0 Без оценки

Вам, скорее всего, это не надо.

Я дождалась (так совпало, на самом деле) единственного вечера за долгое время, когда мужа не будет дома допоздна, а из детей останется один (и будет тихо играть в ванной), чтобы напугаться до полусмерти.

Я думаю о силе слова. Талантливый человек получает силу, которую использует, чтобы исцелять и ранить. Воскрешать и убивать.

У меня амплуа любителя хоррора и заковыристых криминальных детективов, я сама иногда шучу, что знаю толк в страшном и меня мало чем проймёшь; по факту я цветок нежный и непуганый. Я слишком эстет, чтобы хвататься за всё подряд, и слишком ленива, чтобы дотошно исследовать хоррор, выискивая жемчужины. Так и живу с неким абстрактым представлением об «идеальном хорроре», периодически что-то пробую и ворчу, что это всё «не то».

Так вот, иногда я всё-таки сталкиваюсь с тем — с талантливым словом, которое отпечатывает во мне картинку, которую хочется развидеть. Но поздно. Как христианка я понимаю, что заглянула одним глазком в ад (да что там, наверное, только в его предбанничек, и то вряд ли) и хочу обратно, драпать со всех ног — в уютный и понятный мир.

Вредно ли это? Вредно ли помнить про ад? Думаю, что нет. Думаю, такие напоминания — точечные, холодные — скорее полезны. Думаю, вред начинается в тот момент, когда мы, движимые любопытством, снова хотим подбежать к этой двери, чтобы заглянуть туда одним глазком, снова расковырять едва зажившую корочку, снова и снова... Ад притягателен.

Я знаю, что движет мной, когда я время от времени набираюсь храбрости и иду исследовать природу зла. Мне хочется расширить писательский диапазон. Не в том смысле что я всё-таки хочу писать хоррор, а в том, чтобы получить в распоряжение больше человеческих побуждений/эмоций, больше опыта.

Я увидела это в цвете: как палитру. Я могу использовать ограниченное количество цветов. Могу взять больше. А могу иметь в распоряжении очень много — от ярко-солнечного до чёрнющего. Я могу не прикасаться к чёрному цвету, но иногда — очень осторожно, применив всю веру, весь талант, взять — буквально каплю — цвета, буквально на кончике кисти и разбавить что-то ярко-солнечное. Чтобы читатель почувствовал мурашки на коже. Чьё-то дыхание за загривке. Успел увидеть что-то уголком глаза.

Можно сказать, для этого я хочу иметь в арсенале немножечко ада.

Я не знаю, что двигало писателем Мендалом Джонсоном, который, если верить сведениям об интернете, написал единственную книгу — «Идём играть к Адамсам» и умер в возрасте 48 лет. Представляете — одна книга. Одно схождение в ад.

Книгу называют «культовой». Книга была написана по мотивам реального убийства 1960-х.

Если пересказать сюжет коротко (а длиннее и не надо) — двадцатилетняя студентка Барбара остаётся на неделю в доме респектабельного врача Адамса присматривать за его детишками 10 и 13 лет. Утром она просыпается привязанной к кровати и узнаёт, что дети «взяли её в плен».

Нельзя сказать, что я шокирована. Я была предупреждена. Я шла за эмоциями и впечатлениями – я их получила. Огромную ценность для меня в этой книге представляет рефлексия всех (!) персонажей; автор пошагово проводит нас через размышления палачей и жертвы.

Это книга-исследование. Я бы сказала, что писателям она чрезвычайно важна, но никому не берусь её советовать. Эту книгу можно было бы ругать за недостоверность в мелочах (я, например, не поверила в полицейское расследование в эпилоге), но мелочи не имеют такого сокрушительного значения, как внутренняя динамика героев. Мне кажется, автору просто неинтересна «общечеловеческая» событийная канва — в преступлении и наказании ему куда интереснее преступление.

Для тех, кто пишет злодеев, пытается в творчестве ответить на вопрос «почему человек мучает/убивает человека», кто хочет достоверно показать изменения (как милый ребёнок с церковной скамьи становится преступником) эта книга может оказаться полезной. Читать её очень тяжело.

Но это работа. Это часть нашей работы.