Перед смертью Акутагава оставил это произведение своему другу, писателю Кумэ Масао, с нижеследующим письмом: <...> Наконец, я поручаю эту рукопись именно тебе, потому что ты, видимо, знаешь меня лучше других... Посмейся над степенью моего идиотизма в этой рукописи

Что особенно потрясло его - это трупы двенадцати-тринадцатилетних детей. Он смотрел на эти трупы и чувствовал
нечто похожее на зависть.

Неужели правы те, кто говорят о демонизме Серебряного Века? Будь то в Японии или в России, но какая-то странная душевная смута, безотчётная тоска, высасывающая жизнь, точно паразит, («я постепенно лишился того, что называется инстинктом жизни») надламывает его представителей, территориально отделённых друг от друга. Там, где у Пушкина: "Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать", у них - отсутствие сил для всякого рода борьбы.
Итак, Акутагава решает умереть. Не знаю, что в его случае значит этот жест – оставление предсмертной «записки», но завеса приоткрыта и у нас есть возможность увидеть коридоры этой печальной души. И сколько же там (во многом) добровольного одиночества, холода, тоски и неприкаянности, сколько поистине горьких мыслей!

Он посмотрел с лестницы вниз на приказчиков и покупателей, которые двигались среди книг. Они были удивительно маленькими. Больше того, они были какими-то жалкими.
- Человеческая жизнь не стоит и одной строки Бодлера...
Некоторое время он смотрел с лестницы вниз на них, вот таких...

Однажды в прохладные осенние сумерки он, взглянув на стебель маиса,
вдруг вспомнил этого художника. Высокий стебель маиса подымался,
ощетинившись жесткими листьями, а вспученная земля обнажала его тонкие
корни, похожие на нервы. Разумеется, это был его портрет, его, так легко
ранимого. Но подобное открытие его лишь омрачило.
- Поздно. Но в последнюю минуту...

Чувствуя запах младенца, похожий на мышиный,
он не мог удержаться от горькой мысли: "Зачем он родился? На этот свет,
полный житейских страданий? Зачем судьба дала ему в отцы такого человека,
как я?"
А это был первый мальчик, которого родила его жена.

На него напала бессонница. Вдобавок начался упадок сил. Каждый врач
ставил свой диагноз. Кислотный катар, атония кишок, сухой плеврит,
неврастения, хроническое воспаление суставов, переутомление мозга...
Но он сам знал источник своей болезни. Это был стыд за себя и вместе с
тем страх перед ними. Перед ними - перед обществом, которое он презирал!

Некоторые из записок (а «Жизнь идиота» - это сборник небольших записок) не получается назвать иначе как мерзостью – и цитировать их не хочется, но все они сжимают душу, вызывая законную боль о человеке, все учат внимательному отношению к человеческой душе.
«Жизнь идиота» заканчивается запиской под названием «Поражение».