5 Лепота

Сегодня день рождения у одного из самых сильных, на мой взгляд, советских поэтов - Дмитрия Борисовича Кедрина. У него была очень непростая судьба, он, как настоящий поэт прожил совсем немного, всего лишь 38 лет, трагически погибнув при до сих пор невыясненных обстоятельствах. И так и не дождался признания при жизни, ему довелось увидеть только один свой сборник, да и тот - тоненькая брошюрка в 17 стихотворений.

По настоящему был оценен этот поэт только через 30-40 лет после гибели, в 80-е годы его сборники издавались 300-тысячными тиражами и не залеживались на прилавках книжных магазинов. Тогда и я познакомился с его стихами и просто влюбился в них. А самым любимым является вот это, на которое пишу сегодня отзыв. "Зодчие" - мне кажется самая сильная историческая баллада, написанная на русском языке. Осознаю, что делать такие заявления - расписываться в необъективности, я могу просто не знать все произведения, попадающие под это определение, я могу руководствоваться какими-то эмоциями, какими-то личными мотивами. Не судите строго, если в качестве исторической баллады вы цените какое-то другое произведение, но мой выбор - "Зодчие".

Сюжетно баллада основана на предании о том, что Иван Грозный приказал ослепить зодчих Барму и Постника, которые построили храм Покрова Пресвятыя Богородицы, более известный сейчас как Собор Василия Блаженного. Предание это ставится историками под большое сомнение, известно, что Постник уже после того участвовал в строительстве Казанского собора, что он не мог сделать, если бы был слепым. Настораживает и тот факт, что это предание приводится только в книге о "московитском царстве" голштинского посла Адама Олеария. В целом доминанта этой книги представить "московитов" суровыми дикарями, демонизировать православное царство, удивить и шокировать западного читателя.

Но для художественного осмысления такой сюжет дает обильную пищу, чем и воспользовался Дмитрий Кедрин. При всей надуманности сюжета он выглядит очень естественно, органически вписываясь в исторически сложившиеся отношения между народом и властью. Кедрин искусно пользуется русским языком, мастерски вставляя устаревшие слова и обороты, что способствует более четкому проявлению эпохи. "Оной", "вельми", "сии", "зело", "лепота", "дабы" - все эти слова сверкают в тексте как драгоценные камни в той же шапке Мономаха.

Поэт в Кедрине преобладает над историком, да это и не требуется от поэта - быть предельно точным в деталях, его задача передавать настроения и ощущения, и с этой функцией Кедрин успешно справляется. Поэтому я, как историк, прощаю ему использование для сюжета непроверенного факта, и явные исторические ошибки. Например, такие как упоминание "артели Андрея Рублева", которая расписала новоявленный храм. Я думаю, Андрей Рублев не отказался бы от такой чести, какую ему оказывает Кедрин, но он умер за 130 лет до начала строительства храма Покрова.

У этого стихотворения мощнейшая энергетика, в него заложена такая огромная эмоциональная сила, что при чтении попадаешь под её влияние и плывешь по поэтическим волнам меняющегося настроения. Начало торжественное и величественное, автор выступает как бы в роли летописца. Затем напряжение начинает нарастать, в словах Грозного звучит самая настоящая грозность, правильнее сказать - угроза. Эту часть баллады хочется читать медленно, делая паузу после каждого слова.

Потом появляется светлый лирический мотив - описание строительства и самого храма. Эта волна снова сменяется тяжелой и тревожной, и на завершении третьей четверти текста происходит кульминация - перелом, "и тогда государь приказал ослепить этих зодчих"... Ритм и интонация снова меняются - теперь в балладе отчетливо звучит тема плача - народные таланты использованы и растоптаны, власти в её величии нет дела до человеческих судеб, она жестоко и безжалостно возвышается над подданными в своем византийском величии.

Я дерзнул использовать "Зодчих" как основу для "гусиной пародии". Сначала мне казалось, что эта затея обречена, и ничего путного из неё выйти не может, но лиха беда начало, после нескольких неудачных проб появилась идея представить в роли зодчих самих гусей, и тут всё как-то сложилось...

Как купила бабуся
Избушку себе под Рязанью,
Возвести на подворье
Замыслила фермерский рай,
И велела старушка,
Гласит летописца сказанье,
В память оной задумки
Построить шикарный сарай.

К ней пришли мастера,
Например, был индюк из Пекина,
Из Парижа – петух,
Что коньяк пил без всяких затей,
А еще заявились
Из Мурома два славянина,
Двое - белый и серый –
Простых босолапых гусей.

«Смерды! В силах сарай
Возвести иноземных пригожей?
Благолепней заморских сараев?
Я вам говорю!»
И расправивши перья,
Ответили гуси: «Да, можем!
Прикажи, нам бабуся!
Исполним на зависть царю».

И она приказала!
В субботу на вербной неделе
Гуси взялись за дело –
Кирпич понесли на леса,
Топоры застучали,
И пилы протяжно запели,
Так рождался сарай,
Так являлася миру краса.

И стоял сивый мерин,
Любуясь гусиным созданьем,
Свиньям, козам и овцам,
А также иному скоту
Был угоден сарай,
И корова со взором печальным
Как на дивную сказку
Глядела на ту красоту.

Как сарай освятили,
С клюкою и в теплой поддёвке
Обошла его бабка,
В компании пса и кота.
И окинувши взором
Все клети, углы и кладовки,
«Лепота!»- возгласила,
И молвили все: «Лепота!»

И спросила бабуся:
«А можете ль сделать пригожей
Благолепнее этого, новый сарай,
Говорю!»
И расправивши перья,
Ответили гуси: «Да, можем!
Прикажи, нам бабуся!
Исполним на зависть царю».

И бабуся тогда
Повелела зарезать двух зодчих,
Чтобы впредь мастерство
Не могли обозначить своё,
Чтобы в землях Рязанских,
Московских, Смоленских и прочих
Не стояло сарая
Красивее, чем у неё!

Только гуси услышав
О страшной хозяйской расправе,
Умудрились сбежать,
Их напрасно искали в пруду,
Схоронились от бабки
В заросшей бурьяном канаве,
Челобитные слали оттуда
Татарам в Орду.

Те ведь тоже в Сарае,
Прозрение гусям явилось
"И на них уповаем теперь мы,
Аллах нас спаси!"
И запретную песню
Про страшную бабкину милость
Пели в тайных местах
Гусляры по широкой Руси!