чувствуешь вкус?

В ответ на мой вопрос пес рычит, но при виде еще одного кусочка яичницы с любопытством склоняет голову набок. Я хихикаю:

– Какой же ты непостоянный!

Возвращается Дравик, и пес спешит снова занять место под его стулом.

– Следующие два месяца Киллиам будет отвечать за твое питание. Наша основная задача – нарастить тот минимум мышечной ткани, который требуется, чтобы управлять боевым жеребцом как можно быстрее и безопаснее.

В памяти всплывает Ракс со всей его показной красотой мраморного изваяния. И то, как его тело замерло подо мной в ожидании, напряженное и обжигающе горячее… Я презрительно кривлю губы.

– А я уверена, что верховая езда – это не только бугры мышц.

– Не только, – соглашается Дравик. – Но свою ментальную совместимость с боевыми жеребцами ты уже доказала, вот я и беспокоюсь об остальном. Так мы начнем?

Я забрасываю в себя еду. Свежее мясо, срезанное с туши настоящего животного, – вроде того мяса, которое я так хотела купить для матери, когда она перестала вставать. Мяса, которое, как я думала, вернет ей силы. Я быстро проглатываю его, не желая чувствовать вкус. Запиваю водой – ни чая, ни сахара, ни сливок, никаких удовольствий.

Я здесь не для того, чтобы быть милой.

Я здесь, чтобы выиграть Кубок Сверхновой.

* * *

Дверь из холодной стали и суперсовременный биозамок охраняют вход в бункер особняка. Во время долгого пути вниз по сумеречным лестницам тишину нарушает лишь шмыганье Киллиама, постукивание трости Дравика и цокот металлических лап робопса. Глубже, чем я предполагала, под особняком находится пространство без дна – гигантская расщелина, через которую ведет только узкий мост с перилами.

– Милости прошу в бункер, – Дравик указывает на голые стальные стены. Никаких голодных «посетителей», упомянутых Киллиамом, здесь нет, зато есть боевой жеребец – обшарпанный великан раз в сорок больше меня, подвешенный к стене за руки. Его бесцветная броня кое-где отвалилась кусками, обнажая переплетения волокон, похожих на проржавевшие мышцы. Боевой жеребец Ракса выглядел иначе, а это старая, нет, древняя модель, растерзанная временем.

Я круто оборачиваюсь к Дравику.

– За кого вы меня держите? Это что, и есть мой боевой жеребец? Да этому металлолому самое место в Музее Войны!

Он небрежно прислоняется к перилам.

– О, да у тебя зоркий глаз. Это один из первых прототипов боевых жеребцов серии А – третьей созданной человечеством в стремлении выиграть Войну.

– И вы хотите, чтобы я ездила верхом на том, что сделано четыреста лет назад? На этой гребаной куче ржавчины я ничего не выиграю! Меня убьют в первом же…

– Вообще-то триста шестьдесят два года назад, – поправляет он, обводя тростью, как школьной указкой, разбитую раму боевого жеребца. – Однако все его комплектующие по-прежнему целы. Может, он и не такой массивный, как современные модели, но определенно более маневренный. И если начистоту, более обаятельный.

Я сгребаю в кулак шейный платок Дравика быстрее, чем успеваю опомниться. Робопес заливается истерическим лаем, невидимая шерсть на его загривке встает дыбом, перламутровые клыки щелкают у моих щиколоток. Напрасная трата времени – вот что такое этот благородный. Рывком я прижимаю его к перилам. Дно бункера зияет пустотой на расстоянии больше сотни футов под нами, монолитные ноги боевого жеребца уходят в темноту и теряются в ней.

– Мне перебросить нас обоих через перила? – свистящим шепотом спрашиваю я Дравика. – Прямо сейчас устроим финал, который наверняка ждет нас позднее? Так все закончится гораздо быстрее, чем фарс, в который вы меня втянули.

Что-то острое впивается через ботинок мне в ногу повыше пятки, но я не разжимаю рук и не свожу глаз с благородного, которому позволила одурачить себя. Робопес пытается порвать мне сухожилие, прокусив кожаные ботинки, и Дравик отчетливо произносит единственное слово:

– Астрикс.

Клыки, вонзившиеся мне в ногу, моментально разжимаются, я слышу знакомый звук отключения солнечной батареи. Зачем ему понадобилось выключать робопса? Я же собираюсь сбросить нас с Дравиком вниз. Он должен отбиваться. Тело под его вышитым жилетом должно дрожать, напрягаться, силиться вырваться, но он даже не пытается пошевелиться. Он невозмутим, как тростник в бурю. Вежливая улыбка у него на лице словно затягивает меня глубже.

– Похоже, насилие для тебя – дело привычное, – замечает он.

– А чего еще вы ждали, забрав с улицы никчемную девчонку из Нижнего района?

Его голос обретает твердость.

– Никчемная – это не про тебя.

– Прошу вас! – умоляюще взывает Киллиам от пульта управления на другом конце мостика. – Пожалуйста, барышня, давайте не будем ссориться…

– Тихо! – огрызаюсь я через плечо. – Вы что, не понимаете? – обращаюсь я к Дравику. – Боевые жеребцы благородных намного лучше этого, я глазом моргнуть не успею, как они разорвут меня в клочья. И все окажется напрасным!

Дравик негромко смеется:

– Похоже, ты быстро поддаешься отчаянию.

Я стискиваю зубы. Что знает его раззолоченная задница об отчаянии? Не успев подарить мне надежду, он безжалостно отнял ее, показав это барахло вместо боевого жеребца. Киллиам бормочет что-то неразборчивое себе под нос.

– А ведь он прав, – признает Дравик.

– В чем же это, интересно? – Мы так сильно навалились на перила, перегнувшись через них, что они поскрипывают. Но ни капли испарины не блестит у него на лбу, взгляд не мечется по сторонам. Он непроницаем, и за это я его ненавижу. Теперь, находясь так близко от него, я впервые вижу в его серых глазах еле заметные крапинки, похожие на пиксели, когда он переводит взгляд на боевого жеребца. Следы от операции на радужке. Дорогостоящей. Болезненной. Верноподданная знать делает такую, чтобы в большей мере соответствовать своему Дому и цветам его эмблемы. Он изменил цвет глаз – со своего естественного на серый.

– Но ведь с ними мы выиграли Войну, верно?

Я замираю, потом обвожу боевого жеребца медленным взглядом.

Так об этом говорят священники: сатана послал врага, чтобы уничтожить нас.

История повествует, что нам неизвестны причины нападения врага, мы знаем только, что он на нас напал. Передвигаясь в океанах, в среде, наиболее близкой к привычной ему космической невесомости, он всего за два десятилетия уничтожил три четверти населения планеты. Но затем мы построили семь Станций – гигантских металлических ковчегов, прикрытых твердосветными ячеистыми экранами, и они зависли высоко над разоренной Землей. А потом мы создали человекоподобных боевых жеребцов. Станции спасли и сохранили нас, а боевые жеребцы переломили в нашу пользу ход Войны, которая грозила нам полным уничтожением, и принесли нам победу. Врага сокрушили тысячи боевых жеребцов, как этот, и их доблестные наездники, которые убивали и погибали сами, – рыцари Войны.

Такова история старой Земли – раньше на ней велось много войн. Но когда явился враг, осталась лишь одна. Должно быть, когда-то наездником этого боевого жеребца был рыцарь.

А вот история, которую я рассказываю сама себе: когда-то давным-давно этому жеребцу боевой раскраской служила кровь врага.

Его серые руки повисли, длинные хилые ноги изогнулись и вывернулись в тазобедренных суставах. Голова, закрытая шлемом в форме полумесяца, безвольно поникла, опустилась на побитый нагрудник. Он выглядит ненадежным, сломанным, бессильным. В металле его покрытой вмятинами брони мелькает мое изможденное отражение – ненадежное, сломанное, бессильное. Двое, которые друг друга стоят. Семеро, которые должны поплатиться. Это не время для милосердия.

Я разжимаю пальцы, отпуская Дравика.

– Где же команда механиков? Наверняка ваши инженеры способны на большее.

Он легким движением оправляет шейный платок.

– Они прибудут утром, но прежде, чем смогут приступить к работе, от тебя им понадобится импринт боевого жеребца.

– Импринт?

– Чтобы ты хотя бы раз села в седло, – поясняет он. – Твое нейронное рукопожатие будет зафиксировано, систему боевого жеребца перезапустят, поскольку им не пользовались триста шестьдесят два года.

– Где вы вообще откопали такое старье?

На его лице вновь появляется улыбка, которая заменяет ответ:

– Как я уже говорил, твоя единственная забота – верховая езда.

Киллиам нажимает кнопку на пульте, подвешенный боевой жеребец содрогается, его нагрудник со скрипом открывается, расходясь на две половины, обнаруживая внутри кромешную темноту. От мостика отделяется трап, он, лязгая, выдвигается и закрепляется на выступе разверзшейся груди боевого жеребца. Глубоко внутри у него что-то потрескивает, словно напряжение в миллион вольт. Во мраке грудной полости разгорается свет – хорошо знакомое мне сияние бледного сиренево-голубоватого геля с кишащими в нем серебристыми вихрями, в цилиндре размером с гроб, рассчитанный на троих.

В седле.

Дравику удается вызвать во мне раздражение преувеличенно галантным поклоном.

– Милости прошу, Синали. Если, конечно, ты все еще готова удостоить меня чести и соблюсти условия нашего соглашения.

Боевой жеребец громадный. Я маленькая. Он старый, а я молодая. Я новичок, а остальные наездники – нет. Делаю один осторожный шаг по трапу, потом другой – по обе стороны от меня бездна, передо мной сиренево-голубоватое сияние, позади – ничего, кроме боли. Мне не стоило ни на что рассчитывать. Но эта тень, обрамленная странным сиянием, притягивает меня к себе. Дравик дал мне боевого жеребца. Мы могли бы. Я могла бы. Вместе нам, возможно, удастся сделать так, чтобы мир забыл о Доме Отклэров.

Бросив взгляд на Дравика, я предупреждаю:

– Никакой чести в этом нет.

Он улыбается шире:

– Знаю, храбрая девочка. Но это даже к лучшему.

Содрогаясь, нагрудник с глухим стуком захлопывается за мной.