4 Белорусский вариант "Двенадцати стульев"?..

В Белоруссии иногда сравнивают роман Андрея Мрыя «Записки Самсона Самосуя» с «Двенадцатью стульями» Ильфа и Петрова. Действительно, в обоих произведениях есть много сходного. И первое, что объединяет их – это время. Если «Двенадцать стульев» были написаны в 1928 г., то «Записки» опубликованы на год позже, в 1929-ом. Правда, эта, первая, публикация прошла с большими сокращениями и в полном издании роман смог дойти до своего читателя только в 1988 году, когда он был напечатан в первом номере журнала «Полымя». Но время, в которое писались оба произведения, так же, как и время, в котором разворачиваются действия романов, - совпадают. Соответственно, уже одно это порождает сходство обстоятельств, мотивации, языка и, в конечном итоге, самих героев.
Может быть поэтому главный герой “Записок”, а по совместительству и их “автор” - Самсон Самосуй в чем-то напоминаеат голубого воришку Альхена из “Двенадцати стульев”. Да, вполне возможно, что Шепелевка, где Самсон занимает должность начальника отдела культуры райисполкома, достаточно далеко от Старгорода, но первый, так же, как и второй, краснеет и стыдиться своих, зачастую отнюдь не крестьянских, мужицких желаний. Что, впрочем, не мешает им обоим настойчиво продвигаться по тому пути, который, как они считают (и считают небезосновательно!), приблизит их к реализации этих желаний.
Но Альхен – это ещё пол-дела. Полное же дело (или, правильнее, совпадение по многим параметрам) у Самсона с главным героем “Двенадцати стульев” – сыном турецко-подданного и великим комбинатором Остапом Бендером. Оба они активны, предприимчивы и неистощимы на выдумки или великих комбинаций (как второй), или мероприятий в деле повышения культуры (как первый). Хотя, конечно, есть между ними и различия.
Если Остапом любимы деньги, то по поводу подобной страсти Самсона – большой вопрос. Похоже, что со значительно большим пиететом он относится к тому статусу, который наделяет его, как “современного человека” правом изменять всё и вся вокруг. А со статусом всегда и везде расставаться значительно труднее, чем с теми же “бразильскими мечтами”.
Поэтому Остап совершенно спокойно входит в предстоящие покорению им города в штиблетах на босу ногу, а вот Самсон, выезжая из отчего дома в Шепелевку, грузит целый воз “причандалья”: «Две шубы, …шинелька очень даже пролетарского покроя, прострелена в нескольких местах; происхождение этих дыр я хорошо знал и всем говорил, что пули белогвардейской сволочи прострелили ее на деникинском фронте. …пальто доимпериалистической эпохи ... много штанов: галифе различных цветов и фасонов, рейтузы, клёши, шаровары и даже белорусские подштанники...».
И это не просто «причандальё». Это определенный символ респектабельности «современного человека», который, по образному выражению известного современного белорусского публициста О. Бахаревича, «в течение десятилетий потихоньку трансформировался в ондатровую шапку, черную «Волгу» и серую тройку». Иначе говоря, Самсон – представитель новой, взявшейся из ниоткуда, элиты, а тот же Остап – «никогда не был замечен в порочащих его связях».
Ну, и ещё один элемент, объединяющий и «Записки», и «Стулья» это… Язык! Канцеляризмы, штампы, советский новояз: всего этого в обоих произведениях - более чем. Причем персонажи и Мрыя, и Ильфа и Петрова так органично и непринужденно на нем говорят, что складывается впечатление, будто какого иного языка, который мы привыкли называть великим и могучим, они просто-напросто не знают. В самом деле, не могли же они его забыть за те десять лет, что отделяют их от краха империи? Но… Что есть, то есть.