«Женская литература — не жанр, а устаревшее определение»: Анастасия Завозова о том, как эволюционировали любовные романы и почему тяжело читать современную русскую прозу

Текст: Наталия Федорова

Как зарождается любовь к чтению и как становятся переводчиками? Почему «женские романы» все чаще поднимают темы, о которых не думает условно серьезная и подавляюще мужская литература? И почему следует ориентироваться на списки книжных обозревателей при выборе новых книг современных русских авторов? На эти и другие вопросы в интервью «Реальному времени» ответила писатель, переводчица и книжный обозреватель Анастасия Завозова.

«Года в три я научилась читать, а до этого жизни не было»

— Анастасия, когда у вас появилась любовь к книге?

— Я в целом не очень помню себя без книги. Недавно я прослушала прекрасный мемуар о детском чтении, который написала британская журналистка Люси Манган. Там она рассказывает, что лет примерно до трех — до тех пор, пока не выучилась читать — она была ребенком, на которого все наступали, потому что она сидела так тихо и неподвижно, что про нее все просто забывали. Я просто ждала, когда научусь читать, пишет Манган, а до этого совершенно не представляла, чем еще можно заниматься. У меня примерно та же история — я года в три научилась читать, а до этого жизни не было.

Если перечислять все книги, которые произвели на меня впечатление, то, пожалуй, не хватит всего интернета — я тот самый благодарный жадный читатель, который в любом произведении найдет что-то, за что быть ему благодарной. Понятно, что мое детство и последующее формирование сложно себе представить без книжек Анне-Катарины Вестли и Астрид Линдгрен, скандинавских сказаний и греческих мифов, «Кондуита и Швамбрании» Кассиля и «Выстрела с монитора» Крапивина.

Но, мне кажется, я не была бы мной, не попадись мне в свое время какие-то «одиночные» книжки — «одиночные» в том смысле, что мне редко встречаются люди, которые их тоже читали, — вроде «Пареньков села Замшелого» Андрея Упита, «Волли Крууса» Валентина Рушкиса (из которой я узнала, например, о книге «Весна» Оскара Лутса) или «Талисмана» Елены Акбальян (не знаю, в чем магия этой книги, но я ее в детстве перечитывала раз миллион, например).

«Мне кажется, я не была бы мной, не попадись мне в свое время какие-то «одиночные» книжки — «одиночные» в том смысле, что мне редко встречаются люди, которые их тоже читали». Фото meshok.net

— У кого вы учились переводу?

— Всему, что я знаю о переводе, меня научили мои преподаватели — Александра Борисенко и Виктор Сонькин. Они до сих пор ведут переводческий (и совершенно бесплатный) семинар по художественному переводу в МГУ, куда может прийти всякий желающий. Я пришла к ним, когда была на втором курсе филфака, и с тех пор, можно сказать, что и не уходила. Александра и Виктор учат, на мой взгляд, самому важному в переводе — с одной стороны, не верить истово в то, что есть один-единственный идеальный вариант перевода, есть переводческое решение, которое, главное, должно быть логичным и обоснованным. А с другой — тщательно проверять все, что делаешь.

— На какие примеры блестящего перевода вы равняетесь?

— Я осознанно заинтересовалась переводом после того, как прочла сборник «Фьорды», где было собрано несколько лучших образцов малой скандинавской прозы, и увидела, как работают с текстом Юлиана Яхнина и Елена Суриц. Меня как-то очень поразило, что можно создать определенно русский текст, который в то же время отчетливо отдает ощущением и ритмом другой культуры.

У нас вообще невероятно сильная школа скандинавского перевода — я очень люблю все, что делают Ольга Дробот, Александра Ливанова, Анастасия Наумова, Екатерина Чевкина, Олег Рождественский, Сергей Штерн, Руслан Косынкин и другие наши скандинависты. Вообще, скандинавским языкам у нас повезло — риск наткнуться на плохой перевод здесь минимален, и чаще всего это будет какой-нибудь проходной детектив, который и в оригинале-то написан без участия к языку. Но любой более-менее серьезный скандинавский роман у нас будет переведен точно не просто, а с сохранением вот этого внутреннего северного ритма, который очень сложно объяснить словами, но в хорошем переводе он всегда угадывается.

«Любовные романы быстрее всех подхватили тренд на diversity, представив миру героинь разного веса, достатка, возраста, цвета кожи»

— Я читала у вас несколько рецензий на тему женских романов, женской литературы. Поделитесь, пожалуйста, своими наблюдениями, как сегодня развивается этот жанр.

— Женская литература — не жанр, а довольно устаревшее и искусственно созданное определение книг, написанных женщинами и для женщин. В XIX веке писательство было единственно пристойным способом заработка для женщин благородного происхождения, которые оказались в стесненных обстоятельствах. Например, писательница Надежда Лухманова, автор сентиментальных беллетризованных мемуаров «Девочки. Воспоминания из институтской жизни» (1894), писала в периодику все — от рассказов до театральных рецензий, а кроме того, переводила с нескольких языков (по пути, разумеется, присочиняя). Мать известного писателя Энтони Троллопа Фанни Троллоп, чтобы прокормить семью, писала романы, рассказы и травелоги — всего около сотни произведений (начала она в 50 лет).

«Зачастую женщин не поощряли браться за «серьезные» темы — социальные, межличностные и пр. Поэтому, например, романистка Мэри Брэддон так шокировала общественность, впервые в романе подняв тему непрозрачности брачных отношений, бигамии и ответственности мужа перед женой». Портрет Мэри Бреддон работы Уильяма Фрайта. Илл. wikipedia.org

Но поскольку все это было написано женщинами, которым изначально не пристало работать, к их труду относились снисходительно. Зачастую женщин не поощряли браться за «серьезные» темы — социальные, межличностные и пр. Поэтому, например, романистка Мэри Брэддон так шокировала общественность, впервые в романе подняв тему непрозрачности брачных отношений, бигамии и ответственности мужа перед женой.

После того как в XX веке появилась «женщина работающая», издательский процесс сместился в сторону искусственно созданного стереотипа о том, что работающей женщине не пристало в свободное время думать о серьезных вещах, а нужно отдыхать и расслаблять голову чтением. Отсюда — вал одинаково оформленных легковесных любовных романов и чиклита, который сразу отгородил все женское в литературе в отдельный загончик.

В последнее время, правда, мы видим, что в романах, которые традиционно представлялись «женскими» (читай «несерьезными»), все чаще поднимаются темы, о которых не думает условно серьезная и подавляюще мужская литература. В романах Лианы Мориарти, например, мы встречаем откровенные разговоры о менопаузе и семейном насилии. Любовные романы как жанр в целом быстрее всех подхватили тренд на diversity, представив миру героинь разного веса, достатка, возраста, цвета кожи. Барбара Пим еще в пятидесятых годах вывела в свет независимую и незамужнюю героиню, ее excellent woman — бывшую дочку викария, которая осваивается в большом городе и не желает возвращаться к патриархальности.

Поэтому женские романы в целом будут развиваться в сторону своего исчезновения — точнее, исчезновения вот этого прилипшего к ним ярлыка несерьезности, который остался еще с XIX века. В 2019 году такого жанра уже нет, от него остались только фантомные боли.

«Барбара Пим еще в пятидесятых годах вывела в свет независимую и незамужнюю героиню, ее excellent woman — бывшую дочку викария, которая осваивается в большом городе и не желает возвращаться к патриархальности». Фото latimes.com

— Недавно был объявлен список премии «Ясная Поляна» в номинации «Иностранная литература». Как вы его прокомментируете?

— Мне кажется странной сама формулировка премии — за лучший роман, написанный в XX веке, — потому что тут нет какого-то суживающего критерия, выбор слишком широк. В последнее время, правда, наметился некий сдвиг, все эксперты (и я в том числе) стараются номинировать то примечательное из зарубежки, что вышло в предыдущем году. В любом случае, список, который получается в каждом году, — неплохой ориентир по свежей и приличной художественной литературе.

— Сегодня книги из жизни многих вытесняют фильмы и сериалы. Как вы относитесь к литературным экранизациям и к тому, что люди больше смотрят, чем читают?

— Никак не отношусь, потому что совершенно об этом не думаю. Мне кажется, если человек хочет смотреть кино, пусть он его смотрит. Тот, кто хочет читать, пусть читает. Сериалы и фильмы не вытесняют книги, они занимают пространство, которое раньше было пустым. Книги многие читали не потому, что любили именно читать, а потому что другого варианта развлечься не было. Сейчас же, когда каналов для потребления информации стало порядочно, чтение просто заняло свою нишу — наравне с документалкой на ютьюбе и подкастами. И это разнообразие кажется мне прекрасным.

«Часто в русской литературе недокладывают здоровой истории, а вот ужаса и уныния перекладывают»

— Какую роль вы сегодня отвели бы литературе — отдыха и развлечения, просвещения, обучения, ориентации в жизни?

— Я бы не хотела отводить литературе никакой роли, у меня на это нет полномочий. Книги, литература — для меня неотъемлемая часть жизни. Я почти не смотрю кино, не люблю никакого визуального искусства, но при этом испытываю огромную радость от чтения. И каждый человек, я надеюсь, точно так же сможет для себя рассудить сам — что такое для него чтение: развлечение, обучение, ориентация. Главное, чтобы оно не было тяжкой повинностью, вот и все.

— Как относитесь к современной русской литературе?

— Осторожно. Я очень избирательно читаю что-то из современной русской литературы и только после того, как это десять раз мне порекомендует Галина Юзефович или Елена Макеенко. Очень часто в русской литературе недокладывают здоровой истории, а вот ужаса и уныния перекладывают. Но я очень обычный человек, я живу в спальном районе, езжу на метро и каждый день зимой переходила, например, огромную лужу на пешеходном переходе по дороге в офис. Я в принципе живу в современной русской литературе, мне не нужно еще ее читать. Я, кстати, нежно полюбила роман Алексея Сальникова про «Петровых в гриппе» как раз потому, что в нем российская действительность описана без подгона камаза с грязью и с любовью к обычным людям. Не говоря уже о том, что там есть юмор! Сюжет! Неслыханно.

Очень поэтичный текст, который, как выяснилось, надо переводить чрезвычайно скупо, чтобы поэтичность не загустела до сиропности». Фото dreambydaybookclub.files.wordpress.com

— Над чем сейчас работаете? Какие планы, идеи?

— Я работаю в книжном аудиосервисе Storytel, это аудиокниги по подписке, и сейчас мы готовим к запуску очень, очень интересный проект с Дмитрием Глуховским. К вопросу о современной литературе, кстати, — я безмерно уважаю Глуховского за умение придумать такую историю, от которой совершенно нельзя оторваться.

А в свободное от работы время перевожу для издательства Corpus роман Мадлен Миллер The Song of Achilles: переложение «Илиады» глазами Патрокла. Очень поэтичный текст, который, как выяснилось, надо переводить чрезвычайно скупо, чтобы поэтичность не загустела до сиропности.

Справка

Анастасия Завозова — писатель, переводчица, журналистка, книжный обозреватель, главный редактор книжного аудиосервиса Storytel. Была редактором спецпроектов Meduza, книжным обозревателем Esquire, «Горького», «Афиши», T&P. Переводит с английского и датского языков («Щегол» Донны Тартт, «Маленькая жизнь» Ханьи Янагихары, «Девочки» Эммы Клайн и другие).