5 Через тернии к звездам

Любопытные книги попадают в список летнего чтения моего старшего ребенка. Я позволяю себе пользоваться этим списком, выискивая что-то и для себя, и в этот раз опять стопроцентное попадание – текст Полевого крепок, написан очень рано (1946) и имеет точки пересечения с реальной историей прототипа. Все это не может не вызывать повышенный интерес.

Начать, пожалуй, стоит именно с раннего времени написания. Канон еще не устоялся, впечатления людей от войны еще не оформились, она была только что, поэтому все очень живо и, внезапно, местами не похоже на наши представления о ней. Две вещи особенно обратили на себя внимание – постоянное использование словосочетания Отечественная война вместо привычного нам Великая Отечественная и Орловская битва отдельно от Курской. Книги – потрясающий заповедник исчезнувших концепций.

Было заметно, что Полевой не сразу определился со степенью реалистичности своего рассказа. В первой и второй частях действие происходит просто на войне, автор не уточняет ни место, ни время. По намекам можно понять, что речь идет о весне 1942, но автор намекает на какие-то грозные планы Красной Армии, которые вот-вот реализуются. И только в третьей, фронтовой части внезапно появляется дата, лето 1943-го, привязка по месту тоже становится кристально четкой. Мне показалось, что автор сам не знал до конца, куда же вырулит повествование, но потом позволил реальности овладеть ходом событий.

Стержневой в книге является не история Мересьева, а комиссара из сорок второй палаты. Полевой не пожалел красок для героя-наставника, который ловко, без нажима отправит Мересьева по правильному пути. Он, комиссар этот, чем-то похож и на Панфилова из романа Бека о Волоколамском шоссе, и на коммунистов из «Поднятой целины», такой же простой с виду человек, который силой духа поднимает себя до уровня демиурга, правда, локального масштаба. Большевик, одним словом.

Думаю, что не ошибусь, если скажу, что треть книги отдана нормальной морализаторской пропаганде – девушки, принимайте раненых бойцов несмотря на любые увечья. Это и ноги Мересьева, и ожоги танкиста, и неправильно сросшийся перелом, да любые отклонения от довоенной нормы красоты. И автор делает это красиво, показывая советских женщин развитыми и достойными своих героев. Я сразу вспомнил английский фильм «Битва за Англию» (1969), где посыл был крайне схож – обгорелые летчики не должны быть лишены женской ласки, хотя для обеих сторон это крайне морально тяжело.

Мересьев же прекрасен своей автоматичностью, своим умением подавлять боль и эмоции, позволяя себе раскрываться только тогда, когда дело на том или ином этапе уже сделано. Он тоже поднимается на уровень демиурга, перекраивающего реальность в тот момент, когда сажает самолет без топлива, но, конечно, это просто эпизод его взаимодействия с этим миром, куда он вернулся после фактически воскресения после восемнадцати дней в снежном лесу. Религиозных мотивов в книге, кстати, поразительно много, автор свободно поминает обряды и святых, что тоже крайне любопытно в книге 1946 года.

Автор, вероятно, искал смысл книги в преображении героя, сливающегося в конце текста со своим несущим смерть врагу Ла-5. Но мне показалось, что именно эти страшные лесные дни делают книгу столь запоминающейся, столь действующей на воображение. Ну и встреча с советскими детьми в лесу, этот момент недоверия/узнавания, тонкая ниточка между смертью и надеждой – тут я несколько потерял над собой контроль при чтении, эмпатия заставляет переживать герою в его страхе и жажде жизни.

P.S. Издание «Речи» с иллюстрациями Н. Жукова прекрасно