Сперва расскажу вам как я дошла до того чтобы прочитать «Войной и миром» Льва Толстого. Не то чтобы я сознательно её избегала, но каждый раз при мысли о том, что там четыре тома и война, как-то сразу находились дела поважнее. Ну правда, кого не пугает этот объём? Всё казалось: ну, не сейчас, потом, когда-нибудь обязательно. А потом случился разговор на работе — о литературе, о классике, о том, что читают дети, что помним мы. И одна знакомая, умнейшая и очень светлая женщина лет пятидесяти с хвостиком, вдруг с такой теплотой сказала: «А я, знаете, «Войну и мир» с юности люблю. До сих пор иногда перечитываю отрывки. Ну вот невозможно не вернуться к Толстому, понимаете?»

И вот тут я почувствовала себя… немного пустой. Потому что люблю читать, обсуждать, чувствовать книги — а «Войну и мир» даже не открывала. Стыдно стало. И не перед кем-то — перед собой. Конечно, не побежала сразу домой читать первый том, но морально, на половину, я уже была готова к этому.

Когда всё-таки села читать — не скажу, что полетело легко. Первый подход — на полчаса. И за эти полчаса успела подумать: «Господи, сколько фамилий… мундиры… приёмы… а где живые люди?» Но дело было не в книге, а во мне. Я потом поняла: Толстого надо читать погружённо, по-настоящему. Не между делом. Надо в нём утонуть.

В какой-то момент я просто позволила себе сесть и читать — пару часов без перерыва. И вот тут случилось то самое. Всё вдруг ожило. И герои, и сцены, и диалоги. Я проглотила второй том, едва отдышавшись, и сразу ушла в третий. Казалось, я живу вместе с ними: переживала, злилась, надеялась, была с ними в балетных залах, в салонах, на полях сражений, в письмах, взглядах, метаниях.

К концу я уже точно знала: не четыре тома — а одна история, один мир. Я уже не разбивала на события, не вспоминала, кто в каком томе что делает — я просто была там. Наташа, князь Андрей, Пьер… — не литературные герои, а люди, которых будто знала лично. Плакала на похоронах, раздражалась на их ошибки, понимала и прощала, как прощаешь родных.

Иногда было тяжело. Философские отступления Толстого — они не для галочки. Но вот парадокс: даже когда они раздражали, я всё равно ловила себя на том, что читаю, не отрываясь. Потому что это так точно, так по-человечески. Лев Николаевич умел выразить словами то, что каждый из нас хотя бы раз в жизни чувствовал, но не мог сформулировать.

Конец оставил меня с горьким послевкусием. Нет, не потому что он плох — потому что он… жизненный. Не все нашли счастье, кто-то потерял больше, чем приобрёл. Герои повзрослели, стали сдержаннее, внутренне старше — и вроде бы счастливы, но уже не по-юношески. Так, как бывает у тех, кто пережил войну.

Теперь я понимаю, почему одни перечитывают эту книгу всю жизнь, а другие не могут пройти дальше первых страниц. Её надо дозреть. Но если уж дорос — оторваться невозможно. И все эти отговорки про «толстый том», «не осилю», «не моё» — теперь вызывают у меня не сочувствие, а лёгкую улыбку. Потому что, честно, я сама не верила, что справлюсь. А в итоге — не справилась, а влюбилась. Тихо, без фанфар, но навсегда.