Закон жизни

Состояние моё было тяжёлым. Терзали попеременно сменявшие друг друга озноб и жар. Попытки приподняться в кровати карались колющей болью в недрах головы. Именно в такое время – периоды болезни – пробуждалось во мне иное восприятие мира, по-детски доверчивое и тонкое. Немногое радует в болезни. Но вот эта вдруг проснувшаяся способность увидеть новое, домыслить, сочинить всегда нравилась мне и заставляла улыбнуться даже лежа с лихорадкой.
Взгляд мой упал на книжную полку и остановился на одной из книг. Она всегда привлекала мое внимание. Темная книжка, на обложке которой были нарисованы белый человек и индейцы. Книга эта называлась «Белый Ягуар — вождь араваков». Мне никогда не нравился этот жанр, но что-то в этой книге притягивало. И я решилась начать ее читать: должна же я узнать, что в ней такое манящее.
Первые страницы пролетели стремительно. Нет, я не ошибалась — это то, что я люблю. Я утонула в круговороте событий жизни главного героя.

«Это была ужасная ночь. Я почти не спал. Меня мучили страшные кошмары и видения. Мне казалось будто я лечу в пропасть, и я наверняка свалился бы с дерева, не привяжись я лианами. В лихорадочном бреду мне представлялось, будто я черепаха, на которую с грозным рыком бросается огромный хищник и рвет ее, то есть меня, на части... Восход солнца вселил в меня надежду на облегчение, а по мере того, как наступал жаркий тропический день и одежда моя просыхала, я действительно почувствовал себя лучше».

Как же я его понимала! Потому что чувствовала тоже самое. Я болела, я лежала в лихорадке. Тело подчинялось с трудом, нехотя, словно одолжение делая, упираясь и ворча. Еще труднее было совладать с мыслью. Казалось, она, выскальзывающая, как мыло из рук, разрослась, стремясь охватить всё, обобщаясь и абстрагируясь, и в то же время сосредоточилась на деталях, цепляясь за них и перескакивая с одной на другую. Эта мысль была болезненной и распалённой, но не сбивчивой, не замутнённой, как можно было бы ожидать. Меня порой восхищала ее заострившаяся наблюдательность, меткость и афористичность, хотя я и не понимала и удивлялась ее перескокам с предмета на предмет без всякой ассоциативной связи и логики: разрушила это болезнь. И потому я, не пытаясь анализировать, только фиксировала ее остановки, не укладывая их в цепочки связи.

«Да, — думалось мне, — сколько пищи летает здесь по воздуху! Будь у меня хоть плохонькое ружье, недурное блюдо можно бы заполучить...»

Это думал Ян, главный герой книги. А мне казалось, будто я.

«И вдруг — о ужас! — со всех сторон меня окружал океан. Я был на острове... Вода окружала меня безжалостно, как узника тюремная решетка»

- говорил герой. Да, и мне было тоскливо до слёз. Одна. Полумрачная комната с ночником, закрытая дверь, молчащий телефон. Даже окно в мир – телевизор – и тот в недосягаемой близости – за стеной. Тихо.А ведь так хотелось, чтобы хоть кто-то позвонил, написал. И выслушал бы. Но, нет. Тихо.
Единственной отрадой стали собственные мысли и сама эта возможность остаться наедине с ними: задержать, приглядеться, испытать и отпустить вновь.

«Я понял: если в самое ближайшее время не произойдет коренных перемен, долго мне не протянуть..."

Он был на необитаемом острове. И ему нужно было выжить. Мне тоже.

«Ясное понимание даже самых трагических обстоятельств всегда пробуждало во мне инстинкт самосохранения. Оно порождало сопротивление злой воле, вызывало к жизни скрытые силы и стремление вырваться из беды. Так случилось и теперь. Я не хотел поддаваться злому року, подобно немощному ягненку, во мне пробудилась жажда борьбы».

Это меня подхлестнуло. Герой борется за жизнь. А я что же? Почему поддаюсь болезни? Я ведь сильнее ее, я-то это знаю.
Понимая, сколь много зависело от этой работы, герой немедля взялся за дело. И я вместе с ним. Прошла неделя, я прожила ее вместе с ним. Он выбрался с острова, а я из лап лихорадки.