Психотерапевт и бабочки (история из жизни)

Не знаю, как так вышло. Мне неловко об этом говорить.
Я… нечаянно переспал со своим психотерапевтом.
Но тут есть один маленький нюанс: я.. толком не уверен, переспал ли я с ней по настоящему, или же мне это только приснилось, прибредилось.
Через пару дней после «нашей ночи» я снова пришёл к ней.
Венера Кирилловна была очень мила и улыбалась так, словно дарила мне цветы снова и снова, словно… той ночью, я одарил её чем-то безмерно нежным.
Но я то знал, помнил, что она одарила меня не менее. Поэтому я тоже подарил ей цветы улыбок.
Её кабинет.. буквально утопал в цветах: там были и розы и флоксы и даже куст дикой мимозы: Мимоза стыдливая, о которой Шелли так чудесно написал в поэме «Мимоза».
Это был не кабинет, а какой-то филиал Эдема. В какой то миг мне даже привиделось, как из-за куста лиловой Мимозы выглянул чудесный оленёнок в веснушках белых пятен солнца на шёрстке.
И мне подумалось: почему кабинеты психотерапевтов такие скучные и холодные? Боже, как было бы чудесно, если бы сеанс проходил среди папоротников, а рядом бегали олени, кенгуру..

Я сидел на кушетке напротив Венеры Кирилловны. Моя рука на коленке (моей) смущённо заикалась.
Я так всегда делаю, когда хочу что-то сказать, но не решаюсь, и тогда я тру свою правую коленку. Иногда на ней образовывается даже ссадинка, под брюками
Бывало, особенно в любви, мне было так сложно что-то сказать девушке, я так переживал, что меня не поймут, или поймут не так, или я скажу что-то чудовищно-нелепое, как обычно, что я натирал себе коленку до боли и маленького увечия, так что когда вставал, я даже прихрамывал.
Девушка спрашивала: Саша, что с тобой?
А я отвечал.. как настоящий идиот: просто я иногда заикаюсь.
Или ещё того хлеще: я… я… люблю тебя.
- И поэтому.. хромаешь? — спрашивала улыбка девушки.

Я сидел на кушетке. Коленка болела. Венера Кирилловна смотрела то на мою коленку с рукой, то на моё лицо, но моё лицо было как бы раздето, в нём словно не было «никого дома» — заходи, дверь не заперта, хозяин скоро будет, но столик накрыт и чай уже разлит в чашки —  и вся моя душа, весь — я, ушёл как бы в свою руку и коленку, в ссадинку даже, и мне было стыдно, что Венера Кирилловна, как цыганка, прочитает на моей руке.. на коленке (ах, так даже цыганки не умеют!) то, о чём я думаю, а думал я о сексе с ней недавней ночью, но поскольку я не был уверен, был этот секс или нет, я чудовищно стеснялся, краснел, моя коленка краснела и даже на ней проступала ссадинка, и в этом было что-то ангелическое, какая то стигмата стыда и любви.
Ах, вот бы так было в любви, подумал я рукой на коленке и мечтательно улыбнулся рукой: это у меня талант с детства: я умею думать рукой..

На теле женщины, я развил этот свой странный дар почти до виртуозности Шопена: моя рука на теле женщины была живой и трепетной мыслью о ней, в моей руке было даже что-то крылатое, порой моя рука и рука смуглого ангела, мыслили как бы одновременно, были одной блаженной мыслью, и наши руки, обнявшись как дети, норовили во время секса словно бы сбежать вместе, как порой я сбегал с подружкой со школы, в чудесный парк.
Наши сплетённые руки, подымались по стенке, вверх, в весну обоев и флоксов, наши руки дышали и раскрывались в сумерках весны обоев, как дополнительные и прекрасные цветы, набранные курсивом нежности.

Но иногда, во время секса, моя рука, словно странный лунатик, думала бог знает о чём, она блуждала по телу женщины, замирала как бы на карнизе сладостной дрожи, у бездны, и… чеширски исчезала, чудесным образом оказываясь то на книжке на ночном столике, то на спящей кошке-форточнице на полу, то на цветах обоев.
А порой рука моя просто левитировала.
Да, у меня есть и этот редкий, но почти бесполезный дар: во время секса, моя рука левитирует: она преодолевает гравитацию земли, и поднимается в воздух.
На словах, это кажется чем-то чудесным, согласен, немыслимым даже, но если бы вы увидели это в реальности.. вы бы в лучшем случае улыбнулись.
Представьте. Самый разгар любовных ласк. Сплетенье рук, сплетенье ног..
И вдруг, моя рука покидает женское тело и поднимается вверх, просто вверх, с элегантностью.. утопающего, или — школьника, блистательно выучившего урок.
Боже, как великолепно, с какой балетной грацией тянут руку школьники.. двоечники-непоседы, которые вот взяли и выучили что-то в кои то веки и теперь тянут руку.
Ах, так и Барышников не тянул ножку, как такие школьники тянут ручку, так и кажется: ещё миг, другой.. и они последуют в в воздух за рукой и оторвутся от парты.

Да, было бы славно, если бы у влюблённых, в момент ссоры или молчаний, расставаний даже, когда что-то мешает сказать самые главные слова, на их теле проступали бы ранки любви.
Вот сидят на кухне парень и девушка. Утро. Парень пьёт чай, раздетый почти. Они молчат.
И вдруг.. на груди у парня проступает ранка, сама собой, в виде кленового листа, и кровоточит.
И в этот же миг, у девушки на груди (боже, неужели и она утром пьёт чай.. голая? Эх, люди быстрее мирились бы, если бы были голыми. Быть может наша мораль, сомнения, обиды — это всё та же одежда, которая сковывает нашу душу, её доверчивое сияние), тоже проступает ранка, но в виде бутона розы…

И эти ранки, словно раненые светлячки чувств, без слов, переговариваются друг с другом, и говорят так, как человек никогда не сможет высказать свою душу: трагедия человека в том.. что он вовлекает в свои слова — время.
Он прошлое вовлекает, совращает на тайный заговор слов, и получается так, что душа оглядывается на прошлое, обиды и боли, больше, чем на настоящее, и настоящее просто не успевает наступить.
Быть может настоящего даже ещё и нет в нашем мире, и в этом одна из тайн мира.
Нет, за окном точно не 2024 г. Средневековье, или времена древней Эллады, Месопотамии..
Мне иногда кажется, что я — древний эллин. И не только потому, что у меня греческий профиль и имя Александр.
Порой лежу в ночи на постели, тоскую по моему смуглому ангелу.. а рука моя, волшебница, летает.
Поднесу её к лицу, расправлю: в сумерках, похожа на травку на берегу эгейского Моря (в школе я получил замечание в дневник, громко выкрикнув — эгегейского. До сих пор стыдно за это. Хотя многие смеялись.)
Я там спал когда-то, я там любил когда-то, обнимал прекрасную, смуглую нимфу.. убежавшую от меня и ставшую травкой.
А я.. как Фавн печальный, упал в траву и обнимал её со слезами на глазах, и даже пытался заняться с ней любовью.

- Саша, о чём вы сейчас думаете? — спросил меня голос с далёких берегов эгейского моря.

Я даже удивился. Я до того провалился в свои ощущения, воспоминания, что забыл, что я у психотерапевта.
Глянул на свою руку на коленке: предательница рука.. она всё выболтала наверное Венере Кирилловне!
Рука улыбнулась на моей коленке, грациозно взлетела и села на моё плечо.
Венера Кирилловна с интересом смотрела на меня и что-то записывала в блокнотик.
А я улыбался.. мне было интересно: заметила ли Венера Кирилловна удивительную способность моей руки к левитации?
Её шагаловскую грацию во время полёта?

Итак, о чём я думал? О сексе.. с травкой! Но не буду же я об этом ей говорить?
С другой стороны, я же прихожу к психотерапевту не только для того, чтобы попить чай с миндальным печеньем и чтобы моя рука.. полетала?
Говорить о моих мыслях про секс Фавна и травки было так же безумно, стыдно, как выйти на сцену большого театра - голым, поставить стул в центр и сесть. И молчать. Закурить сигарету.. И просто в тишине смотреть с улыбкой на удивлённый и притихший, как на уроке в школе, зал с людьми.
И вдруг робкий аплодисмент в глубине зала, но такой робкий, боже.. словно человек в припадке мук совести, не выдержал и дал себе три пощёчины, всё тише и тише..
Какая то старушка перекрестилась и вышла. Её подруга осталась бы и потянулась за театральным биноклем в сумочке.
Но посмотрев в него, тоже перекрестилась бы.
К чему я это? Бог его знает. Просто вспомнил свой сон.
А, вот к чему: словно стены стали прозрачными и не стало одежды в мире. Да, и такой сон был.
А значит, говоря Венере Кирилловне о сексе с травкой, я тем самым как бы косвенно говорил бы ей и о сексе с ней, той ночью, а я не был уверен в сексе с ней, и мне было стыдно даже косвенно говорить о сексе.
Так преступнику, порой мучительно стыдно бежать на публике, или в кругу друзей взять нож и что-то нарезать к обеду.

Но я же не идиот, рассказывать Венере Кирилловне свои сны и мысли?
Сны проговариваются даже в словах, как руки мужчины и женщины, ещё только друзей, нежно проговариваются, просто касаясь друг друга: рука в руке, парк..
Мужчина и женщина ещё говорят на «вы», а их руки, уже.. на «ты» друг с другом.
Поэтому я решил, как искусный преступник, увести подозрения в сторону, нечто «смежным», бывшим когда-то.
Это было в юности. Мне было лет 13. Я был влюблён в одну удивительную девочку, новенькую: у неё были чудесные глаза, чуточку разного цвета.
Я не решался ей признаться в любви: где я, и где она? Она.. ангел, и в рюкзачке у неё за спиной, была сменка — крылья.
А я был обычным непоседой, с хохолком на макушке, как у индейца.
А какая же пара, из индейца и ангела?

Не знаю как я додумался до этого. В юности есть свой лунатизм, за который нам потом стыдно, словно мы кого-то убили.
Часто бродил после уроков в нашем чудесном парке и томился по той девочке. Писал стихи ей и.. не решаясь отдать, закапывал их под разными деревьями: под клёном, берёзой, осиной.
Со стороны наверно выглядело так, что я нежно сошёл с ума и пишу стихи с признанием в любви — деревьям.
Помню, что я иногда закапывал свои стихи вдоль той тропинки, где любила гулять или сидеть на лавочке, эта удивительная смуглая девочка с лиловым ободком в каштановых волосах.
Я прятался за деревом, как аксаковское чудовище и с блаженной улыбкой наблюдал за тем, как девочка, фактически ступает по моим стихам, что мои стихи, как ангелы, оберегают её и провожают, а некоторые стихи, даже ласкаются к её милым бежевым ботиночкам.
Ах, как я завидовал этим стихам!

Я не знаю как так вышло. В юности и в любовной тоске, очертания души и тела, растушёвываются, похлеще чем на картинах Тёрнера о дожде.
Я лежал в траве и цветах в глубине парка, куда люди не часто заходят, и с немыслимой нежностью думал, то о девочке, то о звёздах, то о стихах, о цветах и травке, с которой шепталась о чём-то моя рука, сама собой.
Тут какое то таинственное синестетическое смещение чувств. А может и что-то посерьёзней.
Мысли о девочке, звёздах, стихах под землёй — боже, порой во сне я просыпался со стоном и в холодном поту, потому что мне нечем было дышать! — о милой весенней травке, стали столь тождественны, невинны и сладостны, что мой эрос как бы.. оступился, как порой ласточка врезается на лету в небо окна.
Я лежал и.. занимался любовью — с травкой, с цветами. Буквально. Без помощи рук даже, вот что удивительно, и совсем, совсем куда-то в сторону от привычной и прелестно-банальной мастурбации юности.
Было в этом что-то языческое, бестелесное даже.

Я нежно сжимал пальцами белые и сизые цветы. Казалось, цветы и травка росли у меня из рук, как чудо.
Цветы дышали вместе со мной, покачивались вместе со мной..
Когда я поднялся.. мне стыдно было смотреть на смятые и словно бы удивлённые цветы и травку.
Я был на коленях. Закрыв лицо руками, я тихо заплакал..
Плакал я и ночью. Сам не знаю почему, плакал. Тайна слёз.. боже, кто разгадает тебя?
На следующий день, я написал стих для девочки и.. отнёс в этот дремучий уголок парка, и закопал его в тех цветах, в той травке.
Мне стало чуточку легче.
Но ночью я снова плакал. Ещё сильнее.

- Спасибо что поделились вашей историей, Саша. Это любопытно, в смысле психологии особенно.

Венера Кирилловна закурила сигарету, выдохнула облачко дыма и улыбнулась мне. Мы молчали.
Её рука лежала на коленке, на синих джинсах, и, как мотылёк, с задумчивым морганием крыльев, слегка шевелилась.
Мы молчали и смотрели друг на друга. Моя рука на коленке (моей), как обычно, была охвачена приступам заикания.
Мне казалось, что Венера Кирилловна вот-вот скажет: Саша.. то, что было недавней ночью между нами..
Это было чудесно.
Но вместо этих слов, она снова затянулась сигареткой и выпустила облачко дыма.
Но рука её на коленке думала что-то своё, нежное, тайное. Боже, почему я не умею читать мысли женских рук?
Если сходить с ума, так окончательно, и уметь читать мысли и мечты женских рук..
Заглянув под ворот футболочки, я думал увидеть там проступившую ранку в виде розы на груди.
Боже.. как мне хотелось подарить розу Венере Кирилловне!
Может, на следующий сеанс прийти просто, с розой?
Пусть и.. просто нарисованной на груди. Я её не покажу, постесняюсь, но мне будет сладко знать, что это роза для Венеры Кирилловны, и что она со мной.
Во время нашего последнего сеанса, прощаясь, я просто обниму Венеру Кирилловну и роза на моей груди на миг прижмётся к её груди. Так я подарю ей розу.
Да и экономно, чего сказать. Эх, Саша. Идиот ты. Нужно было признаться, что любишь Венеру Кирилловну.
Влюблённый идиот.. с берегов эгейского моря.