4.5

Я не люблю, когда всё сразу сводится к «высокой духовности» и «духу народа». Это всегда немного ложь. Но в этих текстах — что-то другое. Они не пытаются быть красивыми. Они просто есть. Как рана, как дождь, как пустая церковь с запахом воска.

Эти тексты — не про прошлое. Они про то, как всё, что было, всегда остаётся с нами. В нас.

Мономах говорит, как будто он — мой дедушка, которого я не знала: строгий, усталый, с руками в шрамах и словами, полными заботы. Не сюсюкает. Он не просит быть доброй — он говорит: будь сильной, даже если всё вокруг — зло.

«Слово о полку Игореве» — как плохой сон, в котором кто-то поёт за стеной, а ты не можешь проснуться. И в этой песне — всё: и гибель, и любовь, и предчувствие, что всё пойдёт не так.

Летопись — будто нашла чужой дневник и читаешь подряд: убийства, предательства, вера, сны, как будто кто-то писал, чтобы не сойти с ума в мире, где не было будущего.

Пётр и Феврония — странная история. Местами будто сказка, местами будто леденящая хроника выживания любви среди лицемерия и ненависти. Немного в это верю. Немного — боюсь.

А Аввакум… Он — голос того, кто кричит, когда все уже смирились. Он горит и пишет, и плевать, что ему не верят. Его слова будто ножом по стеклу — и в них жизнь. Жгучая, болезненная, настоящая. Я бы слушала его, даже если бы он был невыносим. Потому что таких больше нет.

Ставлю 9 из 10. Не 10, потому что временами слишком много пафоса. Но, может, это не пафос. Может, это просто правда — слишком громкая, чтобы мы могли выносить её спокойно.