5 Смех и горе у Бела Моря

Эй, мужичок, почто животину тиранишь?

А вы знаете, что сценарий делал Юрий Коваль? Я не знала. Там удивительно все сошлось: основа Бориса Шергина, сценарий Коваля, Евгений Леонов с закадровым текстом. Благодаря "Волшебному кольцу" знаем Бориса Шергина, "Морожены песни" сохранили для нас Степана Писахова. Мало? Не спорю. Уральцу Павлу Бажову повезло больше: "Каменный цветок", "Малахитовая шкатулка", "Медной горы Хозяйка", "Серебряное копытце", "Огневушка-Поскакушка" - все на слуху, и книга у меня в детстве была, которую читала-перечитывала. Но теперь не о нем. Просто не могла не сказать несколько слов о третьем ките сказовой традиции русской литературы.

А все же удивительно, все трое северяне, все рождены в одном десятилетии, Бажов с Писаховым даже в один год Шергин на шесть лет старше. Двое из троих коренные архангелогородцы, выходцы из небогатых, но неплохо обеспеченных семей: Шергин был сыном государя-кормщика (элита промыслового мореходства), отец Писахова держал ювелирную мастерскую с лавкой. И Шергин, и Писахов изначально видели себя художниками, северные пейзажи Писахова даже были замечены Репиным. Обоим оказывал поддержку один из титульных советских писателей Леонид Леонов, что не спасло от долгих лет гонений, безвестности, забвения. Слава к обоим пришла в последнее десятилетие жизни, а были они долгожители.

Такие разные одинаковые судьбы. Не случайно сказы Шергина и сказки Писахова объединены в этой книге. В них много общего, несмотря даже на то, что шергинское творчество большей частью представлено здесь суровыми, горькими, трагичными историями "Поморщины-Корабельщины" и "Гандвика - студеного моря", а забавного "Шиша Московского" совсем мало. В то время, как сказки Сени Малины Писахова - задорный безбашенный избыточный северный магреализм.

У Шергина истории такие, что слезы на глаза наворачиваются. Нет-нет, не сопливое "давить янагихару" - от восторга и гордости за принадлежность к этому народу. Какие люди, язык не поворачивается назвать их маленькими, это у Достоевского маленькие, здесь гиганты. И не суть, что перебиваются порой с хлеба на воду, ходят в латаной одёже, тяжко трудятся в условиях, которые ужаснут горожанина. Они цельные, блюдут себя во всех возможных смыслах. Север - это не Средняя Полоса России, суров и баловства разного рода не приветствует. Не в том дело, что там не пьют, в том, что меру знают, и работают много, за то же и гордость свою имеют.

Странная история моряка, который снял с себя рубаху, обрядив в нее голого замерзшего промысловика, а после, умирая от хвори, поднят был каким-то человеком, который начал его расхаживать, и так потихоньку выкарабкался. На вопрос: "Кто ты?" - услышал: "Кому ты рубаху отдал". Такое, немного кровь в жилах стынет, хотя ничего, вроде, страшного. Но дело не в том, что рассказано, а в том как. Или история о датчанке, которая вышла на пристань продать себя, чтобы дети не умерли с голоду. Русский кормчий отдал ей свою часть денег за всю путину - как раз сумму долга ее мужа, женщина даже имени его не знала. Упала на землю и следы целовала. А команда осерчала на своего кормчего, что распорядился деньгами, не спросившись. Он ушел, ходил по морю с другими людьми, после умер. А спустя год их разыскал датчанин с сотней золотых - долг вернуть. Там каждая история такой маленький дорогой золотник.

"Митина любовь", "Ваня датский", "Мимолетное виденье". "Егор увеселялся морем" - рассказ старого кормчего, который отступился от любимой молодой жены, коогда понял, что она любит другого - не для баловства, по-настоящему. Минимальными речевыми средствами, простым языком, за который видные фольклористы шельмовали сказы Шергина псевдофольклором и профанацией, и такая мощь эмоционального воздействия. Шергин великолепен. Ну и, конечно, история из того же мультцикла, что в заглавии, о заморском купце, бойко торговавшем яркими кофтами да юбками, которые расползлись во время дождя прямо на бабах да девках. До сих пор смеюсь, вспоминая мультипликационную старуху с ее: "Не быть бы дожжу, вся дрожу".

Писаховские сказки - это такое "не любо - не слушай, а врать не мешай". Все думала, пока читала, откуда в совершенно северных по общему строю, сдержанному сюжету, антуражу - откуда эта южная избыточность. ветхозаветное библейское чудотворчество. И да, это кровь, против нее не пойдешь. Отец писателя был выкрест - еврей, принявший православие. Мама из старообрядцев, вот на стыке двух культур он и возрос, такой необыкновенный талант. Герой рассказчик Степана Писахова Сеня Малина творит мюнхгаузеновские чудеса в русском (раазудись плечо, размахнись рука) масштабе.

Что не мешает пристальному доброжелательному взгляду на всякую былинку божьего мира и стремлению к его упорядочиванию, благоустройству, гармонизации. Вот он забрасывает веревку на тучу и вытягивает себя посредством ее из болота. Вот, остановившись над собственной баней, выжимает воду в котел и кадку для холодной воды, да и отпускает. Туча хорошее обхожденние понимает - пала над моим огородом мелким дождичком. И за этой масштабностью не проглядит блоху, паразит-кровипиец предстает здесь странно обаятельным:

Дом стоит. На крыльце кот дремлет-сидит, у кота на носу блоха. Сидит блоха и левой лапкой в носу ковырят, а правой бок чешет. Тако зло меня взяло, я блохе пальцем погрозил, а блоха подмигнула да ухмыльнулась: дескать - достань! Вот не знал, что блохи подмигивать да ухмыляться умеют. Тут кот чихнул. Блоха стукнулась об крыльцо, да теменем, и чувствий лишилась. Наскакали блохи, больну увели.

Источник