Варенье из помидоров

Ночью шестого января умер Петька.

Когда утром Танька вошла в кухню, на нее дохнуло вареными кочерыжками и свежеструганным деревом. Острый запах напомнил девочке мать, но подумать Танька о ней не успела, потому что вошел Вадим, снял с огня варево и поставил перед самым Танькиным носом. Мелькнули мозолистые ладони, шершавые от свежих заноз. Горьковатый аромат супа ударил в ноздри, и Танькин желудок заворчал.
- А где дядя Гриша?
- На дворе он. Ешь. - сердито ответил Вадим и почему-то отвернулся.
Танька посмотрела за окно и увидела, как черная фигура отца Григория с лопатой тяжело хромает в сторону овражка.

Петька лежал в сторонке под покрывалом, рядом с новеньким деревянным крестом, весь какой-то тонкий, неказистый, востроносый. Танька подошла и присела рядом, обхватив коленки и засунув голые ручонки подмышки; глаза – точно две черные бусины на лице – внимательно следили за работой отца Григория. Длинное тело священника натужно сгибалось и разгибалось над прямоугольной ямой, черневшей в снегу. Танька брала с кучи комья мерзлой земли, выдергивала торчавшие из них как муравьиные усики корешки и, пока никто не видел, отправляла в рот.
Солнце поднялось высоко, нырнуло в золото церковных луковок, брызнуло Петьке на лицо так, что Танька испугалась, как бы оно, ледяное, не растаяло, пригрело, развеселило пичуг в ветвях над головой. Отец Григорий разогнулся, вытер лицо рукавом шерстяного подрясника, поглядел на желтевший за деревьями город. Над Губой галкой скользил мессер.
- Дядя Гриша, а Петьке там хорошо будет?
- Хорошо, Танечка, хорошо. – ответил священник и задумчиво потянул себя за бороду. Борода Таньке в отце Григории нравилась больше всего. Густая, каштановая, она спускалась до самого пояса, точно девичья коса. Однажды, если Танька захочет спрятаться, она просто обмотается этой бородой и исчезнет.
- А хлеб у него там будет?
- Будет, Таня, сколько пожелает будет.
- И с сахаром? – решила уточнить Танька, ревниво поглядев на брата.
- И с сахаром. – ответил отец Григорий, – И даже с вареньем.
Танька подумала, как это хорошо, когда хлеб с вареньем. Особенно если с помидорным, потому что лето и ты в деревне у бабушки, в саду много яблок, а на грядке зреют упругие красные мячики. И если подойти к одному такому и дотронуться до горячей кожицы, то можно подумать, что это само солнце спустилось на землю и наливается соком.

Вечером Танька сидела у печки и смотрела, как отец Григорий с Вадимом готовят котлеты. Порежут бумагу, опустят в подсоленную воду, вынут лепешку, в жмыхе обваляют и на сковороду. Вкусно выходит. Петька такие котлеты ох как любит. Вдруг Танька представила, как ее брат лежит сейчас один в овражке и кашляет – худой, с посиневшими обветренными губами, в тонкой рубашонке. Представила и зажмурилась.

Этой ночью Танька спала с Вадимом. Перед смеженными веками девочки вставала давняя картина: они с Петькой в деревне у бабушки играют в мяч. Светит солнце, и зеленая мурава щекочет босые ноги. На выгоне у реки опускают в воду широкие теплые морды коровы. Поет жаворонок. Кухня в пару, дышит из окна на двор горячим сахаром и уксусом, а в подполе уже поблескивает и перемигивается золотыми крапинками маленьких огородных солнц сквозь стекло трехлитровок уходящее лето. Мяч поднимается к самому голубому небу, на миг повисает там и огромным красно-оранжевым помидором опускается Таньке в руки. Они с братом смеются, и на бледном детском лице впервые за долгое время расцветает улыбка.