4 Спойлер «Одновременно находиться и наверху, и внизу никак не получится»

Здесь и сейчас.

Есть только мгновение между «было» и «будет». Вот это-то мгновение и пытается ухватить за хвост Колум Маккэнн. Или не за хвост, а за кончик балансировочного шеста в руках канатоходца, хотя это и чревато. С другой стороны, это единственный твёрдый, материальный, реальный объект в книге, так что можно понять желание Маккэнна опереться на твёрдый, материальный, реальный факт. Здесь и сейчас — 7 августа 1974 года, здесь и сейчас Филипп Пети гуляет по канату, натянутому между башнями-близнецами Всемирного торгового центра. В книге он не назван по имени — только «артистом», «канатоходцем» или «психом», — но и я, и ты, мы оба знаем, о ком идёт речь.
Во всяком случае, именно из-за Пети и того, что он сделал, я захотела прочитать эту книгу. А ты? Нет, сперва я, наверное, всё-таки была тронута «Прогулкой» с Гордоном-Левиттом. Да-да, дело может быть не в Пети, а в Гордоне-Левитте. Сейчас уже не разобрать. Задумалась я о первопричинах, потому что перед самым чтением на меня вдруг напал нечитун, и я мечтала о том, чтобы забросить книгу куда подальше и больше никогда-никогда не видеть. Потом пообещала себе, что ради Пети (или Гордона-Левитта) почитаю хотя бы пролог, потом сделаю перерывчик — в пару дней или лет, — чтобы дождаться более подходящего настроения. Но уже после первой строчки планы пришлось изменить.
У книги сильное начало. Первое же предложение цепляет тебя. «Те, кто видел его, замирали». Те, кто прочитал это, — тоже. В каждой сюжетной линии здесь есть ожидание и напряжение, динамичный и отрывистый стиль повествования. Возможно, потому что всё время, пока читаешь, на периферии мыслей маячит силуэт канатоходца, зависшего в воздухе над стальным тросом, натянутым между башнями. Ты мог бы испугаться, что он падает, но нет, он — подпрыгивает. Падение невозможно. Мысли о неудаче ему даже в голову не приходят. И тебе — вместе с ним. Невозможно быть одновременно наверху и внизу. Поэтому все герои находятся с канатоходцем наверху. И ты — вместе с ними.

Повествование отрывочно не в плане изложения мыслей (с этим по-всякому), а в отношении линейности изложения событий. Герои погружаются в воспоминания, просеивают прошлое мелким ситечком, находятся где-то и здесь, и сейчас — но при этом там и давно. Их жизни сплетаются, наслаиваются, сталкиваются (иногда буквально) и создают сложное сплетение нитей. Мне понравилось, что каждому персонажу свойственна не только особая — странная, ни на что не похожая — жизнь, но и особая манера речи: как будто вдруг оказался в нью-йоркской сутолоке (возможно, той самой толпе, что глазела на Пети) и слышишь сотни разных голосов, языков и диалектов разом. И особая манера мышления: программист мыслит как программист, судья размышляет как судья, проститутка — как проститутка, артист — как артист. Автор охватил одним эпизодом и одним романом как можно больше взглядов, деталей и миров. А ещё он натянул прочный широкий канат между прошлым и настоящим (шестидесятыми, семидесятыми и двухтысячными). Чтобы люди, даже не будучи канатоходцами, могли по нему прогуляться туда и обратно, взвесить на ладони собственную жизнь, паря над своеобразной Летой — и не падая. Чертовски круто было бы там оказаться, не правда ли?

Мне понравилось, что никто из читателей и критиков не преувеличивал значимость «выступления над бездной» для романа. Оно и впрямь является связующей «нитью» для всех историй. Но не только потому, что события вертятся вокруг того человека, места и времени. А потому что сами герои в душе — такие же канатоходцы. Вот Корриган, он балансирует на стене волнолома. Вот Клэр, она живёт высоко-высоко и пытается оттуда дотянуться до людских сердец. Вот Лара и Блэйн, они стали виновниками аварии, унесшей жизни Корригана и Джеззалин, но почему-то лишь Лара помнит, как кружилась машина после удара и как изящно плыло по воздуху тело Джеззалин. Вот Фернандо, он балансирует на сцепке между вагонами, мечтая запечатлеть на плёнке одно единственное мгновение. И т.д. Может быть, Маккэнн и не предполагал этого, он старался — и ему удались разные разнообразные персонажи. Но есть у них что-то общее — все они живут с пылом и будто бы списаны с канатоходца. И каждого, что бы с ним не случилось, автор со всем пылом любил.
Может быть, из-за этой страстности и напряжения книга так цепляет? Или всё дело в очаровании момента, когда ты стоишь на краю и готов пуститься в путь по стальному витому тросу, натянутому между башнями.