Роберт Менассе — о писателе

Причём эти разговоры очень точно отражают состояние сознания этих любителей выпить. Как пишет Менассе, "состояние сознания пьяниц было постмодернистским ещё в то время, когда понятия "постмодернизм" вообще не существовало". Читатель быстро понимает, какую цель преследует Менассе: он намерен опровергнуть Гегеля. Трилогия Менассе – это своего рода состоящий из трёх частей дидактический роман наоборот: сначала обманным оказывается знание, затем исчезает уверенность в правдивости ощущений и, наконец, сознание погружается в ничто. Меннассе старается проследить развитие человеческого сознания, его превращение во всеобъемлющий дух. При этом Менассе как бы прочитывает гегелевскую феноменологию духа в обратном направлении – от конца к началу, чтобы таким образом выяснить нынешнее состояние духа. Автор приходит к выводу, что надёжность ощущений – это всё, что оставили после себя наркотики, история и стремление к будущему. События романа, к удивлению героев, развивают собственную динамику. И все попытки найти первопричину этих событий оказываются тщетными. Герои в состоянии лишь смутно вспомнить какие-то незначительные детали.

Главными героями трилогии являются не слишком удачливый философ Лео Зингер и его спутница жизни Юдит Катц, с которой у него очень сложные отношения. Оба они – дети еврейских эмигрантов, родившиеся в Бразилии, получившие университетское образование в Вене и вернувшиеся опять в Сан-Паулу. Зингер мечтает написать философский труд, в котором он намерен окончательно объяснить мир. Его мечты носят некий обломовский характер, тем не менее, благодаря Юдит, которая записывает философские рассуждения своего приятеля, высказываемые им у стойки бара, Зингер завершает свой труд.

Второй роман трилогии – "Блаженные времена, хрупкий мир" – является для Менассе своего рода прощанием с марксизмом, которым он увлекался в молодости. В одном из интервью Менассе сказал, что прототипами Зингера являются Сартр и Лукач, у которых были очень необычные отношения с их спутницами жизни Симоной де Бовуар и Ирмой Зайдлер. Зингер, как и его прототипы, не привлекателен физически, но обладает острым умом и не терпит никаких возражений.

Старясь сформулировать собственную концепцию истории, Зингер опирается на гегелевскую философию действия. Причём свой труд он пишет с целью сделать ненужными все остальные книги, "довести философию до конца". В своих амбициях, что мир поддаётся изменениям и контролю, Зингер уверен, что для этого достаточно уже одной его мысли. Уже вскоре ему придётся убедиться в обратном. Взаимодействие истории и политики, как это хорошо показано в романе на примере политических перемен в Бразилии, – это слишком сложный процесс, чтобы его можно было втиснуть в какую-либо философскую систему. Интеллектуал может попытаться сделать это и даже добиться в этом временного успеха, но действительность тут же опровергнет все его теории. Символом этого в романе становится бутылка с зажигательной смесью, которую кто-то бросает в аудиторию, в которой Зингер собирается всему миру объявить о своём эпохальном открытии.

Третий роман трилогии – "Резкий поворот" – переносит нас опять в Австрию. Рассказчик, ведущий во всех трёх романах повествование от первого лица, возвращается к матери в деревню накануне краха Восточного блока в 1989 году. Это своего рода возвращение блудного сына, только в негативном смысле, поскольку герой оказывается в перевёрнутом, абсурдном мире.

Трилогию Менассе по праву можно назвать эпохальным романом, отражающим период времени от середины 60-х годов до 1989 года, то есть от революционного подъёма в Западной Европе в 1968 году до кардинального изменения всего миропорядка. Собственно, только 1968 и 1989 годы символизируют собой воодушевление. Весь период между ними – это замешательство.

Если гегелевский оптимизм относительно истории перестаёт оставаться в силе, то прогресс превращается в регресс, а завершённая история становится историей регресса, то есть процессом постоянного сужения выбора возможностей.

"Где теперь исторический прогресс, имманентный смысл и цель истории? Может быть, то, что мы называем историей, было самым большим историческим заблуждением человечества? Именно вера в то, что история – это рациональный процесс с определённой целью, которую можно определить и к достижению которой можно стремиться, превратила простой биологический и социальный круговорот жизни на нашей планете в цепь зверств, приобретающих всё более изощрённые формы, которые мы изучаем в качестве истории и которые одновременно мы вытесняем из нашего сознания."

Менассе отвергает гегелевское определение истории.

"В любом случае история – это весьма сомнительная конструкция. Предположение, будто у истории есть имманентный смысл и цель, основывается исключительно на вере. А предположение, что существуют методы эффективного вмешательства в историю, – это уже религиозное безумие. Все тяжкие преступления против человечества были совершены и по-прежнему совершаются людьми, обладающими историческим сознанием. Причём они всегда ощущают, что действуют "по заданию" истории. Именно это чувство и обусловливает их бессовестность."

Менассе не разделяет мнение Гегеля относительно разумности исторического процесса.

"Любой урок, извлечённый из истории, довольно жалок, а относительно цели истории можно строить лишь домыслы. Так что оправдывать этим вмешательство в живую действительность – это авантюризм. Не следует предполагать, что если в своих действиях руководствоваться историческим сознанием, то всё будет функционировать так же просто, как сев и сбор урожая. Если действительно существует свалка истории, то выбросить на неё следует, прежде всего, наше определение истории."

Далее Менассе рисует картину возможного будущего.

"Но во что бы мы превратились, отказавшись от нашего определения истории? Мы стали бы современниками. Признание уникальности каждой отдельной жизни стало бы единственным руководством в наших действиях. Нашей целью стало бы счастье, доступное ещё при нашей жизни. Это вовсе не означало бы, что мы лишаемся нашего прошлого. Просто оно перестало бы быть наследием, вокруг которого ведутся вечные споры. Это не означало бы и того, что мы лишаемся нашего будущего. Просто оно перестало бы быть заветом, от которого исходит вечная угроза."

Менассе не считает исторический процесс развития поступательным, то есть от низшего к высшему.

"Не руководствуются ли западные демократические государства в своих действиях принципом: "Решай все проблемы, исходя из чистого прагматизма и не прибегая к помощи идеологии"? В действительности же этот прагматизм вовсе не означает отказа от определения истории, имевшего такие опустошительные последствия. Скорее, он основывается на вере в то, что можно построить лучший из миров, и именно это и является целью истории человечества. Нынешние дебаты о "конце истории" определяет не признание того, что история была попыткой придать смысл чему-то бессмысленному, а вера в то, что именно сейчас действительно можно "завершить" историю. Этот так называемый свободный от идеологии прагматизм Запада, рассматривающий себя венцом истории, хладнокровно мирится с возможностью такого завершения истории, какого никто не хочет, а именно с возможностью прекращения человеческой жизни на этой планете."

В своём последнем романе "Изгнание из ада", вышедшем в 2001 году, Менассе вновь обращается к вопросу, почему история повторяется. Действие романа развивается параллельно в Лиссабоне начала 17 века и в современной Вене. Менассе рассказывает две биографии.

В Португалии 17 века царит религиозный фанатизм. Здесь в семье марранов (евреев, формально перешедших в христианство, но втайне продолжающих исповедовать иудаизм) живёт мальчик по имени Маноэл, ничего не знающий о своём происхождении. После того, как его родители оказываются в руках инквизиции, ему удаётся бежать в Амстердам, где он становится известным еврейским учёным, вошедшим в историю под именем Самуэл Манассех бен Израэль.

В современной Вене историк Виктор Абраванель, родившийся в 1955 году, приходит на встречу своих бывших одноклассников, посвящённую 25-летию окончания школы. Дело доходит до скандала, когда Виктор обвиняет своих бывших учителей в том, что они были членами нацистской партии.

Добрые 400 лет разделяют описываемые события. Обе линии повествования как бы повторяют друг друга: родителям Маноэла едва удалось избежать инквизиционного суда, а отцу Виктора пришлось бежать от нацистов в Англию; чёткие параллели просматриваются и повседневной жизни, полной жестокостей и условностей. История как бы повторяется. Это – воспоминания о личном аде после изгнания из него.

На историческом фон Менассе разворачивает перед нами мрачную картину нашего времени, причём делает он это без сентиментальности, с сарказмом и в гротескной манере.

"Всё, что однажды было, остаётся возможным и в будущем." Эту фразу Менассе обнаружил и у Манассеха, и у Адорно. Тем не менее, Менассе не проводит параллель между инквизиционными кострами и преступлениями нацистов. Собственно, единственной жертвой антисемитизма в романе становится дядя Виктора: во время общей пьянки его избивают правые экстремисты, и, пытаясь бежать, он попадает под машину. Событие, казалось бы, далеко не масштабное, но именно оно, пожалуй, является ключом к роману. По мнению Менассе, единственным прогрессом в истории является, пожалуй, то, что трагедия в ней повторяется в виде фарса. Студенты-троцкисты разыгрывают фарс инквизиционного суда: Виктору, отказавшемуся оплатить своей подруге расходы за аборт, они выносят такой же приговор, какой 400 лет назад рабби Манассех вынес одному купцу. Неуклюжий флирт Виктора с Хильдегунд, христианской и женой учителя религии, низводит до смешного многовековой конфликт между христианами и иудеями.

Некоторые критики с сожалением указывают на то, что оба пласта романа очень неодинаковы. Это, однако, скорее, сильная сторона книги. Переходы от описания исторической трагедии к студенческим шуткам и глупой болтовне Хильдегунд придают роману определённый комизм, а следовательно человечность. Там, где когда-то лилась кровь, теперь льётся шампанское. А адом сегодня является не дыба, а чтение за завтраком опуса под названием "Функция оргазма". Так что бездуховной стала не столько мировая история, сколько семейная история.

Завершается роман тем, что Виктор и Хильдегунд сидят там, где находятся истоки христианско-иудейской полемики, – в Эдемском саду. Именно так называется бар по соседству.

Так чем же объясняется тот факт, что трагедии наших отцов и праотцев повторяются в наших биографиях лишь в виде фарса? Может быть, потому, что в истории мы всегда находим истории, которые нам кажутся знакомыми? В принципе во все времена у нас всегда был лишь один учитель – история. А мы всегда были плохими учениками.

(C)