Сочинять трудно. Скорбеть еще труднее

О написании романа на фоне приближающейся утраты

Вот краткий список простых вещей:

— Бранч.

— Включение телевизора для своих детей вместо того, чтобы читать им.

— Посмотреть на свой телефон и проверить какое-нибудь бесполезное приложение, которое некоторые считают важным.

— Засыпать.

— Слишком много есть.

— Заниматься любовью.

И так далее, и так далее. Список «легких» дел очень обширен, и если делать их в неумеренных количествах, они станут скучными. Как говорится, все в меру.

Вот чуть более длинный список того, что нелегко:

— Пойти на бранч и притвориться, что вам это нравится.

— Выключить телевизор и убедить своих детей, что читать лучше.

— Не смотреть на телефон в течение часа (попробуйте, докажите, что я не права).

— Просыпаться рано, чтобы быть максимально продуктивным.

— Потреблять меньше красного мяса.

— Заниматься любовью.

— И, конечно же, писать хорошо.

Я не эссеист, так что простите меня, если это эссе будет не очень хорошим. Я пытаюсь войти в эту тему осторожно. Тема подачи угрозы в литературе. Поддержания злобы.

Оказаться в местах, в которых не хочется оказываться. Однако с некоторой долей безответственности и, надеюсь, легкомыслия я смогу прийти к какому-то выводу. Или хотя бы к приемлемому началу.

Когда я писал роман Stag, умирала моя теща. Я очень любил ее, как и все в ее мире. Она была такой женщиной, какой хотят быть большинство девушек. В тот год мы с женой и нашими маленькими сыновьями поехали на Рождество в Колорадо. В то Рождество мы видели, что ее состояние ухудшается, и когда моя жена сказала, что останется с нашим новорожденным сыном, чтобы побыть с матерью в эти последние ужасные дни, я согласился. В тот день, когда мы с Тором (ему тогда было три года) уехали, теща поднялась с кресла, посмотрела на мою жену, свою единственную дочь, и тоном, настолько пророчесеим, что это было почти бессвязно, сказала: «Это последний раз, когда я их видела».

Следующие полтора месяца мы с Тором шли по жизни вместе. На северо-западе Вашингтона стоял январь. Было темно, холодно и сыро. Большую часть свободного времени мы проводили, катаясь на лыжах. Но чтобы добраться до гор, нужно проехать участок дороги, где люди жили в убожестве среди виноградных лоз и мха, в жестяных лачугах, где из гнутых печных труб валил черный дым. Этот участок дороги наводил на меня ужас и до сих пор наводит. Когда Тор находился под моей опекой, и я был единственным, кто оберегал его от беды, то по ночам, уложив его спать, я задумывался над этим. Мы проезжали мимо этих развалин, запрятанных в лесу, и я думал о том, какой страх может испытывать маленький мальчик, оставленный там, какой ужас постигнет отца, оставившего его, и обо всем том зле, которое часто постигает по-настоящему невинных людей.

Книга не имеет ничего общего с этой историей. Ничего общего между отцом и сыном. Но это была яркая эмоция, которая преобладала во мне до самого конца работы над книгой, и каждое утро, когда я садился писать и мне приходилось вновь входить в то мрачное место, где, казалось, не осталось никакой надежды, где реинкарнации зла было позволено свободно перемещаться, преследуя то, что ему вздумается, это заставляло меня задумываться. Никогда еще я не испытывал такого оцепенения во время работы над книгой. Этот роман я до сих пор боюсь читать вслух.

Это значит, что во всем, что я пишу, я исследую свои страхи, пытаясь привнести немного легкости. Не в само произведение, а в мою собственную жизнь. Чтобы было легче смотреть в лицо всему, что меня пугает. Это не катарсис, конечно. Возможно, это даже не полезно. Но одержимость историей, персонажами, изложением и борьбой, диалогами, освещением, запахами и звуками требует щедрого сопереживания. И это, я думаю, полезно.

Иногда я завидую тем, кто собирается на бранч. Я тоже люблю посмеяться. Но иногда приходится забираться глубже, чтобы избежать самых темных мест. Иногда пустота за пределами досягаемости или разума светится ярче, чем можно подумать.

Дейн Бэр 

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ