3.5 …а ещё умным, богатым, счастливым

Когда-то я был школьником, двоечником, авиамоделистом. Списывал диктанты у Регины Мухолович. Коллекционировал мелкие деньги. Смущался. Не пил...
Хорошее было время.

Ранний рассказ Довлатова из сборника «Демарш энтузиастов», созданного и выпущенного в соавторстве с двумя приятелями Бахчаняном и Сагаловским, на первый взгляд, является бессюжетной байкой о лирическом герое, скреплённой веером иронических диалогов, пока вдруг не видишь поверх всего законченную кольцевую композицию с прилагающимся выводом. Вот выпускник матмеха поначалу делится впечатлениями о бренности собственной жизни в сравнении с томной беспечностью будней петербургских актрис и их любовников, оставляющих дорогие машины около колонн Александринского (Пушкинского) театра. А вот перед финалом, после отвлечений на прочие занятные случаи, произошедшие то там, то сям, география схлопывается обратно; вдобавок оказывается, что оптика персонажа на самом деле неверна, искажена и иллюзорна.

Жил я на улице Зодчего Росси. Её длина — 340 метров, а ширина зданий — 34 метра. Впрочем, это не имеет значения.

Без подобного трюка конструкт был бы неполноценным, хотя сюжет всё равно б вряд ли предстал неудачным экспериментом благодаря языку, стилю и чувству юмора Сергея Донатовича. Все контакты Егорова с людьми снабжаются филигранным подтруниванием над содержанием повседневных бесед, будь то свидание с женщиной или встреча с бывшим одноклассником, но помимо ярких деталей и афористических высказываний, смешных до орури и колик, в них кроится также рефлексия одинокого беззлобного циника. Тому не понять, с чего вдруг почести Фортуны достаются всяким напыщенным пустозвонам, а я тут, дескать, пишу новеллы, пью кефир после водки с шампанским, пытаюсь ходить на бокс, но везде проигрываю. Благо, его жалобы тихи и безропотны, а редкие протестные акции не выходят дальше выяснения вопроса, у кого и как из сверстников сложилось наступившее будущее, нервозного противостояния с издателем или желания откровенно поболтать поутру с невольными объектами зависти.

Фрида сказала:
— Все мы — люди определённого круга.
Я кивнул.
— Надеюсь, и вы — человек определённого круга?
— Да, — сказал я.
— Какого именно?
— Четвёртого, — говорю, — если вы подразумеваете круги ада.

Попытки всюду носить на себе панцирь самозащиты с иглами колких острот, избегать общественного осуждения из-за игнорирования творчества Франца Кафки и проявлять флюиды неловкого флирта с новой знакомой завершаются осознанием вечной истины о том, что никто среди нас не красив, не богат, не успешен и не востребован настолько, чтобы затмить окружающих. Судьба — чёрно-белая карусель, где вчерашний победитель олимпиад сегодня может отбывать тюремный срок, импортные автомобили на парковке не обязательно принадлежат принаряженным простолюдинам, пользующимся благосклонностью сценических див, а отказ прекрасной дамы порой не прочь обернуться заветной запиской в продолговатом голубом конверте.

— Ты умный мальчик, — сказал я ему, — но чуточку шепелявый. Не подарить ли тебе ружьё?

«Хочу быть сильным» — забавное подтверждение тому, что мир — не более чем зеркало наших страхов, надежд и чаяний, отчего любой замечает в нём лишь отражение своего отношения ко всему сущему, не подозревая о реальном положении вещей до тех пор, пока не грядёт необходимый момент прозрения, равняющий всех под одну гребёнку.

— В общем, перечитывайте классиков. Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Толстого. Особенно — Толстого. Если разобраться, до этого графа подлинного мужика в литературе-то и не было...
С литературой было покончено.