3 Пафос описания дискурса

На самом деле книга не оправдала ожиданий. В аннотации, да и далее написано, что будет объяснен парадокс – «несмотря на то, что большинство людей воспринимало советскую действительность как вечную и неизменную, они в принципе были всегда готовы к ее распаду». Тезис про то, что жители СССР всегда были готовы к его распаду непосредственно не проиллюстрирован никак. А в остальном можно увидеть множество повторений, не всегда очевидных примеров и, порой, просто убийственный язык, оформляющий все это в серьезное гуманитарное исследование. Интересные идеи, конечно, тоже есть. Но давайте по порядку.

Про что эта книга.В основном про то, как строилась идеология в позднесоветское время и каким образом люди на нее реагировали. Вся жизнь советского общества была регламентирована авторитетным дискурсом – господствующей идеологией и системой отношений, которую она подразумевает. Этот авторитетный дискурс и являлся главным воплощением советского государства. Он претендовал на абсолютное доминирование по форме и по сути. Но постепенно форма идеологических высказываний полностью застыла и потеряла связь с реальностью.

Идеологические высказывания превратились в постоянное повторение, цитирование и автоцитирование. Они приобрели замкнутую и герметичную форму, не претендующую на описание реальности. То, что на бумаге должно было представлять самую суть государства и его отправлений превратилось в ритуал, точнее в ритуальные рамки для самых разнообразных интерпретаций. И здесь мы сталкиваемся с двумя главными темами книги – перформативным сдвигом и практиками вненаходимости.

Перформативный сдвиг – это ситуация, в которой высказывание и действие должно четко соблюдать форму, но наполнение этой формы становится произвольным для человека или публики. Соблюдение формы позволяет существовать и иметь доступ к различным ресурсам. А ее трактовка – выстраивать собственную жизнь в условиях системы, но по-своему усмотрению. Именно здесь проявляется вненаходимость. Состояние, когда человек включен в систему и выполняет нужные ритуалы, но живет другой жизнью, до которой государство не дотягивается. В состоянии вненаходимости он может быть не за и не против авторитетного дискурса, он просто развивается вовне, с теми людьми, которых считает специфическим сообществом «своих». Обычно доминировала модель, когда отдельные элементы советской идеологии вызывали симпатию, но ее проявления признавались пустой формальностью.

Примеров много. Это и комсомольская работа, где под кучей формальностей люди искренне организовывали важные для них проекты. И различные кружки, в которых под маркой развития советской сознательности на самом деле люди занимались множеством вещей, которые объединяло дистанцирование от идеологии. И любовь к «воображаемому Западу», которая могла существовать благодаря политике интернационализма, но не имела ничего общего с ней. В конце концов форма замерла окончательно, а под ее окаменевшими сводами родилось множество практик, увлечений, групп, толкований, которые советское государство и не могло вполне понимать, и еще меньше могло контролировать. Поэтому система стала хрупкой изнутри, и сама по себе стала формальностью.

Что понравилось. Здорово, что этой теме посвящено такое большое и детальное исследование. Видно, что А. Юрчак хорошо разбирается в ней и подробно ее развивает. Сама по себе центральная концепция о взаимосвязи авторитетного дискурса, перформативного сдвига и вненаходимости весьма любопытна и дает хороший аппарат для исследования позднесоветского общества. Есть большое количество интересных примеров и оригинальных параллелей. Важно также, что книга последовательно разбивает бинарный подход, который делит все происходящее в СССР на черное и белое. Поддержка советской власти – борьба с ней; искренность – притворство; подчинение – бунт и т.д. Конечно, бинарный подход здесь не работает и очень странно, что множество серьезных авторов его придерживаются.

А на самом деле больше всего понравилось название.

Что не понравилось. Тут проще по пунктам:

1. Книга не вполне отвечает на вопрос, почему все были готовы к развалу советской системы. Это спорный пункт, и он меня интересовал больше всего. Прямого ответа здесь нет. Нельзя сказать, что из-за того, что у большинства людей жизнь проходила вне авторитетного дискурса и советского спектакля, - все они были готовы к его развалу.

2. Множество повторений. Одна и та же идея может повторяться раз за разом, пока не набивает оскомину. Такое ощущение, что Юрчак, изучая формализм советской идеологии, сам попал под его очарование. Формы про сдвиг, вненаходимость и т.д. постоянно проговариваются, вытаскиваются, крутятся, закругляются и снова всплывают в тех же самых формулировках. Это только подчеркивается фразами, вроде «Как описано в предыдущей главе…», «Как уже говорилось и т.д….». Кое-где вполне подошло бы «Как было показано в предыдущем предложении…».

3. Попытка из частного вывести общее. Я не спорю, идеология в СССР и реакция на нее – очень важная составляющая жизни советского человека и общества. Во многом, даже центральная. Но есть еще множество вещей – экономика, общение, технология, демография и т.д. Нельзя говорить, что из-за изменения в авторитарном дискурсе и его репрезентации изменилась ВСЁ. Это подмена понятий. Порой складывается впечатление, что лингвистические формы беседы власти с народом в позднем СССР – это вообще самое важное что было. Это нельзя списать на натяжку, это манипулирование. Скорее всего, из-за любви автора к своей теме.

4. Общие места и банальности. Может, в далеком зарубежье или через пару десятков лет среди молодежи в России нужно будет подробно доказывать, что в СССР жили не роботы, а люди. Что у них были свои интересы, свое мнение хотя бы по каким-то вопросам и т.д. Что не вся их жизнь была регламентирована авторитетным дискурсом. Что они даже умудрялись делать что-то свое и не обращать внимание на советскую власть. Людей, которые жили в то время все еще большинство и их опыт лежит на поверхности. Зачем многословно убеждать, что у них было что-то кроме советской идеологии и отношений с ней. Лучше бы больше внимания уделить заявленной теме.

5. Дикий язык в местах, связанных с теорией. Такое ощущение, что чтобы простые вещи или даже банальные вещи выглядели серьезно, их нужно обрядить в птичий (научный язык) гуманитарной терминологии. Зачем это делается, тем более в популярной книге, мне не понять. В некоторых местах буквально невозможно прорваться сквозь дискурсы и метадискурсы, которые навалены друг на друга. Читать порой приходится чуть не через скрежет зубовный.

В общем, есть некоторое разочарование, хотя несколько важных идей из этой книги я почерпнул. Главное, по ходу чтения иногда важнее самому подумать над заданной темой, чем узнать мысли автора. Я, например, думаю, что низвести государство до нуля через вненаходимость - это очень хорошая идея для его ненасильственного развала. Пригодится.