На последнем дыхании

Если лежать на траве, и смотреть как в синеве, тихо-тихо, как водоросли на дне реки, дышат верхушки высоких деревьев, особенно если они узорным просветом синевы сомкнулись прямо над тобой, то это вполне может заменить созерцание млечного пути.
Главное найти хорошие деревья. И забраться подальше от людей в парке. И от себя..
Млечный путь словно бы виден днём.. Чудесно. Так наверно было в Эдеме.
Я придумал одну игру, в своей тоске по смуглому ангелу.
Беру флакончик для мыльных пузырей, смешиваю их с душистой и сладкой пыльцой.
Лежу в траве и пускаю радужные пузырики над собой. .

Если верхушки деревьев это млечный путь, то значит вот эта близкая веточка надо мной с тремя листочками — Альфа Центавра.
Мои пузыри долетают до Альфа Центавра. Удивительно.. моё дыхание касается звёзд.
Бабочки радостно откликаются на мою игру, приманиваясь чудесным ароматом пузырьков.
Кроме того, они быть может кажутся им бабочками, пусть и странными, полупрозрачными.
Призраки бабочек..
Они так ласково касаются их своими белыми крылышками. Я переживаю, порой нежно путая их: а если.. чеширски исчезнет не мыльный пузырик, а… бабочка?
Но иногда приманиваются осы и пчёлы. Тогда Альфа Центавра достигают уже я, привскакивая.
Нет, всё же чудесная вещь, мыльные пузыри. Может я в детстве не наигрался в них? Не помню в детстве мыльных пузырей. Странно.

А сейчас так славно лежать в траве, смотреть на млечный путь и бабочек (одна бабочка может крылом затмить млечный путь. Удивительная бабочка. Ангел исполинский.. правда, она должна для этого очень близко от лица пролететь), и пускать в небо мыльные пузыри.
Словно я.. выгуливаю бабочек в моём животе.
Люблю выпустить несколько «бабочек» и закрыть глаза, блаженно ощущая, как они, милые, верные, возвращаются ко мне, нежно целуя мои глаза, губы, шею, раскрытую грудь и живот..
Да, нужно подальше отойти от людей.
Иногда приоткроешь глаза, шёпотом взора, и один радужный мотылёк коснётся твоего глаза и он кротко, сам собою заплачет.
Так плакать не очень стыдно. Вроде как от мыльного пузырька, а не сам ты плачешь.
Но порой слеза гостеприимно встречает на полусомкнутых ресницах радужный пузырёк, и я тогда я улыбаюсь и обнимаю их на своём лице.

На ум приходит милый и наивный образ: балкончик вечерний ресниц, Джульетта в белом, и.. непоседа Ромео лезет по дереву к любимой своей.
Интересно, почему в чувствах и мыслях на грани пошлости, сладкой наивности, есть какой-то вечный свет? Он манит наши души, но истина этого света мгновенна, как мыльный, радужный пузырь.
Эта истина погибнет от соприкосновения. На неё можно только миг любоваться. Не многие об этом знают.
Тоже и в искусстве, любви. Нужно не бояться, как лунатик, гулять по карнизу самых нежных и наивных чувств, именно по карнизу, не боясь сорваться.
Так странно видеть людей искусства, которые, словно Орфеи, страдающие неврозами, оглядываются то на банальные рифмы, то на ещё что-то, а первоначальное и чистое чувство в этот миг уходит, как песок сквозь пальцы (славная ошибка русского языка: именно — сквозь, а не между, словно человек уже стал призраком, упустив что-то важное в жизни).
Да, не нужно бояться хотя бы раз ступить раздетой душой в блаженную пустоту, просто в то что находится в этот миг рядом.

Почему мы и в любви стесняемся этого? Вечно оглядываемся на что то, то на обиды,сомнения, воспоминания, боль из прошлого, даже не связанную с любимым человеком, на страхи и сомнения, боимся выглядеть как то не так.
Хотел бы я родиться в то время, когда впервые была придумана рифма — розы-грозы, или любовь-кровь.
Кстати, кто первый из русских поэтов написал такую рифму? Александр Сумароков?
Сама фамилия, как хокку: тут и сумрак и рок и сошедший с ума человек и оковы. А если прочитать задом наперёд, что выйдет словно бы заклинание Гарри Поттера.
Подумать только.. сейчас это считается банальнейшей вещью, постыдной, этих рифм поэты стесняются, словно нищих родственников, которые просят о помощи, кротко улыбаясь.

Ах, когда-то эти рифмы были блаженно-свежи, как первая распустившаяся сирень.
Неужели у людей так мало вкуса и сострадания? Это же очевидно, что со временем, банальностью может стать красота как таковая, поэзия как таковая, пол мужской и женский, честь, совесть, любовь, в конце концов.
Их будут чураться и стыдиться, мысля какими то сверкающими геометрически выверенными абстракциями.
А мне жалко такие рифмы. Как символ. Ведь и в наших чувствах есть такие рифмы.
Они мне кажутся несчастными, ранеными воробышками, которых хочется покормить с руки.
Боже мой.. слова мелькают, как пейзажи за окном несущегося поезда, и чувства, и мы уже не успеваем остановиться и рассмотреть их, нажать в поезде.. стоп кран.
Это же чистое хокку — розы-грозы.
Облака на заре, в грозах, и правда медленно наливаются светом и распускаются, как грозы: лиловые прожилки гроз.
Значит и в розе уже есть свои незримые зарницы любви? И в устах полураскрытых..

Чудесную всё же игру я изобрёл.
Главное подальше отойти от людей.. Чем дальше от людей, тем веселее, свободнее и таинственней игры.
(Чудесно звучит строка и мысль, правда? Но если бы эта строка была в книге Бальзака, например, читатели бы ласково отметили её, карандашиком и т.д., а так, мимо неё пройдут, словно мимо грустного незнакомца в толпе, смотрящего себе под ноги, на лужицы голубые. К чему я это.. акустика в жизни и любви, порой играет решающую роль, мы как-то привыкаем к человеку и прекрасному, забываем, что часто в нас говорят ангелы. Боже мой.. если бы хоть раз, в ссоре двух влюблённых, у женщины за спиной светло раскрылись крылья.. обыкновенные крылья. С каким благоговением мужчина бросился бы на колени перед женщиной! А что ему мешает это сделать, не видя крыльев? Но лишь.. слыша их робкий шелест в комнате ссорящихся?).

Лежу почти голый в траве, весь в сладковатых поцелуях мыльных пузырей.
Бабочки уже не летают надо мной, робко касаясь пузырей и меня, а целуют меня.. взасос.
Фантомные боли… счастья, поцелуев любимой моей.
Вот бы она увидела как я скучаю по ней..
А как она скучает? Как тоскуют женщины в любви? Кушают мороженое? Шоколад, по рецепту Цветаевой?
Или, свернувшись на диванчике и накрывшись пледом… снова кушают шоколад? Ладно, шучу: смотрят грустное кино, что-то из французской Новой волны: На последнем дыхании, Годара?
А что делают мужчины в любовной тоске?
Господи.. любимая и не думает даже, что я тоскую о ней.. вот так, лёжа в парке, почти голым, с мыльными пузырями и весь.. весь, в засосах бабочек.

Когда я иду в парк, грустить по любимой, то беру с собой не только мыльные пузыри.
Но и.. красную розу. Я с грустной улыбкой замечаю, как на меня на улице смотрят девушки и парни, милая старушка обернулась и ласково мне улыбнулась, видимо вспомнив молодость.
Странное чувство: старушка улыбнулась.. но ей то можно, у неё безупречное алиби: воспоминания молодости.
А я.. я почему обернулся на старушку, снова поймав её нежный взгляд?
Или это тоже, орфеев огляд? Вот так однажды я обернусь в старости на юную девушку с чудесными каштановыми волосами, похожую на моего смуглого ангела, и нежно улыбнусь ей?
Я прекрасно знаю, что с моим здоровьем мне не дожить до старости. Для меня дожить до старости, так же фантастично, как долететь до Альфа Центавра.
Может поэтому.. я досрочно, внахлёст оглядываюсь на бесприютную красоту мира, которая останется с любимой, когда не будет меня?
Глажу вот эту сирень, эти флоксы, стих Цветаевой, который любимая будет читать, быть может вспоминая обо мне. В магазине вечернем, кротко глажу томик Кавабаты — Мастер игры в Го, который я уже не успею прочитать, а любимая прочтёт и улыбнётся грустно, бог знает чему. Я словно уже глажу её милую улыбку, касаясь розового томика..
Глажу розу.. прижимая её к груди.

В детстве, идя в школу с цветами для учительницы, я чувствовал себя почему-то совершенно обнажённым. Душевно. Словно все видели мои чувства: всё вывернулось наизнанку и тело моё стало незримым, а душа — идёт в рубашечке белой, накрахмаленной и оттого ужасно неудобной, словно душе тесно в этом мире. Ощущал себя письмо в конверте.
Я сгорал от стыда и прятал глаза в цветы и облака. Шёл как на расстрел..
Но на расстрел ведь не идут с цветами в руке у груди?
Я шёл. Может потому я сгорал со стыда.. что был влюблён в учительницу? И безумно ревновал.. когда видел, как к ней идут тысячи учеников с цветами. Это был просто ад ревнивца.. семилетнего.
Мне хотелось сделать что-то эдакое, и убежать с учительницей и цветами из школы..
Были мысли даже позвонить и прокуренным, бандитским голосом.. первоклассника, сказать директору, что школа заминирована.

Боже мой.. я блаженно улыбался, идя с закрытыми глазами в школу, прижимая цветы белых флоксов к груди, мечтая о том, как я и Венера Кирилловна бежим спасаться, по ласково закружившимся ступенькам, и она.. боже, боже, так трепетно держит мою руку в своей смуглой руке, а я держу в своей руке цветы для неё, и ступеньки так и плывут под нашими счастливыми ногами, мраморными волнами, прибоем чудесного моря: мы почти не касаемся ступенек..
А теперь я с похожим чувством иду уже взрослый, по парку, с цветком розы у груди. У груди — розы, в груди — грозы..
Ловлю улыбки прохожих.. они, милые, думают, что я счастливый человек, что иду на свидание.
Они скорее всего думают, что я нормальный… откуда им знать, что я иду в парк с розой и мыльными пузырями, не к любимой, а просто чтобы лечь под высокими деревьями в траву, раздеться и лежать, грустить о любимой, прижав розу к груди и пуская мыльные пузыри?

Как же чудесно бабочки ударяются в мои плечи и грудь.. словно моё сердце светится, как упавший и забытый в вечерней траве фонарь.
Если не двигаться, они наверно думают, что я — не человек, а цветы, трава, благоуханная нежность цветов, которая вдруг стала зримой, как порой ветер бывает зримым на заиндевевших окнах, населённых цветами, словно бы бережно пересаженных из самого рая.
Это так странно.. нет, не то что я лежу голый в траве, с розой на груди и грущу о любимой, а то.. что касание бабочек напоминает мне грустную тайну секса.
В сексе, мы словно бы стремимся проникнуть сквозь тело любимого человека, в самую душу, и бьёмся бессильно о запотевшее и светлое окошко тела.
Наверное и весь разврат произошёл от того, что мы грустно путаем душу и тело, и душа, её нежнейший и вечный порыв, улетает далеко от нас, обнимая любимого человека, а тело наше.. словно дурачок, не поспевает за душой, и тело бессильно и нелепо повторяет изгибы её мышления, движения.
Было бы славно, проникнуть в тело любимой блаженно глубоко и тепло, до бессмертия её милой души, до нежных воспоминаний детства, и замереть в любимой, став её на миг, вполне, став бабочками её детства, сиренью дождя на стекле в её юности, став первой улыбкой, которую она подарила какому-то мальчику-непоседе, став первой её ранкой на коленке. Боже.. если в раю нельзя будет прильнуть губами к ранкам на теле и душе любимой, в её прошлом, даже в детстве, на что мне такой рай? Я выдумаю более интересный рай..

Интересно.. каким был секс, в Эдеме? Ну, или в первую осень после Эдема? Когда ещё тела и души не совсем слились.
Да и сам пол, как и луна над Землёй, был не там где он сейчас. Он был более одухотворён и крылат..
Славно наверно было бы, что бы пол любимой блаженно сверкал на её теле, душе, воспоминаний, перемещаясь, как луна.
Чудесные фазы луны. Месяц пола.. и лунатик моего поцелуя покорно следует за ним.
Может в наших снах порой мы вспоминаем рай и не понимаем этого?
Пол ведь может быть и вне тела, в чём то невинном и нежном, как цветы или дождь.
Не так давно мне снилась любимая. Мы гуляли с ней в парке, мило беседовали, улыбались, какая-то старушка подарила любимой улыбку, словно полевой цветок.
Мы стояли возле сирени о чём-то говорили и трогали сирень, просто трогали, и было в этом какое то небесное понимание и решение наших проблем с ней, нашего счастья.
Я нежно закрыл глаза во сне, улыбнулся.. и проснулся среди ночи от сильнейшей поллюции и тёплой судороги в бёдрах.
Как так? Мне и близко ни снилось ничего эротического, просто нежность, сама нежность общения с любимой и красотой природы, ставшими как то похожими друг на друга во сне, и от этого я испытал такой яркий оргазм, который не часто испытываю и с любимой?
Как так? Сирень довела до оргазма, словно я в древней Греции — Пан, а она — озорная дриада?
Или слова любимой довели (господи, что значит довели? Доводят до слёз..) и стали равны нежности сирени…
И снова сирень. Вот бы сейчас сирень подарить любимой.. Может ей тоже снилась сирень?
Может…

Нет, это уж слишком фантастично и романтично, такое даже в сказках не бывает (любопытно, что это за сказки такие?): чтобы двое влюблённых в ссоре, спали в разных городах, и у обоих ночью случился оргазм.. и приснилась сирень. Да даже без сирени, это почти нереально и редкостно, как приблизившаяся к земле комета, проходящая вблизи от Земли раз в 2000 лет.
Или такая же редкость.. как человек, после попадания в него грозы, заговоривший на другом языке.
О чём я подумал, проснувшись ночью после поллюции? С грустной улыбкой подумал, глядя на перепачканную простыню в лунном отсвете, что быть может в этот же миг.. у моего смуглого ангела, так же перепачкана постель: от месячных.
Протекла. Оба протекли, в муке тоски по друг другу: она — кровью, я — плотью и чуточку — сном.
В первый миг спросонья, перепачканная поллюцией постель может и правда сильно перепугать: в лунных сумерках похоже на кровь..
Это и правда страшно, когда ты в любовной муке вынашиваешь мысль.. чтобы покончить с собой, переглядываешься с запястьем и лезвием, словно со странными друзьями-заговорщиками, и вдруг, ночью, вскрикиваешь, глядя на перепачканную постель, словно твои мысли стали реальностью в тайне от тебя и запястье-лунатик просто думало и томилось по любимой и протекло.. само собой, как чудо любви и боли жизни без любимой.

Ах, в парке так славно мечтается, голым, на траве, с розой на груди.
Может Адам так ждал Еву, впервые увидев её во сне? Он то не знал, где сон, а где реальность.
Первый романтик..
Нет, первый романтик — Ева. Она скрылась в сны мужчины, и ей наверно казалось, что он её снится и она вынашивает его под сердцем.
Были ли у Адама поллюции? Как по мне, такой вопрос более интересен и поэтичен, чем средневековые диспуты о том, был ли пупок у Адама.
Наверно чудесно было бы обнявшись в раю, вместе, как дети, потерявшиеся в вечернем лесу, идя рука об руку, искать на теле любимой — пол, словно солнечный зайчик, скрывшийся бог знает где: не то в воспоминаниях, не то в грустном сне, или в теле..
Да, было бы чудесно, если бы на груди женщины, ставшей как бы душой в этот миг и сиянием, на пару минут расцвёл её пол, раскрылась, как ранка, самая грудь и душа, и мужчина мог бы… коснуться пальцами женского сердца и поцеловать его и боль воспоминания, исцелив его навсегда..

А ссоры? Какие были бы ссоры в Эдеме?
Господи… какие же по детски нелепые ссоры на земле. Наше земное тело совершенно не приспособлено к ссорам, впрочем, как и к сексу, любви.
Вот я поссорился с моим смуглым ангелом. Она закрыла дверь с хлопком в своей комнате (звук пощёчины — тишине, моему безмолвию). Свернулась на диване, плачет.. тихо-тихо, чтобы я не услышал, с нежностью вора-лунатика в ночном музее, распаковывает шоколадку, боясь прошуршать громко фольгой.
Она ждёт меня… ждёт, когда молчание зацветёт словом и действием.
Но меня нет. Нас часто нет для самих себя, словно мы ещё не родились или уже давно умерли и трава проросла на нашей могилке.
Ссоры вообще безумны и страшны тем.. что они отрицают нас, как человека, всю нашу бессмертную душу отрицают.
И вот я, как в Эдеме, нарисованного Кафкой, превращаюсь в бабочку, залетаю в окно и робко сажусь на плече моего смуглого ангела.
Господи.. какая она милая сейчас, с шоколадкой, в слезах, лежащей крендельком на постели.
Носик в шоколадке.. смешная, и милая, милая.
Ах, стать бы в ссоре.. да кем угодно, только бы максимально приблизиться к любимой, главное перестать быть человеком. Человек всё портит в отношениях двух бессмертных душ. Он — третий лишний, он приходит в отношения со своими идиотическими обидами, гордыней, воспоминаниями о боли, сомнениями, страхами.

Это так же безумно.. как если бы на свидание двух лучезарных существ, пришёл младший братик-идиот.
Похоже на кошмарное свидание сиамских близнецов.. с прекрасной девушкой.
Я с детства сгорал от стыда от одной мысли, представляя этот кошмар, словно я — тот самый мучительно-лишний близнец, которого не замечают, кротко гладят по головке, как ребёнка, а я.. тоже, тайно влюблён в эту девушку на свидании.
В своих детских мечтах перед сном, я накрывшись одеялом.. романтически приставлял револьвер к виску и тихо, почти любовно, нажимал курок, пока.. мой прекрасный близнец занимался любовью с нашей возлюбленной, а я, под одеялом в аду, лежал рядом, накрывшись с головой и закрыв руками уши и тихо плакал, сходя с ума от боли и равномерных движений постели, моего бедра, словно бы ставшего лунатиком..
На самом деле, представляя свой выстрел под одеялом, я толком не знал, умер я или нет, так что, фактически призрак лежал в постели с любовниками и всё так же страдал, закрывая уши руками, слитый навеки уже не с одним своим братом, телесно, но как бы уже с ним и с женщиной.
Боже, как я плакал перед сном в детстве (почти, в детстве) от этих кошмаров, являвшихся ко мне перед сном, с настойчивостью Ворона Эдгара По, садясь на край моей постели..
Может вот так вот так мучительно и странно происходит рождение писателя? Словно душу в муках рожает..

Нет, я наверно никогда не пойму, почему люди так настойчиво держаться за себя, боятся себя потерять в другом..
Бояться потерять то — чего очень мало, чего почти нет. Наверное в этом вся причина, о которой стесняются говорить.
Я не буддист, но в буддизме мне нравится одна черта: там человек не привязывается к вещам и может в любой миг улететь хоть на звёзды, взяв с собой лишь душу свою.
Так и в любви должно быть: ничто в нашей душе не стоит того, чтобы страдал любимый человек. От всего в душе можно нежно отойти в сторону.. если любимый человек — твоя душа. Или звезда.

А мне в ссоре с любимой мешает быть с ней.. моё человеческое тело. Что мне стены в и страхи, сомнения в душе любимой? Они есть у каждого. Другое дело, что я их никогда не понимал, словно призрак, проходя сквозь них.
Что мне моё Я, гордыня, обиды, страхи и сомнения, если любимая рядом?
Мне сладко отказаться от всего, и от себя и от обид, гордыни, которой я тоже не понимаю. Какие то горные дыни.
Быть у милых ног любимой, хоть бабочкой, хоть цветком на её груди, хоть нежным сном.
А ещё лучше.. быть с любимой так блаженно близко, чтобы стать — ею, улечься в неё, как в тёплую ванну с пеной, совершенно расслабившись, выпрямив свои воспоминания, надежды, словно затекшие ноги и уставшие руки.
Совершенно слиться с её воспоминаниями, её милой улыбкой, биением сердца, тёплым течением крови в её груди, бёдрах милых..
И почти не важно, стать вот так любимой на минуту, на ночь, навсегда. Лишь бы быть с ней. Потому что без неё быть не возможно. Не дышится без неё и не живётся, словно меня и нет без неё.
Это ведь похоже на дивное цветение идеи реинкарнации.
В ссорах, люди ведь как дети, уцепятся за какую то «безумно важную» чепуху в себе, как за игрушку, и не отдают, не могут даже сделать шаг в сторону от себя, искренне думая, что этим изменяют себе, мысля не то что трёхмерно и эгоистично, но нелепо.

Глядя сейчас на носящиеся в воздухе пузырьки, мне пришла странная мысль: все носятся с мыслями о нарциссах, как эти люди увечат жизнь своих близких…
Но поглубже заглянуть в себя, люди боятся, даже самые добрые: порой в отношениях, да и в жизни, держась за какую то истину в себе, даже светлую, мы увечим самых родных людей, и даже не подозреваем об этом.
Словно мы едем на машине, с одной скоростью, с любимым человеком, и вот по какой-то причине он наполовину вываливается из машины и его тело, ладони нежные.. саднятся о быстро несущуюся тьму асфальта.
Нам нужно либо остановить машину, либо затащить любимого в машину, но для этого нам нужно на миг притормозить, отойти от своей скорости течения чувств, или даже отойти от своей истины, в той же мере, как душа порой покидает тело, блаженно смотря на него затихшего в постели, как на ребёнка.
Вот этого то мы чаще всего и не можешь сделать, потому и мёртвой хваткой цепляемся не за любимого, выпавшего наполовину из машины, а за свою истину, даже светлую, потому что не чувствуем с ней полного слияния.

Я не знаю как это назвать.. буддизмом или христианством любви, но ради любимого порой нужно жертвовать всем, и это легко, потому что в любимом твоя истина и твоя душа, подлинный ты.
Мне сегодня приснился сон, как мы с любимой мчимся на огромной скоростью на машине, мимо нас проносятся звёздами, огни ночного города, мы ссоримся.. раскрывается дверь, и любимая выпадает наполовину из машины и тормозит своими нежными руками, плечом милым, об асфальт, крича от боли.
Разумеется, по идиотским законам сна, так похожего на ссоры влюблённых, я не могу затормозить.
Я кричу вместе с любимой от боли, хотя на мне нет крови, но мне так же больно, как и ей, словно мы — одно целое, и вдруг… я с какой-то блаженной лёгкостью понимаю, что мне просто нужно.. отпустить машину, моё Я, мои истины, гордости, и всем своим существом прильнуть к любимой.
Я так и сделал, и по чудесному закону сна, машина понеслась дальше, а я и любимая, простёршись на лету, в полуметре от земли, продолжали с безумной скоростью нестись над землёй в блёсткой темноте, но я обнимал любимую и прижимал к своей груди и её уже ничто не ранило, а машина тем временем во что-то врезалась где-то вдалеке.
Мы просто летели над землёй, в метре от несущейся ночи асфальта, как влюблённые на картине Шагала..
Что мне истина, моё Я, мир, рай и ад, когда любимая в моих объятиях?

А в подлинной любви, ты — там, где любимая, и чем ближе к ней, тем ближе к себе, тем твоя душа — больше и ярче горит.
Да даже если взять для символа такой «важный пустяк», как вкусы.
Мне нравится рояль. Ей не нравится рояль, а нравится.. орган.
Да к чертям этот рояль, эту игрушку среди несущихся звёзд. Я проиграю мелодию рояля на органе, я буду органом, я буду тем нежным мыском сердца любимой, которому нравится орган.
Это всё равно что реинкарнация, где нет измены себе, а есть цветение себя.
Если бы я через родился через 300 лет где-то в Германии и встретил бы там моего смуглого ангела, и был бы исполнителем игры на органе, или даже.. священником.
Это была бы не измена себе. Это тоже самое что говорить на разных языках.. но об одном и том же.
Да, стать бы священником через 300 лет в Германии, и.. узрев бессмертную красоту моего смуглого ангела, проиграть на органе что-то безумно-прекрасное, дерзкое, в церкви, к изумлению прихожан (мой смуглый ангел сидит на скамейке и нежно краснея, прячет улыбку за Новым заветом), убежать вместе с любимой, навсегда, по ступенькам церкви, рука об руку..

Но нет Германии через 300 лет. Я не священник, я лежу в парке, полураздетый и пускаю мыльные пузыри..
Ах, в рясе священника это выглядело бы просто волшебно.
Кто то быть может счёл меня юродивым и просветлённым. Сослали бы в Россию…
Конечно, если бы на моей груди вместо розы, был пистолет, всё выглядело бы более романтично и серьёзно, по-вертеровски (Страдания юного Вертера — первые мои слёзы при чтении художественной литературы. Можно сказать, с Гёте, я потерял свою эстетическую девственность. В 19 лет. Обычную девственность потерял — в 13, с женщиной бальзаковского возраста. Хотелось бы наоборот, чтобы Гёте я прочитал в 13.. Всё же моя душа сильно кровоточила тогда и сильно надломил меня Эрос).

А тут.. роза и мыльные пузыри. Да и ещё и полуголый, на травке лежу.
Так забавно, что такая чепуха как пистолет, может чисто визуально, не по чувствам, преобразить в нечто серьёзное, грандиозно-классическое. Для других..
Был в моей жизни пистолет. Чепуха.. это как рифма. Кому-то может и нравится она, кажется более серьёзной, чем «мыльные пузыри», более благородной.
Но и мыльные пузыри ранят порой больше чем пистолет. Пистолет ранит только тело, и то, на миг.
А когда ты лежишь в траве, голый почти, и мотыльковая нежность радужных пузырьков, словно призраки поцелуев любимого человека прозрачно и робко касаются твоей груди, лица, губ и глаз..
И ты понимаешь, что быть может, в твоей жизни, до самой смерти, никто и никогда тебя больше не поцелует, кроме этих мотыльков и призраков воздуха, ибо ты останешься верным любимой до последнего вздоха..
То эти мыльные пузыри ранят похлеще дробовика.

Тучи в небе. Накрапывает синева на листочки.. Приближается гроза.
Забавно.. мог ведь сказать — «на листья», но сказал «на листочки», словно одинокой душе больно, если она долго никого не гладит или не гладят её, а тут я словно робко погладил листочки, словом, губами. Листочки.. травка..
Да, лежать в траве с пистолетом, весной, было не так романтично. Не так больно..
С грустной улыбкой я даже целился в бабочек.. словно бы вылетавших из моей груди и живота.
Грустно сознавать: чтобы я и любимая вновь были вместе… мне просто нужно перестать быть человеком.
Это всё бы решило. Мне нужно стать бабочкой, сиренью у окна любимой, розой на её милой смуглой груди, или её улыбкой когда она спит.

Да хоть белым носочком на её чудесной ножке.. Русская, трансцендентная робость: если бы я пожелал стать двумя носочками, то ангелы могли бы и не исполнить такой роскоши, могли бы засмеяться, упасть в траву и кататься там, пугая отдыхающих, загорающих в раю, да и моя робкая душа не выдержала бы такого полнолуния почти крылатого счастья: сразу двумя носочками на смуглых ножках любимой! Возможно ли такое безграничное счастье на земле? (Будда бы ласково улыбнулся: кем ты хочешь стать в следующей жизни? — спросил бы он меня, —  Ты совершил много добрых дел. Хочешь быть известным поэтом? Музыкантом? Богатым человеком в Акапулько, во дворце с множеством красавиц? Учёным, который первый поймает сигнал с далёкой звезды? Ну, говори, кем ты хочешь стать?
И я отвечу, робко опустив глаза на травку: белым носочком смуглого ангела..).
Или кроткой, как осенний листок, звёздочкой в Млечном пути, чтобы любимая, смотря на неё, всегда думала обо мне.
Мы бы с ней встречались на звёздах.. там, где была задумана наша любовь.