4.5 Гданьск не Данциг

Поначалу мне показалось, что читать эту историю невероятно сложно именно с учетом текущей ситуации, но, в итоге я не уверена, что об этом вообще когда-то читать легко, а уж ощущать подобное и писать об этом - совершенно невыносимо. И как Стефану Хвину это удалось, и как жители Гданьска этот его роман приняли - для меня целая череда вопросов... Впрочем, отчасти на эти вопросы в предисловии отвечает "тот самый" Станислав Лем, для которого похожая метаморфоза произошла с его родным Львовом, и стала - навсегда - острой болью, несмотря на собственное мировое писательское признание, и реальную возможность в город детства возвращаться.
Потому что эта история даже не о человеке, профессоре Ханемане, который как-то жил в немецком городе Данциге и работал в больнице, приезжая на особо сложные вскрытия в анатомический театр, доброжелательно общался с соседями и был объектом их заботы, а потом, никуда не перебираясь, оказался в польском городе Гданьске, в котором стал абсолютным изгоем и врагом, как немец, и перестал быть уважаемым врачом, а стал учить детей немецкому языку, непонятно, зачем здесь теперь нужному...
Надо сказать, что я осознала, какая большая часть территорий Германии отошла Польше только после того, как побывала в Калининграде пять лет назад. После того, как увидела трогательно сохраненные форты и чудовищный недостроенный советский зиккурат, стоящий на руинах старого замка. Вспомнила из детства "Малый атлас мира" моих родителей, в котором около названия Гданьск в скобках стояло наименование Данциг, задумалась о том, как после Второй Мировой были перекроены европейские границы. Другие, конечно, тоже были перекроены, но мне европейские ближе.
Война проходит в этом романе стороной, нам достается несколько взрывов в порту, гибель нескольких второстепенных героев, чрезвычайно утомлявших читателя в первой трети романа, и вторжение русских войск, злых и безжалостных, как оказалось, также на жизнь Ханемана не слишком повлиявших. Впрочем, смена имени города и национального состава населения - явный след той страшной войны, и основание для новых поселенцев остатки оставшихся - ненавидеть и угнетать. Потому что праведный гнев, грехи прошлого - в общем, всё и так понятно. Особенно для стран, которые веками жили по соседству, и могут припомнить друг о друге из истории массу неприятного. И для городов, которые веками переходили из рук в руки...
И вот теперь в том же старом доме, среди вещей, принадлежавших погибшим во время бегства немцам, поселяется польская семья, и в ней рождается мальчик, глазами которого мы видим потерявшегося Ханемана, который снова вежливо здоровается с соседями и спасает украинскую (впрочем, скорее, еврейскую) беженку Ханку, у которой, похоже, война тоже оторвала корни и отняла волю к жизни... И вот все эти люди, которые друг другу, скорее, враги, как оказалось, только вместе могут выжить, и помочь выжить одичавшему немому сироте Адаму, у которого даже национальность неопределима, только страх в глазах, и мечта о любви в сердце. Польский мальчик, рассказывающий нам историю Ханемана, растет в этом странном мире, где неведомым образом вместо закономерной ненависти между людьми рождается что-то человеческое - забота, терпение, помощь, спасение, и возникает Гданьск, которые уже совершенно точно не Данциг, но и не отрицание его. Это другой мир. Это ребенок, родившийся на войне, который несмотря на бесчеловечность обстоятельств детства, все равно вырастает, и стремится к миру и добру. Это надежда на будущее.
А ещё меня поразила одна метафора, когда приходящая в себя после попытки покончить с жизнью Ханка сначала исходит бесконечным потом, а затем - в теплой воде отмывается от впитавшейся в её душу невозможности жить и бесконечной ненависти, оставив после себя в ванной совершенно серую воду. И хотя абсолютно освободиться от власти прошлого сразу ей было не дано, но именно это, похоже, позволило найти в своем сердце уголок для "ребенка врагов", для немого озлобленного мальчишки, который уже тоже никому не верит.
И когда уже новые власти со своими благими намерениями собираются этот хрупкий, случайным образом собравшийся из обломков и осколков мир разрушить, возможные и вчерашние враги объединяются, чтобы его спасти. Ах, если б не только в литературе такое стало бы возможным...
В книге немало сложных отсылок к жизни и отчасти к творчеству немецкого поэта и драматурга Генриха фон Клейста и польского писателя и художника Станислава Игнация Виткевича. И если с первым я планирую познакомиться, то о втором даже никогда не слышала, а значит - множество важных для автора аллюзий я в этом тексте упустила. Но возможно, я к нему ещё когда-нибудь вернусь. Хотя это и будет непросто. Слишком трудная тема. Слишком вязкий текст, отвлекающий от своей сути бесконечными кружевами и рюшами. Слишком много невеселых мыслей рождает это чтение.