5

- Как мне жаль эти особняки, статуи, руины замков и церквей. Они гибнут…
- Так ты за германизацию? Откуда ж вы беретесь, сколько вам платят за ваше либеральное возмущение? Лыцарей ей жалко!

- Как мне жаль эту сталинскую арку в стиле ампир, с нее скоро будет обваливаться штукатурка, здесь даже делают фотосессии в стиле декаданса на фоне потрескавшихся звезд…
- Так ты за сталинизацию? Такие как ты и памятник Сталину тут хотят поставить, и проспекту Мира вернуть название Сталинградского, такие как ты и снесли королевский замок… Мало вы крови выпили!

- Как жаль, что не строят в центре домов в едином архитектурном стиле... Стекло и бетон тут не смотрятся...
- Аа! Так ты заодно с толстосумами-застройщиками? Им дай волю, места живого не оставят!

Обычный светский разговор в Калининграде. Здесь, у нас, держи ухо востро. Думай где и что говоришь. Мне очень было интересно, существуют ли подобные настроения в Гданьске, бывшем Данциге. У него похожая судьба. Кенигсберг стал советским, Данциг стал польским.
В Калининграде дали почить немецкой культуре. То, что не уничтожили бульдозеры, уничтожает время. Есть инициативы по поддержанию и восстановлению, но они неубедительны, голос их слаб и вообще, стыдно, товарищи… В Гданьске восстановлен исторический центр, несмотря на то, что полякам тоже было из-за чего болеть душой на прусской земле.

А в «Ханемане» больная душа отбрасывает злобу и жажду мщения. В «Ханемане» есть любовь к городу, чья инородная готичность стала своей. Показательно, что любви этой столько же лет, сколько одному из героев-повествователей. Мне кажется, это как раз и есть авторский голос. Возможно, любовь возможна, потому что уже не Данциг, а Гданьск стал его родиной.
Настроения первых поселенцев в Гданьске и Калининграде, их злость можно понять. У второго и последующих поколений чувства уже сложнее. Здесь и ненависть, и любовь, и жалость, и хвастовство. А может там нет уже ненависти? Какое-то новое чувство, ненависть по привычке, когда любить не научили, но потребность в любви есть, при этом привито чувство стыда к любви, и даже чувство торжества справедливости, не до любви, но щемит и душит... рождается чувство у которого нет названия… (любовь к родине по-русски?)

Итак, вещи бывших хозяев пережив унижение, истлели, завершив свой жизненный цикл. Их осколки и обрывки еще продают на блошиных рынках. (В Калининграде в районе Центрального рынка, за бастионом). В «Ханемане» слышен любовно-горестный плач по их плоти. Все эти накрахмаленные стопки белья, сервизы, книги. Но есть и констатация факта жизни квартир, домов. Они выжили! Данциг выжил, став Гданьском. А вот то, что Калининград был Кенигсбергом я не верю. Не верю! Я не верю черно-белым фильмам и фотографиям. Я не верю осколкам надгробий в скверах. Не верю облупленным оконным рамам со сложными элементами и причудливыми конфигурациями форточек. Мне кажется, он всегда был Калининградом, а вся эта обветшалая готика посреди луж, бутафорская. Не верю в любовь, от которой объект любви разрушается. В этом если и есть любовь, то не созидательная, не жизнеспособная. Поминальная.Таким образом,«Ханеман» о тех чувствах, которые в наш душевный опционал не включены. Потому что он о другой любви. Все равно что о той, которой можно полюбить чужого ребенка. Не просто чужого, а ребенка заклятого врага, причинившего много бед. Не впадая ни в самоуничижение, ни в агрессию к усыновленному. Вырастить его психически здоровым, вопреки наследственности и своим различиям с ним. Уметь надо!

Отдельного упоминания заслуживает тема смерти, мысли о том, что не то странно, что кто-то добровольно выбирает смерть, а странно то, что большинство выбирают жизнь. Это дает мрачноватую окраску повествованию, как и путанный слог в первых главах. Но это я думаю, испытание, которое не сложно пройти ради жизнеутверждающего финала. Невероятно уютно о смерти.

Интересно ли читать этот роман русскоязычной публике? Нужно ли? Я думаю, да. Так же нужно и оздоровительно, как и путешествовать в места чуждых культур. Как иногда нужно знакомиться «со всеми сторонами по рассматриваемому делу». Калинградцам читать обязательно.