Книги издательства «Митин Журнал»

Повесть Михаила Алексеевича Кузмина (1872–1936) "Две Ревекки" считалась утраченной, но в 2024 году рукопись была обнаружена в московском архиве.

Сюжет этой повести, написанной в 1917–1918 годах, составляют описания отношений внутри любовного квадрата. Другие ее важные темы: мистическая связь между именем и участью и "смерть от воды", которой опасался автор.

Повесть Михаила Алексеевича Кузмина (1872–1936) "Две Ревекки" считалась утраченной, но в 2024 году рукопись была обнаружена в московском архиве.

Сюжет этой повести, написанной…

В 1953 году Мария-Луиза Пейрат, подруга и поклонница Марселя Жуандо, пригласила писателя выступить перед читателями в Лиможе. В ту пору консервативная критика обрушилась на автора "Похвалы сладострастию" и других рискованных сочинений: Жуандо обвиняли в пропаганде аморализма и отказе от христианских ценностей. В лиможской лекции, которая стала книгой "Сокровенное", писатель говорит о превращении реальных людей в литературных персонажей, отвечает критикам и рассказывает о своих замыслах.

"Я предпочитаю цинизм лицемерию и всегда находил удовольствие в том, чтобы скандализировать ханжей. Самое злостное мошенничество, на мой взгляд, – притворяться добрым, будучи злым; мне гораздо больше по душе, когда человек лучше, чем его репутация."

В 1953 году Мария-Луиза Пейрат, подруга и поклонница Марселя Жуандо, пригласила писателя выступить перед читателями в Лиможе. В ту пору консервативная критика обрушилась на автора…

Впервые вышедшая во Франции в 2018 году книга Габриэль Витткоп (1920-2002) – это коллекция литературных зеркал, в которых отражаются сочинения знаменитых писателей – от Вольтера до Роб-Грийе. Присваивая голоса этих авторов, Витткоп разыгрывает с их помощью свои любимые сюжеты, восхищается гарпиями, ядами и красотой разложения, высмеивает плодородие и благочестие. Завершается книга отрывками из дневника Люсьена Н., героя знаменитой повести Витткоп "Некрофил".

Мы не удивимся, встретив на этих страницах маркиза де Сада, которого Витткоп считала величайшим стилистом. Ничто так не радует ее, как телесные и душевные страдания. В самом деле, отчего человек должен быть более добродетельным, нежели дикие твари, разрывающие друг друга на части?

Впервые вышедшая во Франции в 2018 году книга Габриэль Витткоп (1920-2002) – это коллекция литературных зеркал, в которых отражаются сочинения знаменитых писателей – от Вольтера…

Путешествие отважного молодого человека по французской Африке 1950-х годов, от горных пастбищ Алжира к океану в Агадире и к великой реке Сенегал. "Последним полем экспериментов Запада" называл Африку Франсуа Ожьерас, презиравший европейскую цивилизацию и считавший себя человеком будущего, дикарем, отказавшимся от законов, обычаев и мнений заурядных людей. Он не расставался с пистолетом и любил молодых пастухов, проституток в портовых борделях, своего дядю – полуслепого мистика Марселя Ожьераса и безмятежных алжирских овец.

Путешествие отважного молодого человека по французской Африке 1950-х годов, от горных пастбищ Алжира к океану в Агадире и к великой реке Сенегал. "Последним полем экспериментов…

Внутри дневники Пола Боулза, рассказы его врага-безумца Альфреда Честера и гашишные истории Мохаммеда Мрабета, а также сочинения наших отважных современников Александра Ильянена, Александра Маркина и Ярослава Могутина. Эротоманов увлекут заметки Маргерит Дюрас, на старости лет полюбившей юношу-гея, вас заставят всплакнуть и ухмыльнуться размышления Жоржа Батая и Теодора Лессинга о цветах и животных. Единственное, что еще можно читать на этой обреченной планете!

Внутри дневники Пола Боулза, рассказы его врага-безумца Альфреда Честера и гашишные истории Мохаммеда Мрабета, а также сочинения наших отважных современников Александра Ильянена,…

"Милый, чувственный, прекрасный Джинсозверь", - так Герард Реве обращался к художнику Франсу Паннекуку. Несколько лет они были добрыми собутыльниками, и Реве пытался помочь Паннекуку, устраивая его выставки и продажи гравюр. У журналистов даже возникло подозрение, что Реве выдумал Паннекука и рисует сам. Однако богемный образ жизни художника, отказывавшегося зарабатывать на жизнь, раздражал писателя, и в 1969 году они поссорились. От этой дружбы остался знаменитый рассказ "Искусство" и несколько десятков писем.

"Книги мои становятся совершенно безумными, непонятными почти для всех. Я ищу Бога, но расскажите мне, где мне хорошенько пошарить, в каком буфете или ящике стола. Иногда сюда приходит, переваливаясь с боку на бок, старая голубовато-серая утка, и мне представляется, что это ты, то есть что ты в ней сидишь. Страх Смерти пожирает и сжигает меня, но точно знаю, что я, старый, больной и усталый, завидев перед собою Смерть, удивленно и печально покачаю головой, что столько лет терзался и тревожился."
Герард Реве

"Милый, чувственный, прекрасный Джинсозверь", - так Герард Реве обращался к художнику Франсу Паннекуку. Несколько лет они были добрыми собутыльниками, и Реве пытался помочь…

Впервые на русском языке - полное собрание притч и сказок знаменитого чилийского кинорежиссера, поэта и психошамана, исследователя языка Таро и актера Алехандро Ходоровского.

Избранные сочинения славившегося своими эксцентричными выходками Фредерика Роуфа (1860-1913), в том числе знаменитые «Венецианские письма», посвященные красоте каналов, гондол и юных гондольеров.

Никто из английских художников не пишет молодых венецианцев, балансирующих на высокой корме гондолы, скользящей по бескрайним просторам лагуны в молочной белизне рассвета в тот час, когда все что ни есть на свете озарено лучистым сиянием матери всех жемчужин, высвечивающей своими яркими вспышками крепкую молодую плоть и зажигающей в их глазах блеск цвета морской лазури, красящей перламутром волосы их в переливистом, словно песня, белом свечении, отражение которого белой патиной стелется по глади вод; никто не пишет молодых венецианцев, балансирующих на высокой корме гондолы, скользящей по бескрайним просторам лагуны в тот час, когда солнце достигло зенита и все, что не охвачено его слепящей лавиной, сверкает голубизной; никто не пишет ни стройный стан юношей, ни их развитую грудь, балансирующую в воздухе как в россыпи аквамаринов яхонтовое с лазуритом море под исполинским бирюзовым куполом небес; никто не пишет молодых венецианцев, балансирующих на высокой корме гондолы, скользящей по бескрайним просторам лагуны в закатном солнце, высвечивающем их богатырскую силу, как бы парящую в воздухе, напоенном ароматом лаванды и гелиотропа, вдоль ускользающей линии горизонта между небом и морем, то сверкающих россыпью ограненных камней – бесчисленных аметистов и бирюзы небесной, то как будто отлитых из горящей меди с крапинами изумрудов и прожилками той настойчивой, броской голубизны, какой отличается незабудка. Никто всего этого не пишет, никто, кроме меня, не замечает.

Избранные сочинения славившегося своими эксцентричными выходками Фредерика Роуфа (1860-1913), в том числе знаменитые «Венецианские письма», посвященные красоте каналов, гондол и…

В юбилейном номере тексты Пьера Паоло Пазолини, Катрин Колом, Роберта Вальзера, Гленуэя Уэскотта, Маруси Климовой, Эдуарда Лукоянова, Александра Маркина, Аркадия Драгомощенко

Александр Ильянен пишет идеальную русскую книгу: роман-дневник, беспечный и глубокий, как Волга или Ока, но грязные ручьи повседневности в него не впадают. "Пенсия" - это роман из несуществующего Петербурга, города, больше похожего на Париж, чем на логово кооператива "Озеро", и автор так проворно жонглирует французскими и русскими словами, что они сливаются в новый небывалый язык. Сейчас, когда литературу захватили и до посинения отлупили омоновцы, книги Ильянена выглядят необычайно - словно их не в России написали, а сбросили на волшебном парашюте с Сатурна или Урана.

Александр Ильянен пишет идеальную русскую книгу: роман-дневник, беспечный и глубокий, как Волга или Ока, но грязные ручьи повседневности в него не впадают. "Пенсия" - это роман из…

В номере: досье Рауля Руиса, тексты Герарда Реве, Эрве Гибера, Ханса Хенни Янна, Маргерит Дюрас, Роберта Вальзера, Артура Аристаскисяна, Валерия Печейкина и много иных превосходных вещей.

В номере: досье Рауля Руиса, тексты Герарда Реве, Эрве Гибера, Ханса Хенни Янна, Маргерит Дюрас, Роберта Вальзера, Артура Аристаскисяна, Валерия Печейкина и много иных…

Единственное – это Искусство. Я имею в виду, это единственное, что дает удовлетворение. Телесная любовь, вино, – они подавляют всё. Искусство дает опору ввиду своей полнейшей никчемности. И Церковь, конечно, покуда она не имеет смысла и не ввязывается в общественные перебранки, в которых до сих пор с безошибочной уверенностью отдавала предпочтение убийцам, гангстерам и черни.

Герард Реве дорожил своими письмами Симону Кармиггелту (1913-1987). Он считал послания друзьям отдельной частью своих сочинений, эквивалентной романам и рассказам. Переписка с Симоном К. продолжалась с 1971 по 1975 год. В это время Реве работал над лучшими своими книгами – «Язык любви», «Милые мальчики» и «Циркач». Реве пишет «собрату по перу» о депрессиях и литературных успехах, политике и коварстве алкоголя, превратностях любви и милости Богоматери.

Единственное – это Искусство. Я имею в виду, это единственное, что дает удовлетворение. Телесная любовь, вино, – они подавляют всё. Искусство дает опору ввиду своей полнейшей…

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился.

«Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».

«Ах, если бы вы знали, какую волшебную страну я втайне посещаю, на каких монстрах скачу верхом, в каких бываю заповедных уголках! Но это загадка для меня самого».

«Слабые люди избегают наслаждения, как если бы они боялись потревожить какую-то врожденную болезненную рану. Для них лучше усыпить эту боль и уснуть вместе с ней».

«Иногда словно огненная пощечина обрушивается на вас прямо посреди улицы, и напрасно вы оборачиваетесь в поисках нападавшего — он изчез».

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В…

Пять гимназистов, сдав экзамены на аттестат зрелости, встречаются в пивной, и каждый провозглашает свой жизненный идеал. Один клянется посвятить жизнь науке, другой — женщинам, третий видит смысл жизни в деньгах, четвертый наблюдает в себе ростки поэтической гениальности. А пятый — по имени Нездешний — утверждает, что эти мечты и идеалы не стоят и ломаного гроша — как и весь земной мир с его «добродетелями» и «ценностями». И именно его пророчества сбываются спустя 30 лет…

«Человеческая трагикомедия» чешского философа и писателя Ладислава Климы (1878—1928), воплощавшего и в творчестве, и в жизни идеи крайнего индивидуализма и представления о мире как порождении сверхчеловеческой воли, — сочетает парадоксальный черный юмор и беспощадное издевательство над филистерской моралью, концепцию теодицеи и красочно-грозные описания жизни в «Постморталии». Одна из двух написанных Климой пьес (первую — под названием «Матей Добродетельный» — сразу после премьеры в 1922 году сняли с репертуара пражского Национального театра из-за протестов публики), «Человеческая трагикомедия» была опубликована только в 1991 году, спустя более полувека после смерти автора. В том же году «Человеческая трагикомедия» была впервые представлена на театральной сцене. Чрезвычайно успешная постановка Арношта Голдфлама способствовала росту интереса к наследию Климы, — не только в Чехии.

Пять гимназистов, сдав экзамены на аттестат зрелости, встречаются в пивной, и каждый провозглашает свой жизненный идеал. Один клянется посвятить жизнь науке, другой — женщинам,…

Три пьесы, три комедии. Каждая – о появлении Deus ex machina, «бога из машины». В финале «Моей Москвы» бог в виде огненного шара действительно является, чтобы истребить героев, в финале пьесы «Net» ответом является сообщение, вернувшееся из-за отсутствия бога-адресата, а в «Люцифере» таким «богом истребления» становится каждый из героев.

«Гоголь, Зощенко, Хармс, Харитонов и многие “чудаки” и “хулиганы” русской литературы — среди его учителей и наставников… Он пересмешник, а пересмешников у нас не всегда привечают. “Убить пересмешника!” Но он живуч — Валерочка с хитрым глазом и улыбочкой, — как Ванька-встань-ка, как Солдат-путешественник у Стравинского, который самого черта обманул, как колобок, который от всех ушел… как Петрушка. Говорит он и пишет то, что и как думает и чувствует. Невзирая на. Свободен, свободен. Талант — производная от свободы. Надо еще любить жизнь, любить людей, любить язык, даже, если время безъязыкое. Валерочка любит. Грустный и смешной. Как Петрушка». Кирилл Серебренников

Три пьесы, три комедии. Каждая – о появлении Deus ex machina, «бога из машины». В финале «Моей Москвы» бог в виде огненного шара действительно является, чтобы истребить героев, в…

В 1938 году Марсель Жуандо, не раз выступавший в печати с антисемитскими статьями, страстно влюбился в еврея Жака Штеттинера. Элиза Жуандо пыталась зарезать любовника своего мужа. Эту историю Жуандо рассказал в книге «Хроника страсти», вышедшей в 1944 году приватным тиражом.

«Я люблю солнечные пятна, пляшущие вокруг его ног на площади Сен-Жермен; люблю, когда он слегка сутулится, или когда возле его губ появляется горькая складка; мне нравится и то, что в его жилах течет еврейская кровь — поскольку ничто не сможет заставить меня его разлюбить, и с этим ничего не поделать. Мне нравится все, что он делает, потому что это делает он, а не кто-то другой, все то, что несет на себе его отпечаток, все то, частью чего он является, все, что его окружает, ограничивает, сдерживает, сохраняет в рамках его личности. Я люблю то, что осталось от его молодости, не более и не менее; то, что сохранилось в границах его тела и души от времени, пространства и вечности — здесь четкие границы моих владений в этом мире и в Ином».

В 1938 году Марсель Жуандо, не раз выступавший в печати с антисемитскими статьями, страстно влюбился в еврея Жака Штеттинера. Элиза Жуандо пыталась зарезать любовника своего мужа.…

Роман Тони Дювера был написан во Франции, охваченной молодежной революцией. И сама эта книга революционна. Дювер взорвал синтаксис и дал слово «высланным» — изгоям, которые прежде не имели права голоса. Персонажи романа — люди ночи, ищущие любви под парижскими мостами и на бульварах, мужчины, которым «слишком трудно хранить верность, если возле дома есть общественный туалет». Их голоса переплетаются, и все они рассказывают одну историю о похоти, которую невозможно утолить.

«беспокойные руки твердые члены выпрямляются вонзаются брызжут семенем единственная плоть которой мы делимся жидкая и белая как фарфор тела перекручены растоптаны раздавлены вытянуты продырявлены черты лица высосаны зажаты в кулак искромсаны раскачаны как шатуны и раздрочены до такой степени что хуй распускается кровавым цветком»

Роман Тони Дювера был написан во Франции, охваченной молодежной революцией. И сама эта книга революционна. Дювер взорвал синтаксис и дал слово «высланным» — изгоям, которые прежде…

Увлечение Мэй Букстейвер, дочерью верховного судьи штата Нью-Йорк, активисткой суфражистского движения, стало для Гертруды Стайн первым опытом лесбийской любви. Стайн не сразу поняла, что у Мэй в разгаре отношения с другой молодой женщиной — Мейбл Хейнс. Мучительный конфликт в этом любовном треугольнике лег в основу первого произведения Стайн Q. E. D. — Quod Erat Demonstrandum, «Что и требовалось доказать» (1903). Рукопись много лет хранилась в архиве писательницы и была опубликована лишь после ее смерти, в 1950 году. На русском языке книга издается впервые.

«Если крепко ухватиться за крапиву, не обожжешься. Жгучая боль наступает, когда ослабевает хватка. В разгар бедствия глубинные течения боли, раскаяния и тщетных сожалений погребены под руинами падающих зданий, и лишь когда руины начинают оседать, течения эти прорываются то тут, то там и наконец сливаются в неодолимый поток жестокой боли».

Увлечение Мэй Букстейвер, дочерью верховного судьи штата Нью-Йорк, активисткой суфражистского движения, стало для Гертруды Стайн первым опытом лесбийской любви. Стайн не сразу…

«Я хотел рассказать историю святого, живущего в наши дни и проходящего все этапы, ведущие к святости: распутство и жестокость, как у Юлиана Странноприимца, видения, явления, преображения и в то же время подозрительная торговля зверями. В конце — одиночество, нищета и, наконец, стигматы, блаженство». Эрве Гибер

«Может быть, Эрве Гибер написал эту нежнейшую историю, чтобы разозлить людей очень взрослых, очень серьезных? Если вы чувствуете, что кейс прилип к вашей руке, попытайтесь другой рукой открыть “Причуды Артура”». Мишель Бернштейн

«“Причуды Артура” — это та же самая книга, что и “Путешествие с двумя детьми”, но это совершенно другая книга; в первой все происходило на земле, в этой — на небесах. Артур и Лапочка отыскивают для нас, читателей, сундук с игрушками, книгами и бархатными лохмотьями, усыпанными блестками. Герои попадают в сказочные истории: может быть, это лишь их галлюцинации, воспоминания о том, что было прочитано в детстве. Мелвилл, Жюль Верн, Гофман, Стивенсон, Джек Лондон, наша первая книжка с картинками, первая наша любовь…» Libération

«Я хотел рассказать историю святого, живущего в наши дни и проходящего все этапы, ведущие к святости: распутство и жестокость, как у Юлиана Странноприимца, видения, явления,…