Цитаты из книг — Олег Ермаков — стр. 2

И главное, мысль должна метаться рыбкою, пусть карасем — уворачивающимся от зубов щуки. Мысль не должна дремать, только так ее обиталище не превратится в болото, а она — в лягушку. Созерцать — значит зреть, то есть вызревать совместно с чем и кем? Очевидно, с мыслью. Созерцание есть вызревание мысли.

Иногда мне кажется, что заповедник созерцания и должен быть музыкальным, таким царством музыки… Довольно смутная мысль, неопределенная, так сказать, греза, и, скорее всего, совершенно бесполезная. Но, как говаривал старина Кант, наиболее красиво то, что бесполезно.

Да и все другие вопросы, тысячи слов, которые Мишка слышал с рождения, крики и смех, слезы, птичьи голоса, рев моря, треск дров в печке, причитания бабушки Катэ, ругань дядьки Кеши или его жены тетки Зои, рык медведей по весне, когда они вываливаются из берлоги и пробивают свои затычки, кличи лебедей, кряканье уток, шум…

Все идет само собой, а ты на дороге в никуда, — не об этом ли толковал странствующий художник, его кумир. И не этого ли достиг без пяти минут солдат, а пока лесник Шустов?

Наш полк был подобен бронированному колоссу, и шаги его в хрупком мире глиняных жилищ, арыков, лелеемых садов, пшеничных полей бывали страшны и разрушительны. Находились мы там для того, чтобы воцарился мир. И братья могли это понимать. Но, понимая все и принимая хлеб за работу в полку, чувствовали ненависть. Вот как раз…

Я – просто цифра в этой истории, исчезающе малое значение. Тот, кто по статистике выжил и вернулся, оказался в плюсе. Ну да, я уцелел. Лишь к перемене погоды у меня раскалывается голова… Раскалывается голова, в виске начинает кружиться черный живчик самума, перед глазами всплывают круги, как шары перекати-поля, в пыльных…

Этот мир создан прежде всего для мужиков. Наглые и жадные мужланы правят в нем всюду: в политике, в постели, в науке, в искусстве – во всем. Женщина лишь приложение. Всякие там Нефертити, Клеопатры, Екатерины – исключения, подчеркивающие правило… И небольшая взбучка этому мужскому миру не помешает.

Молодость жестока в своих определениях. Истина в последней инстанции она и есть. И весь мир для нее. Солнце и ветер, краски и звуки. А старость, старость лишь ловит обломки, хватает крошки с пиршественного стола молодых.

Даже если предположить, что жизнь после смерти каким-то образом продолжается, испытывают ли они там, в небесах, хоть малейший интерес к живущим на земле? Ведь потусторонняя жизнь явно интереснее этой, земной. А если нет, то это же мука вечная – вздыхать о прошлом.

Нет, в самом деле, зачем природа так все устроила? Зачем человеку дано столько свободы? Вот, говорят, нет свободы, угнетение и все такое. А по-моему, свободы воз и маленькая тележка, попробуй еще все это протащи через жизнь.

Вы не Байкал и мир спасите пока, а одного паренька вызволите, коренного жителя этого самого священно-бесполезного моря-вещи.

Мудрость мира невыразима. Ее мог выстучать своим сандаловым посохом Джанги. Однажды ее мне напели синие птички возле дерева бодхи. И так звучит Круг ветра в основании мира. Круг ветра, который крепче алмаза.

Морока… Но… разве не этому учил Лев Толстой? Иисус Христос? Будда? Подставь щеку, не убий, не причиняй страданий. Он так и поступил. И вот мается. А… каково этим?... А он спасся... А он – он выбирает молчание. Вот так. Сам выбирает, и все. Решено.

Из Афганистана доходили глухие вести; дела там шли скверно. Глинников чувствовал себя спасшимся. Ему повезло, что поделаешь. Афганцы возвращались домой, заставить их молчать – задача слишком мудреная. Но пропаганда пела свою песенку. Пропаганда – тысячеголовый персонаж истории, помесь гидры с сиреною.

Но никто из них не воспользовался возможностью остаться. В общем, честно говоря, это вполне ритуальная фраза. Остаться, когда остальные идут, значит обречь себя на жизнь изгоя. На моей памяти не было таких смельчаков. Тем не менее все ее произносят. Зачем? Чтобы создать иллюзию добровольности: вы сами принимаете это…

В основе действий старшего лейтенанта была какая-то примитивная, древняя наука – арифметика войны. Эту арифметику можно выразить формулой: минус-чужой дает плюс. Чем меньше непонятных чужих, тем больше надежд выжить своим.