На курсе, который я прохожу, вторым заданием было выписать обиды на родителей. Если вы сталкивались, то думаю представляете, как это бывает сложно, если вы конечно не слишком злопамятный/ая или не храните в мозге список претензий к родителям.
Для меня это служило хорошим толчком к детским воспоминаниям, где слова или фразы заставляли мозг шевелится и вспоминать своё детство.
Читая эту книгу, я прям в каждом предложении сравнивала себя и искала эту точку жалости к себе, чтобы потом работать.
История автора стала мостом между упражнением и обидами. Поэтому, советую воспользоваться, если вас аналогичное задание.
Маяковский всегда стоял за честь русского искусства и отчаянно клеймил западничество.
В своих дневниках он описывает занятный случай, актуальный и сегодня.
В 1913 году в Москве открылась выставка русских и французских художников.
Известный критик Койранский обругал русских художников подражателями, а у французов особенно нахваливал натюрморт Пикассо, называя его шедевром.
Случился конфуз, выяснилось, что натюрморт нарисовал не Пикассо, а молодой русский художник Савинков. Да и на самом натюрморте была изображена селедка и краюха великорусского ржаного черного хлеба, которого не знают кафе Парижа.
Только сейчас я узнал, как нездорово жил все это время, как отвык от своей тишины, в какой дальний вонючий угол забился от самого себя. Не на крутом повороте ломаешь башку, в маленьком грехе, становящемся повседневностью. Когда день превращается в цепь маленьких удовольствий: папироса, рюмка водки, баба, приятельский треп, случайная легкая книга – не в бреду яркой вспышки, в мягкой лени теряешь себя. Все так просто понять, все так трудно исправить. Я как бы в рабстве у своего большого, жирного тела. Дождь для него – беда, тишина – беда, покой – беда, ему сладенького подавай каждый час, каждый миг. Загоняло меня брюхо, как официанта, то ему папиросочку подавай, то водочки, то кофейку крепкого, то бабу, то легкого чтения! Вот свинья-то!..
Человек стареет только от несчастий. Не будь несчастий, мы жили бы до ста лет.
Эти дни я чувствую себя таким безнадежно старым, что плакать хочется. Самое тяжелое во всех настоящих несчастьях — это необходимость жить дальше. Самый миг несчастья не столь уж невыносим.
В боли, в муке, в слезах всё же испытываешь какой-то подъем. Отсюда наше постоянное слоновье удивление: он-де замечательно держался. Не он держался, это натянувшиеся нервы его держали. Но вот наступают будни, а с ними и подлинная тяжесть беды. Тогда-то и становится страшно.
