Завуалированно-криминальные романы Э. Л. Доктороу

Эдгар Лоуренс Доктороу известен как автор замечательных исторических романов в стиле сурового реализма, однако далеко не все знают, что он является создателем целого поджанра американской литературы, объединившего в себе элементы нуара и «крутого детектива».

Едва ли кому-то придёт в голову назвать  Эдгара. Л. Доктороу недооценённым писателем. Его третий по счёту роман  The Book of Daniel («Книга Даниила») сразу выдвинул его «в первые ряды американских писателей» (по словам критика Кристофера Леманн-Хаупта). Его следующий роман  Рэгтайм  был принят читателями и критиками с не меньшим восторгом  и окончательно закрепил его имя на верхних строчках этого списка. Он был удостоен многочисленных литературных наград, среди которых – две премии Фолкнера (PEN/Faulkner Awards) и золотая медаль Американской академии искусств и литературы, полученная им в 2013 году. Справедливости ради стоит отметить, что Доктороу нередко упрекали за излишнюю вольность при изображении исторических личностей, и что не все его книги получали положительные оценки критиков и были коммерчески успешны. Как бы то ни было, на момент выхода его последнего романа  Мозг Эндрю , опубликованного всего за год до смерти писателя, в 2014 году, его творчество уже по праву считалось «частью национального достояния», как справедливо заметил  Джордж Сондерс .  В 2015 году Барак Обама (бывший в то время президентом США), отдавая дань уважения памяти Доктороу, назвал его «одним из величайших американских писателей».

Однако случается и так, что в творческом багаже пусть даже широко признанных писателей  есть произведения, которые не были оценены в полной мере. И если исторические романы Доктороу снискали вполне заслуженное признание, то некоторые из его работ, где всё те же экскурсы в историю нередко оборачиваются детективным сюжетом, до сих пор до конца не оценены современниками. Эти книги отвечают всем требованиям детективного жанра: там можно встретить проходимцев всех мастей, судебные ошибки, незаконные сделки, убийства мафиози и даже настоящее расследование, связанное с розыском человека, пропавшего без вести.

Доктороу искусно владел приёмами детективного жанра и, что ещё более важно, предпочитал выстраивать детективные сюжеты на прочном фундаменте. За свою более чем полувековую писательскую карьеру он сумел превратить криминальный роман в такой литературный жанр, где есть место не только тёмным, но и светлым сторонам человеческой натуры. Жанр, где внутренним переживаниям главных героев уделяется не меньше внимания, чем внешним проявлениям, характерным для криминального жанра. Доктороу был убеждён, что человеческий разум обладает ярко выраженной индивидуальностью и способен решать множество разных задач, в том числе – противостоять угрозе потери здравомыслия, по крайней мере некоторые из его героев стараются этого не допустить. Детективы Доктороу отличает не только острота ощущений, свойственная этому жанру, но и прекрасная манера изложения, доставляющая читателю ничуть не меньшее удовольствие. Впрочем Доктороу никогда не шёл на поводу у законов детективного жанра: тщательно продумывая детали частного расследования, он, тем не менее, во главу угла всегда ставил  внутренние переживания своих персонажей.

Один из способов, с помощью которого Доктороу перекроил привычный криминальный роман на новый лад – более вдумчивый, обращённый вовнутрь, – это создание абсолютно новых, не принадлежащих к преступному миру, центральных персонажей. Главным героем его романа «Книга Даниила», посвящённого расследованию громкого политического дела, стал двадцатипятилетний аспирант, который большую часть «книжного времени» проводит в библиотеке Колумбийского университета, работая над диссертацией. Роман Билли Батгейт повествует о мире гангстеров, главный из которых – реальная историческая личность Голландец Шульц, однако же главный герой книги отнюдь не является бездушным убийцей. Напротив, это жизнерадостный подросток, в чьи основные обязанности как «младшего члена банды» (по его же собственному выражению) входят разного рода мелкие поручения (сгонять за кофе или сигаретами и т. п.), что делает его похожим скорее на стажёра, если говорить современным языком, чем на циничного преступника.

Даже в романе Клоака , который больше других произведений Доктороу соответствует канонам детективного жанра, история преподносится с точки зрения редактора газеты, а не умудрённого опытом полицейского, который в итоге помогает ему распутать это дело. Мало того, список профессий Доктороу можно смело пополнить всеми теми специальностями, которые имеют его главные герои, включая учёного-когнитивиста, заглавного персонажа книги «Мозг Эндрю», потому как все его книги выполняют функцию своего рода метатекста, написанного самими героями, чьи поступки призваны привлечь внимание к тем мыслительным процессам, которые происходят в их умах, и чей внутренний мир достоин тщательного изучения. Наделив своих персонажей невероятной гибкостью мышления, Доктороу расширил наше представление о том, каким может быть герой криминального романа.

Доктороу предпочитал вести повествование от первого лица, так как это позволяло ему максимально полно передавать внутренние переживания своих героев.  Такую высокую планку – раскрывать уникальное внутреннее содержание персонажей – он установил для себя ещё в «Книге Даниила». Главный герой романа Дэниел – настоящий книжный червь, но это помешало Доктороу представить его в роли детектива, расследующего дело о возможной невиновности своих родителей (прототипами которых стали Юлиус и Этель Розенберг) – коммунистов, которые были осуждены и казнены правительством США, когда он был ещё ребенком, за якобы передачу Советскому Союзу американских ядерных секретов. Пытаясь собрать доказательства в пользу их невиновности, Дэниел опрашивает людей, так или иначе связанных с тем делом, среди которых и его сестра Сьюзан, страдающая от последствий перенесённой психологической травмы. У него даже появляется подозреваемый.

Доктороу как нельзя лучше сумел передать всю остроту душевных переживаний, которые испытывал Дэниел в ходе своих непростых изысканий. В отличие от линейной композиции произведений Дэшила Хэммета и детективных романов (в более привычном понимании этого слова) других авторов, сюжет «Книги Даниила» развивается нелинейно и неритмично. Мысли Дэниела охватывают большой спектр вопросов и постоянно перескакивают от его детских воспоминаний к взрослой жизни, и это не считая многочисленных отступлений на различные темы, касающихся, к примеру, политических репрессий в Советском Союзе в 1930-е годы или комиксов о битве за социализм, которые он читал в юности. Что ж, столь революционный стиль повествования вполне уместен для романа о судьбах американских радикалов.

В других случаях Доктороу выбирал этот вид повествования – рассказ от первого лица – как единственно верный способ описать процесс человеческого мышления. Чтобы передать весёлый нрав Батгейта и его оптимистичный взгляд на жизнь, Доктороу использовал «длинные, закольцованные предложения», как он сам их назвал в беседе с Терри Гросс. Билли приходит в восторг от идеи устроить лотерею на скачках, предложенную бухгалтером Шульца. Ему не чуждо чувство прекрасного, взять хотя бы его план по спасению Дрю (подружки Шульца) при помощи «моря цветов». Он называет своих боссов не их колоритными прозвищами – «Голландец» и «Аббадабба, а предпочитает почтительное обращение: «мистер Шульц» и «мистер Берман». Тем самым Доктороу лишний раз подчёркивает, что Батгейт ещё совсем юн. Все эти качества Билли – его детская непосредственность, способность восхищаться, а также второстепенная роль в банде Шульца, – удерживают его от того, чтобы стать полноправным членом преступного мира, которым он так восхищается. Его юношеская восторженность создаёт леденящий душу контраст с теми жестокими деяниями, свидетелем которых он становится в ходе общения с «самыми безжалостными бандитами на свете».

В отличие от Батгейта, полного энтузиазма и мальчишеского задора при общении с окружающими и своими боссами, газетчик Макилвейн из романа «Клоака» смотрит на мир с изрядной долей цинизма. Его возмущает продажность власть имущих, и сначала он берётся разыскивать пропавшего независимого журналиста Мартина Пембертона не столько из человеколюбия, сколько из желания поддержать скандальную репутацию своей газеты, заработанную в том числе благодаря едким критическим статьям Пембертона. По мнению Макилвейна, независимая журналистика – это профессия, в которой заняты преимущественно «нервные и малодушные субъекты» (по личному опыту могу сказать, что в этом смысле с XIX века мало что изменилось). При всём при том, что Доктороу заостряет внимание читателя именно на внутреннем содержании своих главных героев, он нередко «передаёт слово» персонажам второго плана, предоставляя им возможность выступить с речью. Достаточно вспомнить ругающегося до хрипоты Арти Штернлихта,  активиста движения «новых левых» из романа «Книга Даниила», или грозного Шульца и его обречённого на смерть помощника Бо Вайнберга из «Билли Батгейта». Читатель получает редкую возможность заглянуть во внутренний мир этих персонажей, и во многом благодаря значительным различиям в их манере изъясняться.

Доктороу всегда делал акцент на внутреннем мире своих героев, причём делал это посредством описания внешней стороны их жизни. Во многих случаях этим внешним миром становился родной штат Доктороу, его любимый Нью-Йорк. Однако Доктороу решил изменить сложившееся представление об этом штате как о криминальной Мекке (в чём немалая заслуга детективных романов), и исследовал те его стороны, которые ранее были представлены в литературе лишь частично. Так, действие большей части романа «Билли Батгейт» разворачивается на севере штата Нью-Йорк. Тем самым Доктороу избавился от неодолимой тяги криминального жанра к крупным городам. На страницах романа разыгрываются настоящие комические сценки, материалом для которых становятся культурные различия между колоритными персонажами-гангстерами и благопристойными жителями округа Онондага, или же прекрасные описания сельской глубинки, увиденной глазами Батгейта, в восхищении глазеющего по сторонам. В отличие от пасторальных пейзажей «Билли Батгейта», в романе «Клоака» Доктороу не побоялся взглянуть правде в глаза при описании отвратительного зрелища, которое представлял из себя Нью-Йорк образца 1871 года. Одни из самых ярких эпизодов романа – это размышления Макилвейна о послевоенном Нью-Йорке (имеется в виду Гражданская война 1861–1865 годов – прим. перев.), о коррумпированной «Шайке Твида», которую он представляет в виде огромного чудища, окутавшего город своими щупальцами подобно ядовитому смогу, о жестоких подростках-газетчиках, которые настолько безжалостны в своём стремлении вырваться из нищеты, что беззаботные пареньки из диснеевского мюзикла «Разносчики газет» ( Newsies) наверняка бы вздрогнули от ужаса. Но с другой стороны, Макилвейн восхищается этим «ревущим городом, кишащем людьми» и теми историями, которые он собирает здесь для своих статей, вынося их на суд общественности и считая это делом всей своей жизни.

Доктороу не уставал повторять, что человеческий разум – это настоящее чудо, и что по его глубокому убеждению, самые ужасные злодеяния – это преступления против разума. Самое чудовищное преступление в «Книге Даниила» вовсе не то, которое якобы совершили его родители, а та бесчеловечная казнь на электрическом стуле, забравшая их жизни и уничтожившая разум. По большому счёту, профессиональная деятельность банды Шульца в романе «Билли Батгейт» представляет собой одну из разновидностей бизнеса, и это реальность, достаточно вспомнить, что автором знаменитой фразы «ничего личного, это просто бизнес» считается (по одной из версий) не кто иной, как реальный прототип Отто Бермана. Но всё же первое, что бросается в глаза читателю на страницах романа – это насилие и жестокость. Взять хотя бы знаменитый, отчасти придуманный Доктороу, предсмертный монолог раненного в перестрелке Шульца или слова Билли об одном из убийств, совершённом тем же Шульцем: «ещё одна человеческая душа вдруг навсегда покинула этот мир».

Однако самым тяжким преступлением в книгах Доктороу всегда остаётся вмешательство в человеческое сознание и разрушительные последствия такого бесцеремонного вторжения. Наиболее показательным примером в этом смысле является роман «Клоака» – своего рода дань уважения творчеству Эдгара Аллана По (в честь которого назвали Доктороу) и любимое произведение Та-Нахаси Коатса , который настолько проникся одним из фрагментов девятой главы, что на памятном мероприятии, посвященном творчеству Доктороу, он даже зачитал это место вслух и, с восхищением покачав головой, воскликнул: «С ума сойти!». В основе сюжета романа «Клоака» лежат предпринятые Макилвейном поиски пропавшего журналиста Мартина Пембертона, бесследно исчезнувшего сразу же после заявления о том, что он якобы видел своего умершего отца. Пембертон (а за ним и Макилвейн) выясняет, что «покойный» Огастас Пембертон (а вместе с ним и ещё несколько местных толстосумов) заплатил высококвалифицированному доктору Сарториусу кругленькую сумму за то, чтобы тот сделал его бессмертным. Эксперимент доктора Сарториуса над этой «лигой бессмертных» увенчался успехом, но при этом уровень сознания его пациентов снизился самым кардинальным образом. Эксперимент превратил их в «бедолаг», не способных ни думать, ни разговаривать, и погрузил их в состояние, напоминающее болезнь Альцгеймера или тяжёлую форму слабоумия. По сравнению с этим деянием, нарушающим законы природы и изменяющим уникальный статус человеческого сознания, меркнут даже преступления «Шайки Твида», которая и финансировала исследования доктора Сарториуса.

Поэтому неслучайно последний роман Доктороу, «Мозг Эндрю» стал своеобразным предостережением о возможной и гораздо более серьёзной угрозе человеческому сознанию. Ближе к концу романа, где речь идёт о том, что человек ещё очень далёк от понимания природы сознания (чего Доктороу не делал со времён «Книги Даниила», по крайней мере, не столь явно), главный герой, он же учёный-когнитивист, призывает президента Соединенных Штатов Америки (и по совместительству своего бывшего соседа по комнате в общежитии колледжа) отказаться от создания машин, которые могут привести к появлению компьютеров и генетически модифицированных животных, способных мыслить как люди, потому что в конечном итоге это может обернуться «концом мифического человеческого мира  <...> и всех тех историй, которыми мы тешили себя до сих пор».

В одном из последних интервью Доктороу повторил это предупреждение, на этот раз от своего имени. Он полагал, что такие машины способны попрать саму «идею исключительности человеческого разума». Возможно, когда-нибудь мы сможем убедиться в правоте его слов, но пока люди не готовы понять всю глубину смысла его предостережения. Рон Розенбаум (журналист, бравший это интервью) отнёсся к его словам весьма скептически, засомневавшись, что такая машина, в отличие от Доктороу, сможет «написать что-нибудь, способное довести человека до слёз».

В любом случае, нам остаётся лишь догадываться, как такая машина, способная моделировать человеческое сознание, восприняла бы произведения Доктороу.

Возможно, такая супер-ЭВМ смогла бы очень эмоционально отреагировать на то, как ярость Дэниела в конце концов растворяется в жалости к человеку, который больше всех был виноват в страданиях, омрачивших его жизнь. Или, если бы у неё было чувство юмора, она могла бы издавать кибер-эквивалент смеха, читая восторженный рассказ подростка Билли о его жизни в бандитской среде и о тех переделках, в которые он попадал, бегая за кофе и пончиками для закоренелых преступников. Такая суперумная машина наверняка бы восхитилась последними абзацами «Клоаки», где Макилвейн видит перед собой живописную картину: тот самый город,  который он на протяжении стольких лет одновременно и обожал, и ненавидел (что больше похоже на любовь всей жизни), вдруг замирает в морозной неподвижности, позволяя ему насладиться каждой деталью своего пейзажа. Не исключено, что эта супермашина и вовсе не получила бы удовольствия от творчества Доктороу и предпочла бы произведения других авторов. Но если бы она действительно обладала разумом, похожим на человеческий, то детективные романы Доктороу определённо пришлись бы ей по вкусу . Его произведения, с их глубоким исследованием человеческого разума и прекрасной демонстрацией возможностей человеческого сознания, слишком хороши, чтобы ими пренебрегать.

Джесси Пастернак (Jesse Pasternack)

Перевод:  Анастасия Крючкова

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ