Пятнадцать книг на пару ночей - йо-хо-хо - и бутылка валерьянки!

В пять лет у меня начались длительные и несколько односторонние отношения с буквами. В садик я не ходила, друзей у меня не было, домашних животных - тоже. Зато у меня была бабушка, которой надоело читать мне сказки вслух, - и она решила научить меня читать и писать. Естественно, я не помню, как проходил сам процесс обучения, но старшие родственники всё еще подкалывают меня, рассказывая, как я стала "книжной истеричкой".

Писать мне нравилось гораздо больше, чем читать. Возможно, именно тогда и зародились мои пагубные графоманские привычки. Буквы мне понравились просто безумно, особенно, когда я осознала, что четыре кривульки "К", "А", "Т" и "Я" складываются не просто в бессмысленное слово, а в моё имя, наличие которого в написанном виде на предмете чудесным образом подтверждает право собственности на этот предмет. Мой дедушка во многом способствовал тому, что я сделала такой вывод. У него были часы "Слава", и на моё детское наивное "Это твои часы, потому что на них написано твоё имя?" он неизменно отвечал утвердительно. Так гордое КАТЯ появилось на каждой стене квартиры (на случай, если нас кто-нибудь захочет выселить), на каждом предмете мебели... да чего мелочиться? На каждой поверхности, пригодной для письма. В результате, у меня отобрали все карандаши и ручки, отпаивали валерьянкой, лечили гомеопатическими дозами мультфильмов. Размазывая слёзы по щекам, я выводила пальцем на запертом ящике с канцелярскими принадлежностями собственническое "КАТЯ", которое почему-то не имело никакой силы...

Вот тогда-то и пригодились надоевшие бабушке детские книжки. Первыми я проглотила всякие детские стишки. Потом в ход пошёл Пушкин, которого я плохо понимала, но всё равно читала. Затем внезапно закончился сборник русских народных сказок, многие из которых были абсурдными и непонятными, от них мне снились кошмары по ночам, утром я просыпалась в слезах и...шла дальше читать. До дыр был зачитан старый букварь, все родственники вешались от моего речитатива на тему "Мама мыла раму". Книжной смертью храбрых пал Паустовский, Барто и Маршак. Даниил Хармс порвал моё детское сознание (надо было лучше его от меня прятать, а не просто на шкаф!). Я похудела, побледнела. Соседи стали спрашивать у бабушки, не болеет ли чем ребёнок. Вы видели себя в зеркало в четыре часа утра, только что дочитав последние пятьсот страниц "Шантарама"? Вот и я выглядела так! Тогда от меня спрятали книжки, отпаивали валерьянкой, пытались приобщить к пешим прогулкам...

Летом мы поехали в съемный домик на берегу озера. На песке можно было написать много букв. Бабушкина знакомая смотрела на меня с раздражением, хмурилась, мялась. В конце концов, сказала: "В пять лет она буквы пишет, а в семь - дурой будет!" - и перестала ходить на один с нами пляж. Так я узнала, что в семь лет я пойду в школу, там все умеют читать и писать (во наивная-то), а мне дадут много интересных книг.

К семи годам я уже была более-менее вменяемым ребёнком. Школьные книги мне не показались особо интересными, а тяга к чтению переросла в более общую тягу к знаниям. И только в 11 лет чтение открылось для меня с новой, неведомой стороны - как возможность сбегать, погружаться в совершенно иную жизнь, как дверь, ведущая в... Нарнию. "Хроники Нарнии" стали для меня первым книжным миром, который затмил для меня мир реальный. Впервые буквы перестали для меня быть просто буквами, слова - частями предложения, а предложения - информацией разной степени нужности, важности и интереса. "Хроники" стали для меня первой книгой, с героями которой я могла себя ассоциировать, истории которой я могла проживать от первого лица. Сколько раз взрослые находили меня спящей под шубами в шкафу! Сколько историй написала я о мире Нарнии, историй с говорящими животными, с трагическими событиями и прекрасными принцами, которых неизменно звали Каспиан! Сколько часов я провела перед картинами, на которых морские волны упорно не шевелились, корабли не приближались, а солёные брызги были лишь застывшими пятнами масляной или типографской краски! Я самостоятельно пила валерьянку и лечилась отечественной классикой...

Моя история с буквами началась в пять лет, моя история с книгами - только в одиннадцать, и я надеюсь, что проживу ещё очень долго, потому что в мире еще столько книг, столько необжитых миров и непрожитых жизней! А если вдруг мой мозг снова не выдержит потока информации и эмоций, я всегда могу накапать себе валерьянки!