5 «Ночью нет национальностей у судов, есть только огни…»

«И вот так проведешь часок, выпьешь пива, покуришь, и на душе тихо делается, спокойно. От мысли, что не только ты дурак, но и все дураки».

Вот бывают же в жизни совпадения – только прочитаешь книгу о бессмысленном походе парохода «Челюскин» к своей гибели в арктических льдах, и попадается тебе произведение, автором которого является человек, проработавший на судне «Челюскинец». Виктор Конецкий затрагивает в своей книге интересную тему: когда трагическая судьба человеческого имени переходит на корабль, которому присваивают это имя. И ведь действительно, Семен Иванович Челюскин, отправившись в экспедицию под руководством В. Прончищева, после смерти лейтенанта принимает командование кораблем. Это было в 1736 году в устье Хатангской губы, где тогда «знатное дело, льды отнесло далече в море." Через тринадцать дней после мужа умерла на руках Челюскина жена лейтенанта Прончищева Мария — первая женщина, принимавшая участие в арктической экспедиции. 20 мая 1742 года Челюскин вышел к самому северному окончанию Европы и Азии. Он написал в дневнике: «Сей мыс каменный, приярый, высоты средней. Около оного льды гладкие и торосов нет. Здесь именован мною оный мыс: Восточный северный мыс. Здесь поставил бревно, которое вез с собою». Сто девять лет подвиг Челюскина подвергался сомнению, а он сам издевательствам. Сомневались и издевались люди бывалые, но на самом Восточном северном мысе ни с бревном, ни без оного не бывавшие. Ф. Врангель и академик Бэр утверждали, в частности, что штурман Челюскин, «чтобы развязаться с ненавистным предприятием, решился на неосновательное донесение». В 1851 году А. Соколовым все обвинения были сняты документально. Особенно горячо, по свидетельству Визе, за честь Семена Ивановича вступился А. Миддендорф, который присвоил имя штурмана мысу. И написал: «Челюскин не только единственное лицо, которому сто лет назад удалось достичь этого мыса и обогнуть его, но ему удался этот подвиг, не удавшийся другим, именно потому, что его личность была выше других. Челюскин, бесспорно, венец наших моряков, действовавших в том крае». В сентябре 1933 года пароход «Челюскин» прошел мыс Челюскина. Это был его последний рейс…
В Первую мировую войну, его предшественник, пароход под именем Челюскина привез из Лондона в Архангельск взрывчатку. В Бакарице пароход взлетел на воздух. Вероятно, это была работа немецких диверсантов. Воронин, капитан «Челюскина» учавствовавшего в экспедиции О. Шмидта, волею судеб оказался тогда недалеко от места взрыва в Архангельске и свидетелем гибели судна.
Виктор Конецкий справедливо замечает, что «существует неписаная морская традиция — не называть новые суда именами погибших судов. Нет на свете нового «Титаника», нет «Лузитании». Исключение делается для боевых кораблей, погибших в сражениях. Взорванный в Бакарице пароход, вероятно, приравняли к ним. Традиция оказалась нарушенной». Поражает упорство, с которым в СССР продолжали присваивать пароходам несчастливое имя штурмана Челюскина. Судьба почти всех была у них печальной. Пароход, на котором плавал Конецкий был кораблем восстановленным. Однажды, поднявшимся штормом судно переломило на две части. Носовая осталась на мели, а кормовую понесло ветром. Корму поймали милях в семи от носа, что дало возможность говорить легкомысленным морским острякам, что «Челюскинец» — самое длинное на планете судно. В суровые дни блокады рабочие Кировского завода сшили две половины. И после войны «Челюскинец» продолжал плавать…
С такого философского пролога начинается повествование книги. Виктора Конецкого можно назвать первым троллем с удостоверение члена союза писателей СССР. Его вставки с бесполезными и однобокими описаниями стран, взятые из энциклопедии, удачно подчеркивали всю абсурдность и бессмысленность такой советской литературы. Как и статей в газете «Правда».
Очень интересно будет читать книгу тем, кому приходилось в сегодняшнее время заниматься морским фрахтом. Когда сравниваешь взаимоотношения страховых и портовых компаний разных стран с представителями Торгфлота СССР и опять же современные взаимоотношения, то хочется обзавестись машиной времени. В то же время, интересно наблюдать за вспышками иллогизма в идеологическом сознании партруководителей, привыкших петь фальшивую песню о поддержке бастующего пролетариата в капстранах. А вот когда забастовку объявляют докеры, занятые выгрузкой советских судов, то вся солидарность с трудящимися моментально улетучивается. И уважение к профсоюзу тоже: «Грегори Пек перед уходом сообщает, что после обеда они не смогут работать, если на каждый трюм не будут вывешены по две осветительные люстры, люстры еще надо повесить и за бортами, чтобы осветить баржи. Пытаюсь ему объяснить, что еще солнце светит. Но солнце не имеет отношения к их профсоюзным правилам…»
А как противоречат современным, хвалебным одам любителей заграницы, философские наблюдения Конецкого. И ведь коммунизм ни при чем! «Но самое уродливое, отвратительное даже — гипсовые дети в натуральную величину, стоящие обычно возле магазинчиков. Девочка на одной ноге с костылем. Слепой мальчик с протянутой рукой. Гипс раскрашен, краска облупилась от дождей и туманов давным-давно. Мертвые лица муляжей — страшнее покойников. В головах — щели. Это — копилки. Так собирают на слепых, на инвалидных детей. Правда, я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь сунул в облупившуюся голову пенс…»
Или пример британской рекламы банка: ««Вы работаете ради денег. Теперь сделайте работу для себя — положите деньги в Вестминстерский банк!»
Вообще, Виктор Конецкий оказался мастером подведения философского итога под практически любой бытовой ситуацией. Куда уж хваленному Вольтеру. Например, каким изящным выводом он завершает описание похода в баню: «В подворотне строй превращался в стадо шакалов, все неслись к входу в баню и к шкафчикам, срывая с себя одежды, лягаясь и кусаясь. Всякие намеки на союзнические отношения исчезали…Если можно поссориться с приятелем из-за ржавой, битой, старой шайки, то чего можно ожидать от государств?»
Довелось Конецкому поработать и на научно-исследовательском судне «Невель». Наряду с судном «Юрий Гагарин» это судно входило в состав академического научно-исследовательского флота.

Судно "Невель"

Судно "Космонавт Юрий Гагарин"

Справка: «В 1979 году «Морской космический флот» состоял из 11-ти специализированных судов и вплоть до развала СССР участвовал в обеспечении полетов космических аппаратов различного назначения. К 2004 году от «Морского космического флота» сохранилось только два судна в г.Калининграде: «Космонавт Георгий Добровольский» и «Космонавт Виктор Пацаев» (последний открыт в качестве музея на плаву у причала Музея мирового океана). Владелец этих судов, периодически привлекаемых к работам по МКС — «Росавиакосмос». Остальные девять судов «Морского космического флота» досрочно списаны и утилизированы (в т.ч. приватизированные Украиной НИС «АСК» и НИС «КЮГ» проданы по цене металлолома В Индию в 1996 г.). К 1996 году Черноморское морское пароходство стало неспособным содержать судно и платить зарплату экипажу. Подменная команда, чтобы выжить, меняла на продукты питания снятые приборы, двери и кабели — всё пригодное для наземного использования. После нашествия мародёров никто точно не знает, что стало с судовой библиотекой, куда делся судовой музей с подарками космонавтов и портретом Ю.Гагарина, подаренным экипажу Анной Тимофеевной Гагариной. «Юрий Гагарин» и другое научно-исследовательское судно «Академик Сергей Королев» оказались на рейде порта Южный без должного присмотра. Постепенно из лабораторий судов начала пропадать аппаратура, все медленно ржавело и приходило в негодное состояние. К началу 1996 года, не используемые по прямому назначению и неухоженные корабли «Академик Сергей Королёв» и «Космонавт Юрий Гагарин» годились только для сдачи на утилизацию. Так оно и произошло. Первым был продан «Королёв», подошла очередь «Гагарина». Но, ведь стыдно продавать на металлолом судно с таким известным всему миру именем? Какой выход? Изменить название. Так поступали не раз, например, когда на утилизацию отправляли «Россию» и другие суда с яркими именами. На этот раз закрасили часть названия, от фамилии «Гагарин» оставили лишь четыре буквы, получилось «АГАР». В свой последний рейс к месту утилизации, индийский порт Аланг, судно вышло из порта Южный (Одесса) в июле 1996 года. Проданы суда были по цене 170$ за тонну…»

Из радио-переговоров судна «Невель»:
— «Невель», я «Гончаров». Чем вы здесь занимаетесь, если можно?
— Космосом. Газеты надо читать. Томатного соуса у вас нет?
— Нет соуса. Сухофрукты есть.
— Сухофруктов не надо. Чиф-инженер близко? Спросите у него латунной проволоки. Очень надо. Хоть метр.
— Ни грамма латуни нет.
— Радиста спросите. Драчевый напильник коллега просит. Готов на паяльник сменять.
— Нет напильника…
— Ты у них воды забортной попроси ведро, — это уже я советую старпому.
И он спрашивает:
— Воды забортной ведро. Секонд просит. На фуражку сменять готов.
— Нет воды забортной… Тьфу! Пошли вы к чертовой матери! Чего вельбот не спускаете?»

Конецкий обращает внимание на любую мелочь и даже на такую вещь, как рисунок на национальном флаге. «Но мы обязаны были приветствовать британский флаг. У британского флага нет переда и зада — он одинаков со всех сторон.»
Конецкий на страницах своей книги часто делится мыслями, не имеющими отношения к морской тематике. Вот, что он думает по поводу А.С. Пушкина: «Человека, который написал «Выстрел», уже ничто не остановит на пути к барьеру. Когда Пушкин написал «Выстрел», он подписал себе смертный приговор. Ведь он бы дрался с Дантесом еще и еще — до предела и без отступлений. Это уже ЦЕЛЬ. Свершив первый шаг, неизбежно движение к самому пределу. А смертный приговор — в любом случае. Если бы он убил Дантеса, то уже не был бы великим русским поэтом, ибо убийца в этой роли немыслим. Разве сам Пушкин простил бы себе? Остынув, придя в себя, разве он мог бы не казниться? И в какой ужас превратилась бы его жизнь… Пушкин — на вечном изгнании за границей!»
А чего стоят описания разнообразности восприятий содержания библии советскими людьми! А ведь были случаи, когда люди с ума сходили из-за этого. Ну, или сперва с ума сходили, а потом уж библию начинали читать. « -Там он и писал. Там он чувствовал себя в рыбе, в замкнутом пространстве.
— Почему именно в рыбе?
— А бог его знает. Все мы, знаете ли, сидим в рыбе, потому что не знаем, куда плывем, — пошутил психиатр. — Начитался Библии — сейчас это модно. А Библия для слабой психики — опасная штука.»

А как тонко троллит Конецкий итальянских католиков и их праздники: «Таким образом, в празднике святого Стефана есть нечто, напоминающее отцам и дедам о том, что и они, как их сыновья и внуки, совершали в юности необдуманные поступки. Побивая каменьями ближнего своего, молодые люди не должны терять надежду на то, что в будущем они станут святыми апостолами». И еще: «Вероятно, поэтому весь длинный праздничный день на конце мола сидели девочки-девушки и кидали камни в набегавшие слабые волны — тренировались.» Но троллил Конецкий и советский быт – «В пику святому Стефану мы проводили политзанятия. Самые умные и высокообразованные командиры изучали политэкономию социализма, выясняли, из чего состоит наш валовой национальный доход.»
А вот его размышления об аллахе и отсутствии икон в мусульманстве: «Окна мечети были забраны решетками. Я свернул с тропинки, пробрался сквозь могилы и кустарники, заглянул за невысокий подоконник. Внутренность мечети после наших и католических храмов производила впечатление космической пустоты. Несколько циновок и голые стены. И никаких изображений божества. Никто не знает, как выглядит Аллах. И в этом больше мудрости, нежели представить Бога голубем.» И снова сразу же троллинг марксисткой идеологии: «Мы останавливали выгрузку, мы вызывали агента, но грузчики и ухом не вели. Они, очевидно, хорошо усвоили высказывание Маркса о том, что «стержень мусульманства составляет фатализм» и что догмат предопределенности всего на свете лежит в основе Корана. И это высказывание Маркса они отлично соединяли с высказыванием Энгельса, который доказал происхождение европейского «жизнерадостного свободомыслия» из глубин азиатского мусульманского мира.»
А еще занимательно читать описания грузов, которые импортировала и экспортировала советская страна в те не очень далекие годы. А теперь практически ни судов новых не строят, да и экспортировать кроме остатков природных ресурсов нечего…