4.5

Крохотная повесть, которую я прилежно читала под Magic Flute Моцарта. И Моцарт меня поразил на порядок меньше, чем Акутагава, нужно признаться.

Он открыл в художнике никому не ведомую поэзию.
Больше того, он открыл в самом себе душу, о которой не знал сам.

Небольшие отрывки, составляющие канву повествования, больше похожи на хокку в прозе, чем на рассказы. Они удивительным образом балансируют на грани двух миров: физического и смыслового, как будто прокладывая между ними мост, который спасает нас от опасности задержаться в каком-то из миров дольше необходимого.

Он читал Анатоля Франса, положив под голову благоухающий ароматом роз скептицизм. Он не заметил, как в этой подушке завелся кентавр.

Прочтение книги привело меня в то состояние, которое обычно бывает после путешествия в новый город с красивой архитектурой - по возвращению домой, ты еще какое-то время с восхищением рассматриваешь примитивные и изученные досконально фасады. Так и Акутагавой - после общения с его творчеством, я еще какое-то время буду слишком остро чувствовать мир вокруг. При чем во всех его проявлениях - от запаха печеных яблок и кровавой красоты цветов и до осознания собственной ничтожности и депрессии как повторяющегося состояния, которого невозможно избежать.

Вишни в полном цвету казались ему мрачными, как развешанные на веревке лохмотья.
Но в этих вишнях – в вишнях Мукодзима, посаженных еще во времена Эдо, – он некогда открыл самого себя.