5 Спаси книгу - забери с помойки

83.3(4.Фра)
И 75
Биография писателя
Г.Э. Ионкис
Введение.
Самая дешевая, натурально серая, пахнущая растительным маслом (нашел же на помойке) бумага, ну очень бюджетного полиграфического решения книга. В том месте, незабываемом месте обозначения цены книги, типографское «40 к.» зачеркнуто шариковой ручкой, поверх, от руки: «0,50». Надо полагать – цена увеличилась на 25%. Ого-го! Видимо, повышение цены – хоть какая-то попытка как-то выжить. С расчетом на спрос. Которого, судя по месту нахождения мной этого экземпляра, не нашлось. К чему это всё?

К мелкому тщеславию одного из учителей человечества, величайшего романиста всей человеческой цивилизации! Глинская – она недоумевала: «К чему Сизифу умопомрачительные трости?»
Зачем ему роскошно обставленные квартиры, появлявшиеся при малейшей финансовой возможности? Ему, знавшего изнанку Человека, не говоря о его, Человека, суперобложке?
Эта тщета «быть, как она, аристократия», зная, что никогда он не будет принят туда, в какие бы одежды не рядился (приняли бы, приняли, но чуть позже)? Зачем? О, конечно, формула вечная: и гигантам свойственны мелкие мелочи. Ну, так, наверное. Одним словом, как есть.
Вернемся к экземпляру. Как бы отнесся наш герой, что его, суперстар всех и всего, печатают на такой вот дешевой бумаге, да и ещё и по такой цене (хотя здесь-то всё было бы ему понятно: в период литературной поденщины, книжки Бальзака издатель продавал за 30 су (какая прекрасная игра слов могла бы получиться: не Су 30, а 30 су!). И ещё об экземпляре: как обманчива внешность! Подзаголовок: «Книга для учащихся старших классов средней школы». Освежим память мыслями, которые «толкали» старшеклассникам? И которые, вне всякого сомнения, они были способны понять?

Некоторые идеи для старшеклассников ХХ века.

«Из всех видов тирании самый гнусный тот, который мешает человеку самостоятельно действовать и мыслить: ведь это значит отречься от собственной личности прежде, нежели сумеешь её проявить».
«Скупость, как и любовь, обладает даром провидения грядущих опасностей».
«Выдающийся талант не может обойтись без глубокого знания философии». Бальзак испытывал потребность в собственной философской доктрине.
Глубочайшая способность наблюдать людей, разгадывать их душу, проникаться их мыслями и чувствами. «Лишь непризнанные души, лишь бедняки умеют наблюдать, потому что все их оскорбляет, а наблюдательность порождается страданием».
«Родившийся на исходе 18 века романтизм по своему духовному и общественному содержанию не соответствовал новым реалиям. Эпигонский классицизм отвечал официальным запросам, но время его миновало».
«В эпоху Великой французской революции искусство классицизма, способное выражать большие гражданские идеи».
«В годы Реставрации (1815-1830) искусство классицизма, лишенное былого гражданского пафоса, могло существовать лишь в эпигонском, подражательном, а потому нестерпимо фальшивом виде. Оно лишилось подлинного величия, поскольку иссякли источники, его питавшие».
«У романтиков история представала как извечная борьба прогресса и реакции, добра и зла. Из этой борьбы они извлекли многочисленные конфликты».
«Век исторического романа миновал, наступило время социально-бытовой повести».

Майк Тайсон XIX века.

Кого-то может покоробить сравнение, но я не стал бы торопиться с «корозией». Великие шоу-мены: Майк Тайсон и Оноре де Бальзак, ну хорошо – Оноре де Бальзак и Майк Тайсон, - что общего у них? К чему я приплел одного к другому?
Ни у того, ни у другого не было….матери. Все эти выходки с откусыванием ушей, бесконечные скандалы великого шоу-мена-боксера, - что это, как неосознанная попытка сына привлечь внимание хоть таким способом к себе?
А теперь послушаем Бальзака: «Сорокалетним Бальзак признавался Ганской, что «никогда не имел матери». Его терзает не только обида, но и ревность к младшим сестрам и братьям. Бальзак пишет в «Лилии долины»: «Чему обязан я своим появлением на свет? Чувству ли долга родителей или случаю? .... Семья не вспоминала о моем существовании в деревне в течение трех лет; вернувшись же в отчий дом, я был таким несчастным и заброшенным, что вызывал невольное сострадание окружающих».

Французская литературная машина

Конечно, снова аллюзия, снова – ХХ век. Советская красная машина – неостановимый хоккейный триумф, вот, что такое «красная машина», сильная, несокрушимая по причине дисциплины и нескончаемого творчества. «Машина» в данном случае – аллегория серийной шедевральности. Так и с Бальзаком.

«Не стоит удивляться тому, что в течение одного года он успевает написать «Сельского врача», продолжает работу над «Озорными рассказами», правит корректуры «Новых философских повестей» и второго издания «Сцен частной жизни». Куда включены новые вещи – «Турский священник» и «Тридцатилетняя женщина» (он написал её в один присест в доме у Зюльмы Карро). В то же время созревает замысел нового романа – «Евгения Гранде».
На исходе 1833 года он заключает договор на издание «Этюдов о нравах XIX столетия» в двенадцати томах (!) Продумывая план, он предположительно выделяет «Сцены частной жизни», «Сцены провинциальной жизни», «Сцены парижской жизни», то есть уже сложилась тенденция к циклизации».

В письме Ганской от 26 октября 1834 года он подробно рассказывает о своем плане: «Этюды о нравах» будут изображать все социальные явления, так что ни одна жизненная ситуация, ни одна физиономия, ни один характер, ни мужской или женский, ни один уклад жизни, ни одна профессия, ни один из слоев общества, ни одна французская провинция, ничто из того, что относится к детству, старости, зрелому возрасту, к политике, правосудию, войне не будет позабыто… Это будет фундамент здания.
Второй ярус – «Философские этюды», ибо после следствий надо показать причины. Я опишу в «Этюдах о нравах» игру чувств и течение жизни. В «Философских этюдах» я объясню, в чем жизнь, каковы стороны, каковы условия, вне которых не может существовать ни общество, ни человек; и после того, как я окину взором общество, чтобы его описать, я займусь его обозрением, чтобы вынести ему приговор. Таким образом, в «Этюдах о нравах» заключены типизированные индивидуальности; в «Философских этюдах» - индивидуализированные типы. Я всему придам жизнь; типу, индивидуализируя его, индивиду, типизируя его. Я придам мысль фрагменту; мысли же я придам жизнь индивида.
Позднее, после следствий и причин, придет черед «Аналитическим этюдам» (в состав которых входит «Физиология брака»), ибо сначала должны быть определены начала вещей. Нравы – это спектакль, причины – эко кулисы и механизмы сцены. Начало – это автор; но по мере того как произведение достигает высот мысли, оно, словно спираль, сжимается и уплотняется. Если для «Этюдов о нравах» потребуется 24 тома, то для «Философских этюдов» нужно будет всего(!) 15 томов, а для «Аналитических этюдов» лишь (!) 9. Таким образом, человек, общество, человечество будут без повторений описаны, рассмотрены и подвергнуты суждению в произведении, которое явится чем-то вроде «Тысячи и одной ночи» Запада». Б. предполагал закончить все за 4 года.
Это – и есть весь Бальзак. Эта цитата огромна (по размеру), как огромен замысел главного литературного труда Бальзака. Который он, к слову сказать, завершил.

Распорядок
«С полуночи до полудня я работаю, т.е. сижу двенадцать часов в кресле, переделываю и творю в полном смысле этого слова. Затем с полудня до четырех часов правлю корректуру; в пять часов обедаю, в половине шестого я в кровати, а в полночь вновь встаю работать».
Цвейг: «Как каждый воистину фанатичный труженик, Бальзак педантичен в своей работе. По левую руку стопами лежат листы писчей бумаги, совершенно определенной, заботливо выбранной… Бумага должна быть чуть синеватой, чтобы не слепить глаза и не утомлять их при многочасовой работе. Бумага должна быть особенно гладкой, чтобы не оказывать никакого сопротивления стремительному перу…
Столь же тщательно заготовлены перья, вороньи перья (он не признавал никаких других). Рядом с простой чернильницей его студенческих лет стоят ещё про запас две-три бутылки чернил…. Справа – маленькая записная книжка, в которую он иногда вносит внезапные свои фантазии и идеи, намереваясь воспользоваться ими в последующих главах. Прежде чем приступить к работе, у него уже все завершено».
Силы изменяют ему, но он не сдается. В ход идет собственноручно и по своему рецепту сваренный кофе. Ещё один вид отдыха – горячая ванна. Затем – правит гранки и корректуру. Работа с ними требует огромных усилий, по существу, это продолжение творчества Б. Он использует первые гранки отпечатанный черновик, поскольку Бальзак сам часто не мог разобрать своих рукописей. Гранки для Бальзака в типографиях печатали на больших листах двойного формата. В центр помещался столбец текста, его окружало большое белое поле, которое Бальзак сплошь заполнял при правке корректуры, исправляя и существенно дополняя написанное. Если поля гранок оказывались для него узкими, в ход шел оборот корректурного листа и дополнительные странички, исписанные неразборчивым почерком. Типографские работники приходили в ужас, тем более, что это было только начало. Корректуры странствовали от автора и к автору по десять-пятнадцать раз».

«Мы все вышли из лавки». Бальзак. Чехов.

Как и все адвокатские конторы, эта полутемная покрытая слоем жирной пыли комната, внушавшая посетителям отвращение, принадлежала к самым гнусным гнусным парижским уродствам. Правда, существуют в Париже такие клоаки поэзии, как промозглая церковная ризница, где молитвы отсчитывают и продают, будто бакалейный товар, и лавочка перекупщицы, где развешенное у входа тряпье умерщвляет все иллюзии жизни, показывая человеку, чем кончаются наши радости. Но если не считать этих двух клоак, контора стряпчего – самое мерзкое из всех мест социального торга».

Просто Бальзак

Nulla dies sine linea.
«Ум – это рычаг, которым можно приподнять земной шар. Но точкой опоры для ума служат деньги».
«Несчастье – ступень к возвышению гения».
«Принципов нет, а есть события: законов нет – есть обстоятельства; человек высокого полета сам применяется к событиям и обстоятельствам, чтобы руководить ими».
«Он решил умереть ночью, чтобы оставить обществу, прозевавшему величие его души, неопознанный труп».
«Одна была душою порока, другая – пороком без души».
«Там, где Революция проникала сперва в интересы, а затем и в мысли, она неуязвима, и надо принять её как свершившийся факт».
«Деньги – религия нашего общества».

Финал

Гюго: «Жизнь его была коротка, но насыщена; в ней было больше трудов, чем дней».
«Бальзак был одним из первых среди великих, одним из лучших среди избранных».
«Подобные могилы говорят о бессмертии».

Время приговорило Бальзака к бессмертию.