3 Давыдом об Успенском

Одна из самых слабых книг Давыдова их тех, что я прочитал. А прочитал я немало его замечательных произведений о народниках. "Соломенная сторожка", "Глухая пора Листопада" - лучшее, что написано в прозе о русских революционерах 1870-80-х гг.. Книга про последние годы Успенского - набор отрывочных
и мало связанных с друг другом сцен, в основе которых постоянные отсылки к прошлому Успенского. Читатель незнакомый с жизнью писателя, мало что поймет в происходящем круговороте мыслей и воспоминаний. Авторская задумка ясна - показать мятущегося, не находящего покоя страдающего человека - "здорового человека в больном обществе". Но почему Успенский "раздвоился", что его гложет - все это остается малопонятным. И причиной тому - отсутствие исторического контекста, истории болезни.

Из записей О.В. Аптекмана "Страница из скорбного листа Г. И. Успенского"

"Во всей природе, особенно организованной, разлита единая, вечная, жизнедарующая сила. Эта сила — душа. Она присуща всему живому и сущность ее едина, и оттого едины суть: и былинка в степи, и «царь природы»… Душа как источник жизни неиссякаема и бесконечна. Из него, из этого источника, пьет «полным ртом» все живое. Всем хватает «по горло». Умирает одна форма, и из ее праха, как феникс из пепла, восстановляется другая. Прекратить насильственно форму жизни — значит совершить «душеубийство», злодейство. «Насильственной смерти, душегубства, в природе нет, иначе природа превратилась бы скоро в пустыню, в „кладбище“, бесконечное кладбище». Есть смерть — естественный конец жизни, законченный цикл развития, но нет душегубства, насилия, резни и кровопролития. Любовь, «бесконечная любовь», разлита в природе, во всей Вселенной. Все живое, имеющее душу, неприкосновенно, свято, как свято божество. Свята былинка, несущаяся свободно в степи, свята зеленая трава на зеленом лугу, свят темный бор, свят всякий зверь в лесу и всякая птица в небесах, свята рыба в воде, свят и бесконечно свят человек во Вселенной, везде и всюду и вовеки веков.

В строгом согласии с этим мировоззрением было и все поведение Глеба Ивановича в больнице.

Всех решительно, и себя в том числе, больной называл святыми: Святой Глеб, святой Иосиф, святой Андрей…

А женщин, на долю которых пало рождение «святых», он называл еще богородицами. В письмах к жене своей Глеб Иванович называет ее:«Св. богородица, Александра Васильевна!»

Отвергая всеми силами «душегубство» над освященной жизнью природой, он категорически отказался не только от мясной пищи и прочих видов питания, связанных с видимым пролитием крови, но не принимал даже фруктов, сорванных или срезанных с дерева, и буйно и мучительно протестовал, например, против сенокоса и жатвы.

«Как-то раз,— говорит Аптекман,— Глеб Иванович увидел в окно, что косят траву. Боже! Что с ним сделалось! Он кричал, ругался, плакал, проклинал и довел себя до такого состояния возбуждения, что доктор Сенани приказал немедленно приостановить косьбу, и она была окончена ранним утром, пока Глеб Иванович спал».