Рецензии на книги — Матей Вишнек

Размышления над пониманием свободы с доведением жизненных ситуаций до абсурда, с небольшими элементами мистики, а в конечном итоге всё это похоже на антиутопию. Показывает разрушительность для сознания некоторых человеческих и общественных принципов. Видим свободный стиль изложения, когда фантазия автора является инструментом для выявления искажений, как внутренних побуждений человека, так и межчеловеческих отношений. При этом договариваемся, что события романа, в своей внешней форме, не так важны и будут далеки о реальности. Тем не менее, сюжет, прямо наводит на размышления и вызывает определенные сопутствующие чувства.

Тюрьма здесь как образ существования. Любой человек, в своем сознании может построить тюрьму и жить согласно её правилам. Хуже, когда подобную тюрьму выстраивает…

В своём романе-памфлете французский писатель румынского происхождения Матей Вишнек предсказывает, во что может превратиться журналистика, если будет следовать современным трендам развития. Нет, не предсказывает – предостерегает. Вишнек изображает пугающую действительность не столь отдалённого будущего, приводя отрывки из проспектов некоей тайной организации – «Медийного Агентства Превентивного Беспорядка»; параллельно на примере команды журналистов маленькой парижской радиостанции он демонстрирует, что почва для внедрения описываемых принципов генерации медийных событий уже готова. Это наши головы – хорошо промытые мозги потребителей новостей, ищущие в сообщениях мировых агентств не столько информацию, сколько острые ощущения, всё более сильные. Катаклизм без жертв уже не может удержать…

Роман, по своей структуре являющийся скорее сборником разного рода эссе, новелл, рассказов, зарисовок, воспоминаний и размышлений, сюжетов и всего прочего, из чего состоит литература вообще. Однако объединённых несколькими сквозными темами и общими персонажами, пересекающимися и взаимодополняющими смыслами, перекрещивающимися картинками, когда на одно и то же событие вдруг оказывается несколько взглядов и ракурсов. Ну и одним общим местом действия — Парижем (хотя в воспоминаниях конечно же присутствуют и другие города и веси).

Поскольку тем довольно много, то, конечно же, какие-то из них были просто проходными и малоинтересными, но были и те, которые зацепились сами и зацепили читателя — конечно же речь идёт в данном случае не об обобщённом понятии «читатель», а о совершенно конкретном…

Только открыв пьесу я поняла, в какую ловушку попала, но деваться-то уже некуда... Очень не хотелось такой тематики, от слова совсем, и не потому, что практикую страусиную методику, а просто так много информационного трэша вокруг, что впору вспоминать термин "цифровая гигиена".... Представленная пьеса румынского писателя написана в жанре "короткой" пьесы. Что это такое, поясняет сам автор в предисловии:

Что такое короткая пьеса? Вот вопрос, который я задаю себе много лет, тридцать пять с лишним лет по су­ти, — с тех пор как пишу пьесы для театра, и некоторые выходят короткими. Ко­роткая пьеса это как ребенок, который в какой-то момент решает, что он больше не хочет расти. Он может принять такое решение в три года, в четыре, в семь лет, да­же в одиннадцать, но в любом случае — пока он…

Если бы Матею Вишнеку повезло и дух Кафки присоединился к нему, когда он писал свой роман, "Господин К. на воле" мог бы стать весьма впечатляющей книгой. Абсурдный сюжет об освобождении из тюрьмы, невозможность свободы для главного героя, страх перед внешним миром - достаточно прочный фундамент для истории в стиле Кафки. Но автор построил на нём что-то абсолютно иное, по сути, антикафкианское произведение. Начнем с того, что Козеф Й., главный герой романа, достаточно рациональный и здравомыслящий человек, а вот его неспособность покинуть тюрьму - совсем неубедительна. Даже если объяснять тюрьму как аллегорию тоталитарного государства, в котором человек не может и не хочет быть свободным, даже если у него появляется такая возможность. Как сказано во вступительной статье, "Господин К. на…

В последней четверти XIX века во Франции появилось новое направление в живописи – «пуантилизм» (дивизионизм). Зародившееся в рамках неоимпрессионизма, направление представляло собой кропотливое нанесение отдельных цветовых мазков краски на холст, точечно, математически выверенно, раздельно, одинаковой формы, с использованием одинаковой техники. Стоя вплотную к такой картине, человек не мог понять, что перед ним, он попросту не видел, не мог разобраться в этом цветовом пятне, и только отходя от изображения шаг за шагом все дальше и дальше, можно было увидеть, как эти разрозненные фрагменты складываются в единую картину. Поражающую воображение. Словно сквозь рябь на воде. Словно победа над хаосом повседневности. Словно надежда на всеобщий смысл. Красота великого замысла и тайной гармонии.…

Роман можно счесть фанфиком «Процесса» Кафки. Только в 80-хгодах не было такого явления, и Матей Вишнек называет произведение «приношением». Но по сути отрабатывает приемы своего предшественника и лукаво улыбается, надеясь, что читателей захватит его игра в парафразы и аллюзии. И если бы так, то было бы совсем скучно.

Но скучно не совсем. Писатель отрабатывает и собственную политическую травму. Знание биографии Вишнека заставляет более сочувственно относиться к главному герою Козефу Й., которого однажды отпускают на свободу, а он по своей наивности и не знает, что с ней делать. Впрочем, сам Вишнек знал, что ему делать в Париже, чему свидетельство – литературный и драматургический успех. И вполне справедливо, что эта вещь долго томилась без публикации. И интересна только в качестве…

Совсем мимо. Для меня в этом небольшом романе нет города и огней, лишь паника и суета. Нет атмосферности, лишь гомон голосов и бестолковые истории, за которые никак не зацепиться, дабы запомнились. Давно у меня не было столь тяжелого чтения, когда хочется делать что угодно, лишь бы не дочитывать Вишнека. Что это - решительно несовпадение вкусов или просто не моя книга в самом простом понимании этого словосочетания? Не знаю, да и задумываться как-то не хочется. Было и было, прочла и в сторону. Увы, ни стиль, ни сюжет, ничто не смогло меня очаровать или хотя бы пробудить любопытство.

Это книга про Париж. Про достопримечательности, окутанные манией величия. Про уютные кофейни и книжные магазинчики. Про романтизм парижских кладбищей. Про особую атмосферу, создаваемую призраками писателей, живших и мечтавших в Париже. Это книга про бегство, потерю своей страны, своего языка, своего голоса и в конце концов памяти. Это книга немножко про любовь. Про чувство "на Вы", неиссякаемое и нежное. Это книга про муки творчества, про сомнения и одушевления. Про литераторов и литературу. Про авторов и персонажей. Про слова и тексты. Про книги.

Я чувствую, что помещен на страничку, написанную ее Величеством Жизнью, городом, временем. Я — буква, которая возвращается в огромную книгу, в огромный хоровод знаков, в космическую симфонию литер…

И, как обычно, когда с книгой возникло что-то…

Матей Вишнек мастерски заворачивает вашу душу в полотно изысканного парижского экзистенциализма, с самого открытия книги. Точка отсчета 1968 год, год внегласной революции по всему миру. Судьбы людей, начавшиеся в восточной Европе, переплетаются и резонируют в огнях полыхающего психогеографией мольберта, на котором Вишнек пишет свой Париж! Париж, в который хочется ехать впервые, Париж, в который хочется возвращаться.

Каждая пьеса - вспышка. Сборник - как разрозненные огоньки света, слившиеся в яркий костёр идеи. Некоторые пьесы ярче, почти гениальные, почти маленькая смерть ( "ПОГОДИТЕ, ВОТ СПАДЕТ ЖАРА…", "ТОГО И ГЛЯДИ ДОЖДЕМСЯ ДНЯ, КОГДА СОБАКИ ТЫСЯЧАМИ ПОЛЕЗУТ ИЗ МОРЯ"). Некоторые настолько пронзительные, что всё существо замирает ( "МОРСКАЯ ЦАРЕВНА"). Какие-то сложнее, чем кажутся ("СЧИТАЙ, ЧТО ТЫ БОГ", "КАБИНЕТ ДАМСКОЙ ОБУВИ"). А последняя ("ЧЕЛОВЕК, ПРИГВОЖДЕННЫЙ К КРЕСТУ") - пьеса одного актёра - неожиданная и опустошающая.

Признаюсь, после "Синдрома паники" я ожидала подобного же рода книгу-вспышку: сюжетов, персонажей, эмоций и откровений. И меньше всего была готова к кафкианской безысходности (хотя отсылка в названии к этому готовила, ага). "Господин К на воле" стал для меня вариацией на тему "лишнего человека". Правда лишним он оказался сам для себя. Человек, который не нашел применение своей свободе, который плыл по течению жизни и не смел сказать лишнее слово без чужого указания - такой человек представляет собой малоинтересное зрелище. А странный по-началу сюжет развился в нечто совсем сюрреалистическое и неприятное. Но к такому мнению я пришла спустя неделю. Затуманивающий разум язык автора и неспешное погружение создаёт первое впечатление чего-то абсурдного, но очаровательного. Второй же взгляд на…

Эта книга открывает глаза, заставляет смотреть на мир ясно, замечать все детали, придавать им значение, заглянуть за край реальности, дышать миром, ощущать себя частью течения времени, хочется творить и любить, и ценишь каждую секунду своей жизни. Вот такой набор сумбурных мыслей, но это волшебная книга.

Всё, конечно, располагает к тому, чтобы начинать с "Процесса" Кафки и крутиться в рассуждениях о книге Вишнека вокруг него, но, по-моему, роман "Господин К. на воле" имеет и самостоятельную ценность - надо будет проверить, перечитав, а то сейчас-то я, конечно, начал с "Процесса". Значит, Кафка. Мы помним, чем начинается, как продолжается и чем кончается "Процесс" и понимаем, соответственно, что из "Процесса" Вишнек взял не очень-то много: перелицованное имя главного героя, жизнь в лапах правосудия, всё пронизывающий абсурд - Йозефу К. не говорят, в чём его обвиняют, как не говорят и его адвокату; Козефу Й. не говорят, почему его выпустили и даже не сразу говорят, что выпустили, как и не говорят, что следует делать и куда пойти - на одежный склад, к начальнику тюрьмы, в кассу, просто…

Покупая первый раз «Иностранную литературу» я не представляла, какое сокровище в ней найду. «Превентивный беспорядок» оказался очень созвучен мне именно сейчас, когда я решилась рассказать вам свою историю отношений с журналистикой. Кроме того, всё, что автор пишет про радиовещание и медиатическую машину — равно применимо к социальным сетям. Поэтому, читая Вишнека, я горько усмехалась и кивала: да, всё так и есть, я чувствую это постоянно. Мне хотелось выписывать цитаты страницами, хотя я вообще обычно не выписываю цитаты.

В романе переплетаются несколько нарративов, как в эфире любой радиостанции или телеканала есть разные передачи, так и тут — разные повествователи с разными точками зрения. Я насчитала минимум пять.

Первые три — работники радио, олицетворяющие юность, зрелость и старость…

Чем может закончиться история, в начале которой героя выпускают из тюрьмы? Если бы автор был американцем, то, скорее всего, персонаж бы стал миллионером. У француза, возможно, страшной местью. Но Матей Вишнек (вроде как) румын, так что и конец непредсказуемый, как минимум - для меня. Роман получился то ли сатирой, то ли недоброй такой иронией. Под прицел попали все и никто конкретный. Если сперва меня пугало описание тюрьмы:

Некий надежный пункт во вселенной, из которого ты можешь пуститься в путь и в который ты всегда можешь вернуться.

Обнадеживающе, неправда ли? После ужасала и единственная альтернатива в мире Козефа Й.

Самые светлые умы приготовили веревки и кляпы для тех, кого предстояло освободить.

Тюрьма, в которой герой живёт весь роман (и не важно, что его освободили), дошедшая до…

Книга странная и необычная, как для читателя так и с точки зрения литературы. Автор играет со всем, со словами с персонажами, с буквами, смыслами, историей, временем. За ходом повествования интересно следить как минимум для того чтобы понять что вообще происходит и кто есть кто. Автор позволяет персонажам жить своей жизнью и смотрит на это со стороны самого себя помещая меж персонажами, большая часть который является реальными людьми. Великолепное слияние правды и вымысла. единственный недостаток лично для меня, последние 100 страниц читать становится скучно, ведь суть происходящего уже полностью ясна а линейного сюжета в книге нет.

А неплохо вышло. Я, правда, очень давно читала "Процесс" Кафки и могу неточно помнить атмосферу, но мне показалось, что все получилось органично. Вольная интерпретация, простите, о воле после долгого пребывания в неволе. Даешь бочку абсурда там, где рыдать уже просто невозможно, как-то так. Итак, однажды господин К. проснулся и обнаружил, что превратился в ему не принесли завтрак. Неслыханно - всех покормили, а его нет. А потом и вовсе небывалое событие - дверь открылась и ему объявили, что теперь он свободен. Только никто не объясняет, что же это означает, куда ему идти, что делать и что вообще из этого всего следует. И вот, в ожидании какой-то ясности и указаний, наш отзеркаленный герой пытается пытается понять, что же ему теперь делать. А вокруг, в этом вроде бы постоянстве тюремной…

Есть Париж, а есть люди, которые в нем живут, мечтают в него попасть или просто когда-то там творили. Париж перенаселен. А ведь авторы постоянно поселяют новых и новых персонажей, не говоря уж о других способах пополнения жителей! Матей Вишнек же пускается во все тяжкие: вводит ещё и авторов, которые пишут своих героев. Хотя в самом начале кажется, что у книги сюжет всё-таки есть: хоть какой-то, хоть намёками - не обольщайтесь. Месье Камбреленг, в общем-то, пытается хоть немного собрать авторов и заставить их работать, но эти творческие личности порядку не поддаются, а за ними бунт устраивают и персонажи. Остается только наблюдать за игрой со словами и текстом всех и вся, включая собаку и горбы. Париж, восточная Европа, греческий островок перемешиваются в одном котле. А уж что удастся…

Замечательно. Это произведение можно прочитать запоем, а можно кропотливо, въедливо изучать. За каждым персонажем - столько аллюзий, архетипов и прочего подобного, что когда дочитываешь книгу, а разочарование не наступает - удивляешься, как Вишнек сумел так густо замесить всё это. Книга не то чтобы "про Париж и про писателей". Про Париж и про писателей - это уже какой-то сюжет, а здесь сюжета нет вовсе, хотя есть и персонажи, и места, и действие. Но служат они не сюжету, а процессу обдумывания/осмысления сложных отношений между жизнью/реальностью и литературой/искусством. Пока прочитал запоем, будет время - перечитаю с большим тщанием.