Цитаты из книг — Израиль Меттер

Должен быть у каждого человека хотя бы один такой друг, память о котором не позволяет тебе совершить дурной поступок.

История легко объясняет судьбу целого класса, но не может объяснить жизнь одного человека. Впрочем, и не дай бог, чтоб это входило в ее обязанности. Потому что если закономерности целого класса обрушить на судьбу одного человека, то ему не снести этой ноши.

Вот так и среди нас, человеков: есть скромные люди с чистым сердцем, "незаметные" и "маленькие", но с огромной душой. Они-то и украшают жизнь, вмещая в себя все лучшее, что есть в человечестве, - доброту, простоту, доверие. Так и подснежник кажется капелькой неба на земле...

Она даже долго не могла выговорить мое длинное имя - Боря - и вместо этого называла меня коротко — молодой человек.

Чем виноватей я чувствовал себя перед Валей, тем усердней заботился о ней. Есть и такая форма подлости.

У отца была стойкая мудрая формула - ею он отбивался от матери, когда она молила его купить мне обновку: - А что, в этих штанах его не узнают? И верно. Меня узнавали издалека. По живописности моей рванины.

Отец Саши, крещеный еврей, был видным харьковским юристом. В моем нищем дворе на Рыбной улице к таким людям относились путано: их уважали, но с оттенком презрения. Осуществленная мечта дореволюционного еврея - высшее образование, купленное ценой измены, - это и порождало двойственное отношение к Сашиному отцу. В те…

"В юности мы видим себя самобытней, чем мы есть. Мы не в силах уловить свою общность с другими. Нам кажется, что мы вне типа. Мы гиперболизируем свою самостоятельность и независимость. И как горестно, что мы теряем это с годами! С годами ярмо типического натирает нам холку до крови. И зеленые мухи повседневности кружатся…

Мне поздно заводить новые дружбы и возобновлять старые. В том и в другом случае я вынужден распахиваться заново и заново же оценивать то, что раскроется мне. В моем возрасте лепишься к друзьям, которые уже знают, как я поступлю и что подумаю. Людей дряхлят разочарования."

Появилась новая порода людей - хорошо оплачиваемые фанатики. Эта разновидность фанатизма особенно опасна. Они готовы на все - им есть что терять. Их оборона глубоко эшелонирована: там стоят наготове лицемерие и цинизм.

Кто мы - мое поколение? Мечтатели в двадцатых годах, поредевшие и пытанные в тридцатых, выбитые в сороковых, обессиленные слепой верой и не набравшиеся сил от прозрения, мы бредем в одиночку. Мы трудносоединимы. Глядясь друг в друга, как в зеркало, мы поражаемся собственному уродству.

Я проходил потом по учебникам все то, что составляло мою жизнь. Однако сеть, при помощи которой историки пытаются уловить явления действительности, эта сеть состоит из крупных ячеек - мой двор, вся моя жизнь проваливаются в эти ячейки, и я всегда оказываюсь мальком, неинтересным для истории.

Если тебе захочется отдохнуть душой, иди ранней весной в лес к подснежникам, и ты увидишь прекрасный сон действительности. Иди скорее: через несколько дней подснежников может и не быть, а ты не сумеешь запомнить волшебство видения, подаренного природой. Иди, отдохни. Подснежники — к счастью, говорят в народе.

Знакомо ли вам чувство отвращения к себе, Зинаида Борисовна? Оно особенно сильно по утрам, когда предстоит прожить долгий день с опостылевшим самим собой. У моего поколения нарушен нравственный обмен веществ: мы больше ничего не впитываем и мало чего отдаем — воспоминания гниют в нас. В стародавние времена у пожилых людей…

Что ж, укор мертвых - самый страшный укор, потому что от них не дождаться ни прощения, ни сожаления, ни жалости к сотворившему зло кающемуся грешнику.

Мне поздно заводить новые дружбы и возобновлять старые. В том и в другом случае я вынужден распахиваться заново и заново же оценивать то, что раскроется мне. В моем возрасте лепишься к друзьям, которые уже знают, как я поступлю и что подумаю. Людей дряхлят разочарования. Нет, Зинаида Борисовна, прерванная юношеская дружба…

Из всех человеческих чувств, пожалуй, труднее всего анализировать любовь. Разложенная на свои мельчайшие частицы, она мертвеет. Расчлененная, она не складывается воедино.

Масштабы фальсификации с понятием "народ" необозримы. С тридцатых годов людей начали назначать в народ и исключать из народа. По существу же, титулом народа обладал один человек - Сталин..